— Верно, — спокойно ответил Берингар. Адель совершенно некстати подавилась пивом и кашляла ещё минуты три.

— Получается, чтобы свести порчу или что-то подобное, тоже нужно применить чувства? — заинтересовалась Лаура.

— Тут у каждого свои методы, — чуть проворнее ответила Адельхейд. — Но стоит помнить о том, что, когда проклятье достигает тела, одной воли уже будет недостаточно. Нужно лечить, и не только чарами… В ход идут зелья, травы, куклы для исцеления.

— Вот бы отправился кто-то способный, а не я, — грустно сказала Лаура и схватила кружку Милоша. Тот вскинул брови, но промолчал. — Барбара, например. Было бы гораздо лучше.

— И кто бы тогда вытащил нас из кошмара? — возразил Арман. — Барбара с котлами?

Никто уже на это и не надеялся, но спонтанный ужин всё-таки перетёк в праздную беседу. Они пересказали Густаву приключения с кошмаром, заодно поведав новые подробности Берингару и Адель. Сёстры-охранницы выразили скупую похвалу ловцам Лауры, не скрывая, впрочем, своего недовольства её волосами. Адель проявила чудеса общительности и спросила у них, как они стали боевыми колдуньями, и те ответили чудом на чудо — не стали шарахаться от Гёльди, зная её фамилию, а с некоторым уважением посвятили её в детали. После шабаша об Адель стали говорить совсем иначе, хоть и не без былой боязни.

Воспользовавшись гомоном за столом, Арман пересел к непривычно тихому Милошу.

— Ты в порядке? Бер сказал, что ты можешь отправить с ними письмо, быстрее будет.

— Да, — отозвался Милош и стащил с тарелки последнюю сосиску. — Я просто зверски не выспался, и вообще… терпеть не могу немцев. Ну, кроме Берингара.

— Действительно, — Арман хмыкнул с облегчением: как-то он не учёл, что Милош может забыть что угодно, но не какие-нибудь замшелые гуситские войны. — Правда, кто-то говорил, что сейчас колдунам не до национальных распрей. Сдаётся мне, это был ты.

— Я слишком много всего говорю, чтобы за это отвечать, — лениво ответил Милош и душераздирающе зевнул. — Во имя древнего духа, если Бер найдёт в этой дыре приличную спальню, я его расцелую.

— Милош, это лишнее. Ты сегодня уже выражал ему свою любовь, думаю, с него хватит.

— Я был слишком нежен?

— Ты был слишком с пистолетом.

— Правда? Не заметил, — улыбнулся Милош и зевнул ещё раз. — Надо прибрать в следующий раз.

Берингар объявил, что на ночь глядя они никуда не поедут, и отправился искать комнаты. Все куда-то разбежались, и Арман остался сидеть с бездушным писарем, как никогда в своей жизни радуясь компании Лауры. У них и без того сложились хорошие отношения, а после давешнего кошмара Арману совершенно не улыбалось оставаться с писарем наедине.

— Снова грустишь? — спросил он, отхлёбывая пива, которым в здешних землях поили от души. Лаура улыбнулась.

— Мне уже не очень грустно. Не так, как в начале, — она всё время что-то плела, и в этот раз в тонких пальцах красовался новенький амулет. — Нравится? Это будет ловец солнца. Такой, знаешь, с красивыми камнями, которые ловят свет… Их используют поздней осенью и зимой, чтобы было теплей и веселей, но плести надо сейчас, пока солнце живое.

— Это замечательно, — не приукрасил Арман. — И в самом деле, прекрати себя во всём обвинять. Ты и без львиной гривы можешь кого-то выручить из беды.

— Ты не злишься на меня из-за Адель?

— Нет… Это в прошлом, — поняв, что звучит слишком наигранно, он добавил: — В самом деле в прошлом. Не имеет значения, что для неё, что для меня. Даже если бы злился, это бы не отменяло того, что ты сегодня всех спасла.

