Но недавно я в первый раз испытала самый настоящий страх. Боже, я теперь понимаю, как тяжело быть женщиной...

Я шла по парку, поздно возвращаясь с работы. Было тихо, никого рядом, только шелестящие листвой деревья и мерцающие лампы. Краем глаза я заметила за собой мужчину в чёрном капюшоне, что шаг за шагом шёл за мной и будто бы ускорялся. Я просто приняла это как факт, не стала ни убегать, ни прятаться, – мало ли это был простой человек, а я буду прятаться от него.

Но вскоре он подбежал, схватил меня за руки и насильно затащил в кусты. Что я чувствовала? Страх, самый настоящий страх, наверное... Я не кричала, ни билась, я просто была в окоченении, пока он срывал с меня одежду, всячески лобызал моё тело и делал свои грязные, низменные вещи. Кончив, он тотчас собрался и бросился в бега, оставив меня в рваной одежде лежать в кустах.

Наверно карма существует, раз его почти сразу после этого преступления насмерть сбил грузовик на дороге.

Отдышавшись и придя в себя, я накинула своё пальто, скрыв наготу, перешагнула через его труп и отправилась домой, где меня встретил мой Адам. С диким ужасом он осмотрел моё тело, обработал раны, нанесённые насильником, и весь вечер ухаживал за мной, коря себя за то, что не спас меня; я же его успокаивала и сама пыталась успокоиться. Но, так как я не умела плакать, я всего лишь опускала голову и погружалась вглубь себя, в попытках унять бушующее сердце.

Спустя время Адам заметил, как мне с каждым днём становилось хуже. Мы проверились по тесту, – и что ж? – насильник зачал во мне ребёнка, оставив после себя «наследие». Я была в ужасе. Бедное, грязное, несчастное дитя! Я считала, что раз уж он создан из насилия, то и вырастет неким комом насилия, потому хотела как можно скорее избавиться от него. Пусть умрёт новое сердечко, что я носила под грудью!

Но Адам разуверил меня. Он готов был принять чужое дитя как родное и вырастить из него толкового человека, ведь в самом деле же он ни в чём не виноват...»

Последние слова Ева произнесла дрожащим голосом и со слезами, что скоротечными реками лились из её прекрасных васильковых глаз.

Стюарт и Элла в ужасе переглянулись друг с другом. Не может быть! Бедная, бедная Лебедина! Это был чужой ребёнок, а не адамовское дитя! И ужас, который сочился из уст бедной женщины перед своей смертью, был вторым в жизни её страхом! И им стало стыдно, что они послушали Лебедину и оставили её одну.

Добродей похлопал в ладоши, заставив бедняжку Еву расплакаться сильнее. Она села на место, дрожа всем телом и закрывая лицо руками; Максим Убаюкин подошёл к ней со спины и крепко обнял, утешающе погладив её по русой голове.

– Браво, браво! Вы с Сэмюелем хорошие чтецы, Ева! – восклицал Затейников.

– Заткнись наконец... – прошипел сквозь зубы раздражившийся Стюарт.

– Что за грубости, что за грубости! Но я счастлив их слышать! Значит, истории бедных мёртвых вас тронули до глубины души, а это мне и надо было!

– Откуда ты вообще узнал про их жизни?! – вскричал доктор Такута. – А, может, ты и вовсе лжёшь?!

– О-о, это всё секрет! Но я не лгу и знаю про ваши жизни всё до мелочей; я знаю всю вашу подноготную, потому для меня вы совершенно наги. Могу доказать тебе, что я не лгу: вспомни Азизу, Табиб!

Табиб мгновенно посерел, широко распахнув глаза от удивления и ужаса и вскричал:

– Откуда ты?!..

– О-о, я знаю всё о вас! И, когда вы умрёте, я заставлю других читать про вашу жизнь так же, как вы делали это сейчас! – Добродей злобно рассмеялся. – Кстати, чуть не забыл о выгодном предложении! Хотите ли узнать, кто будет следующей жертвой???

Все промолчали. Они и хотели знать, кто станет следующим, и не хотели: никому не хотелось готовиться к следующему зверскому убийству или становится следующей жертвой.

