– Беснуется, негодник. Спать нам не даст, тьфу на тебя, козленочка, – выругался Кесо.

– Ну что ты, Кесо, в самом деле. Или сам маленьким не был? – проговорил Гаррет, натирая мускулистую руку мылом, – поплачет и перестанет.

Но ребенок не перестал. Всю ночь он орал за стенкой, будто его резали.

– Да успокоится это исчадье хоть на минуту? – бредил невыспавшийся полупьяный Кесо, – скоро рассвет, а мы мучаемся. Я бы на месте родителей придушил его – все равно второго ждут. Может тот, второй, спокойней будет. А если нет, то и второго в топку, третий-то точно уяснит, как себя надо вести в приличной семье.

– Да заткнись ты уже, и без тебя тошно, – гаркнул Гаррет, – все мы в детстве кричали. У мальца зубы видно режутся.

Младенец орал истошно, с надрывом. Видимо у него действительно резались зубы. А может ведьма стояла над ним и пугала – кто его знает?

Но в одну секунду крик оборвался. Наступила тишина, звонкая, натяжная.

– Сейчас запоет снова, – прошептал Кесо.

Однако ребенок больше не кричал. Успокоившись, Кесо и Гаррет заснули.

На утро их разбудил истошный женский вопль.

– Умер, убили! – орала Вита через стенку.

Гаррет вскочил и растолкал храпевшего Кесо. Воины наспех натянули штаны и кинулись в комнату хозяев. Гаррет распахнул дверь.

Вита стояла в свободной до пят белой сорочке и прижимала к груди малыша, лица которого не было видно за пеленкой. Экил сидел на кровати, выл и дергал двумя руками свою седеющую бороду. Напротив него качалась люлька, в которой лежало скомканное одеяльце и маленькая искусно сделанная подушка с кружевами по контуру.

Вита ошалело посмотрела на постояльцев. Экил вскочил и замахал руками:

– Все хорошо, все хорошо! Уходите, уезжайте отсюда.

Хозяин, который явно был не в себе, вытолкал гостей из комнаты и захлопнул дверь.

– Да что тут происходит в самом деле! – воскликнул Кесо, натягивая рубашку, – надо найти наместника и расспросить его…

– Бери сумку и мечи, – сказал Гаррет, – похоже в этом городе есть для нас работенка.

Когда путники вышли из таверны, то встретили в дверях толстую женщину лет сорока с большой грудью, обвисшей до пупка. В руках женщина держала корзинку, в которой лежали маленькие бутылки с молоком, заткнутые деревянными пробками.

– Утро доброе, а вы куда? – спросил Кесо, – у хозяев горе.

Женщина остановилась. Ее толстое заплывшее жиром лицо с маленькими глазами скривилось, тонкие губы задрожали.

– Опять! Да что же так господь наш город не любит! – запричитала она, – а я вот козьего молока принесла ребенку.

Женщина зашаталась. Гаррет поддержал ее и она, тучная, медленно села на мостовую старясь не уронить корзинку.

– А ведь и моего ребеночка ведьма забрала… И моего. В церковь мне надо, – слеза покатилась по круглой упитанной щеке молочницы.

Женщина начала подниматься. Гаррет и Кесо взяли ее под руки и помогли встать.

– Где наместник? Поговорить с ним хочу, – спросил Гаррет.

Молочница вытерла слезы рукавом и взяла корзину с молоком.

– Вверх по улице. Там дом большой каменный белый, не пропустите. Самый большой и самый белый в городе.

Улица сначала шла наверх, потом вниз. Кони цокали по камням, наполняя пустую безжизненную улицу звонким эхом. «Цок, цок» – топали копыта. «Цок-цок-цок», – отвечало эхо.

Большой дом на три этажа Гаррет и Кесо приметили еще издали. Это был красивый особняк из белого камня, который выделялся на фоне серых домов простых людей.

Наместник города принял путников сразу. Слуга, худой бледный юноша лет пятнадцати, провел их в большую белую залу с горящим камином.

– Господина зовут Кней, – сказал юноша и вышел.

– Надо присмотреться к этому слуге, – прошептал Кесо на ухо Гаррету, – слуги они того, бывают слегка оборотнями.

Гаррет кивнул. Через секунду в залу вошел большой высокий толстый мужчина в летах. Ему было на вид за пятьдесят. На это указывали седые волосы, седая крупная борода и глубокие морщины на лице, старческие руки. У Кнея был громкий, грубый голос.

– Ко мне сегодня ворон из Монмарка с хорошей вестью прилетел, – заговорил, улыбаясь, Кней, – оказывается, два добрых путника избавили город от чудовища. Уж не вы ли те два храбреца?

Наместник показал путникам на кресла, спинки которых украшали медвежьи головы.

– Мы, мы, – обрадованно сказал Кесо, плюхаясь в кресло.

Гаррет медленно сел в свободное кресло и вопросительно посмотрел на Кнея.

– Ну тогда может и нам поможете? Ваш тариф я знаю. Но пятьсот золотых флоринов я вам предложить не могу. Городок у нас, как видите, поменьше Монмарка. За пятьдесят возьметесь?

Кесо забарабанил по ноге и посмотрел на Гаррета.

– Работа есть работа, – сказал Гаррет, – пятьдесят так пятьдесят. Рассказывайте.

– А рассказывать особо долго и не придется. У нас в городе гибнут младенцы. Живут до года, а потом однажды ночью – того… Кто-то душит их по ночам. О том, что их душат, рассказал наш лекарь Лер, можете потом у него подробности расспросить.

– А кто душит? – спросил Кесо.

– Да известно кто. Ведьма, – ответил наместник, – но знамо дело ее никто не видел. А дело происходит так. Дети рождаются. Все хорошо. Живут. И в какую-то ночь начинают истошно кричать. В эту же ночь проклятая и приходит за их душами. Родители пытаются не уснуть. Но видно старая напускает на них дрему. А утром детёнок уже не плачет… И вот еще что…

Кней задумался. Как будто решал, говорить или нет.

– И вот еще что. Зубы у них прорезаются за эту ночь перед смертью. Да такие огромные… челюсти уродливые становятся, что лучше не смотреть.

Наступила тишина. Гаррет посмотрел сначала на Кесо, который все еще хлопал себя по ноге, затем перевел взгляд на наместника.

– Мы остановились в трактире у Экила и его жены Виты. У них сегодня утром умер младенец. В дверях мы встретили молочницу.

Наместник покачал головой.

– Молочницу зовут Ада. Она набожная женщина, держит козочек. У матерей пропадает молоко от волнений и переживаний. И это молоко помогает… Но все это напрасно, напрасно, пятьдесят золотых флоринов, сразу после работы отдам, – речь Кнея становилась сбивчива.

– У трактирщика горе. Мы уехали от него. Где бы нам остановится на время, пока мы делаем работу? – спросил Гаррет.

– Да хоть у меня, путники. Хоть у меня. Я сейчас скажу слуге, он все устроит. Диамин, слышишь Диамин! – крикнул Кней.

Диамин появился тут как тут. Бледный юноша подслушивал.

Высокий бледный Диамин был немногословен. Он попытался взять сумку с амуницией и деньгами у Кесо, но тот не выпустил ее из рук и зло посмотрел на Диамина.

– Сам, все сам! – сказал Кесо, отстранив сумку от правой руки юноши.

Диамин улыбнулся и покорно наклонил голову.

– Пройдемте на второй этаж, – Диамин указал на большую белоснежную лестницу из белого камня.

На стене висели картины с изображением мужчин в праздничной одежде.

– Это отец Кнея. Это дед Кнея. Это прадед Кнея, – комментировал Диамин каждый раз, когда Кесо и Гаррет проходили мимо очередной картины, поднимаясь по лестнице.

– Наверху две спальни для гостей. Двери у них рядом. Поэтому вам будет удобно, располагайтесь, – сказал Диамин, подводя гостей к двум белоснежным крашеным деревяным дверям.

– А младенцев у вас в доме нет случаем? – спросил Кесо, когда Диамин открыл перед ним дверь спальни.

– Нет, у хозяина нет детей. А два года назад умерла жена. Но лучше вам не вдаваться в эту историю. Кней не любит про это говорить, – сказал юноша.

– Она тоже потеряла ребенка? – спросил Гаррет.

– Давайте на эту тему не разговаривать. Мне запрещено. Не советую ее поднимать с Кнеем. Он еле пережил это горе. Это ваша комната, – Диамин открыл вторую дверь перед Гарретом.

Путники увидели просторные комнаты с широкими окнами и большими кроватями, которые устилали красные покрывала.