– Приму молчание за согласие, – всё злорадствовал Добродей. – Так вот... «Тот, кто возомнил себя главным героем», станет следующей жертвой! Но вы понимаете, все мы главные герои своих жизней, так что воспринимайте фразу так, как вы хотите! Засим откланяюсь и пожелаю вам удачи!

Смех раскатистым громом прогремел на всех этажах, заставив кровь застыть в жилах. Все молчаливо переглянулись.

– Это что получается? Я стану следующей?? – вопросила удивлённая Илона. Но, казалось, её это не испугало, а наоборот развеселило и потешило её самолюбие.

– Почему ты?.. – с ужасом смотря на девушку, спросил Сэмюель.

– Да потому что я главная героиня криминального рассказа, глупенький блондинчик! – она сложила ногу на ногу, и ухмылка прорезала её пухленькие губки. – Ну всё, я буду ждать своего убийцу! Поверьте, я обязательно выживу и подерусь с ним, чтобы спасти всех вас, глупеньких и несмышлёных!

– «Тот, кто возомнил себя главным героем»... Но ведь он сказал это в мужском роде! – нахмурился Пётр Радов.

– И?

– Но ты же не мужчина!

– Вообще-то он так сказал, чтобы интриги навести! Да и вас, мужиков, больше, чем баб здесь, поэтому он так и сказал, чтобы все х под одну гребёнку загрести, да и интриги подложить!

Все зашептались:

– Интег’есно, кого он имел в виду?..

– Так кем будет следующая жертва?

– Он прав: мы все главные герои своих жизней! Так кто будет убитым?..

– Хоть бы не я, хоть бы не я!..

– А кого следующим подставят, как думаете?

– Нам надо предотвратить убийство! – внезапно с решимостью воскликнула Марьям.

– Да, во что бы то ни стало, – согласилась с подругой Элла.

Остаток дня прошёл и в беготне, и в беспечном спокойствии. Все всё ещё не теряли надежду отыскать выход и бродили по этажам парами; кто-то обшаривал стены и полы в поисках секретной двери или люка, другие пытались выбить главную дверь, третьи же беспечно сидели либо на диванах, либо в курильне и болтали. И был Борис Феодов, которого до сих пор не развязали и за которым внимательно следил Гюль Ворожейкин.

– Едрить-колотить, Гюль, ну развяжи меня! Руки затекли.

– Развяжу, если пообещаешь, что никого не тронешь, – спокойно ответил Гюль, сидевший у кровати и читавший любовный роман.

– Я же никого не трогал!

– А кто на Максима напал?

– Это не считается! Я же его не убил, ёмаё!

Рядом с ними на полу сидела Илона Штуарно, рассматривала отснятые фотографии с мест преступлений и раздумывала над тем, кто может быть потенциальным убийцей. Из всех больше всего она подозревала Стюарта Уика (думая, что он под личиной «следователя» может скрывать хладнокровного и расчётливого убийцу), Бориса Феодова (потому что он, по её словам, «сумасшедший чёрт») и Максима Убаюкина (бывшего наёмного убийцу, которому нельзя было доверять, несмотря на его исповедь); женщин, «дядю» Гюля и Сэмюеля Лонеро, которого она считала милым и невинным малышом, ей подозревать не хотелось, потому выбор её падал только на «безнравственных» мужчин.

Заметив, как Борис бился в попытках аккуратно сползти с постели и по итогу грохнулся на пол с бранью, она зло рассмеялась.

– Ха-ха! Дядя Гюль, посмотрите, какой червячок-дурачок свалился на пол! Он ещё так смешно пытается ножками теребить и встать!

– Закрой свой поганый рот, дрянная девчонка, иначе я выбью твои зубы и заставлю их тебя же проглотить к чертям собачьим! – гневно воскликнул Борис в попытках высвободиться. Гюль взял его за шиворот и снова положил на кровать.

– Когда успокоишься, тогда развяжем, – хмуро сказал он и снова взялся за роман. Казалось, его совсем ничего не трогало и не волновало, но на деле в глубине души он очень переживал за коллег, сроднившись со всеми и не представляя, что кто-то из таких замечательных людей может быть гнусным предателем. Разве кто-то из них может так нагло врать в лицо? Разве может с таким хладнокровием и жестокостью расправляться с теми, кого он звал «друзьями»? Может, убийца опомнится и решит более никого не убивать?..