— Перестань, — пробормотала Лаура, опустив голову. — Знал бы ты… ладно… Я не потому грустила. Бер говорил, что мы скоро закончим, правильно? Я так рада, если честно.

— Почему? — спросил Арман, уже зная, что услышит.

— Потому что я здесь совсем чужая, — на удивление спокойно ответила она. — Так было с самого начала, и неважно, сколько я для вас сделала и как помогла. Не своя — и всё… Всем было ясно, что я не особенно пригожусь команде. Помнишь, Барбара говорила, что мне одной важна книга? Это совсем не так… Важна, конечно, но я всего лишь повторяла за дедушкой. Это его мнение, а не моё, его ценности, а не мои. Вы все оказались гораздо более… увлечёнными, что ли? Пока я только мучилась, хотя иногда мне было весело, чаще — нет… Я как тень, и это не то чтобы плохо, но мне теперь спокойнее всего оттого, что скоро я перестану ползти за вами. Прости, я опять наговорила тебе всего, а ты никогда не говоришь.

— Говорю, — возразил Арман. — И мне не в тягость тебя слушать. Не буду переубеждать тебя, хотя и не согласен. Скажу только, что буду по тебе скучать.

Лаура просияла одними глазами и продолжила плести.

— Спасибо, Арман. Я тоже буду…

Конечно, не по всем, но об этом она говорить не стала. Арман никогда не надеялся, что они подружатся с сестрой, не стал и теперь чушь городить, только налил себе ещё кислого пива. Ему не очень нравилось, но он почему-то пил, думая о том, что так должна чувствовать себя Лаура день за днём. Иногда солидарность оборотня проявлялась самым дурацким образом.

— Ты не расскажешь про своё задание? — вполголоса спросил он.

— Не хочу, — беспомощно прошептала Лаура, ещё тише. — Тогда ты… ты точно не будешь по мне скучать. У меня и так немного друзей…

— Это связано с Адель? — молчание было хорошим ответом. — Понятно… Лау, я ведь уже знаю, что ты её не любишь. Что нового я могу услышать? Вряд ли ты сможешь причинить ей вред, особенно теперь. Да и захочешь ли…

— Я хотела, — она крепко сжала ленты в пальцах. — Я в самом деле хотела, и это не имеет отношения к тому, что я должна была… ой… Зачем ты это сделал? Так хочешь услышать, что я должна была вывести её из строя до начала шабаша? Дедушка и другие, они очень не хотели, чтобы Адель становилась сильной… она была сильной и неуправляемой, но плохо соображала, что творит, а шабаш подарил ей контроль… Они боятся, что теперь она будет мстить.

— Кому?

— Всем.

Арман тяжело вздохнул. К сожалению, это опасение не было беспочвенным, он и сам боялся, что Адель снова примется за старое с ясной головой. Она ведь ничего не забыла: ни гонений, ни упрёков, ни оскорблённой памяти прабабушки. Теперь она была не только сильна, но и спокойна, во всяком случае, постепенно училась тому, как совладать с собой и подчинить необузданную мощь. Кто знает, чем займётся сестра, когда кончится эпопея с книгой?

— Я считал, что за ней просто наблюдают, следят за каждым шагом в ожидании прокола. Думал, после Меца нам конец… И Берингар говорил, что это одна из причин, по которой позвали нас. Получается, приблизить и убить?

— Не убить, нет… но… — Лаура помотала головой и отвернулась. Всё дело было в том, что ей совершенно не жаль содеянного и ни капли не жаль Адель, но она чувствовала стыд и вину перед Арманом и своим дедом, хоть те и оказались по разные стороны баррикад. — Довести, знаешь… чтобы она впала в бешенство и… проклятое пламя, Арман, мне так стыдно. Дедушка-то не знал, но я должна была подумать, что больше всего достанется тебе!

— Это уже неважно, — быстро повторил Арман. Всё шло к тому, что Адель действительно должна была убить себя сама, он даже думать об этом не хотел. — Хочешь сказать, всё это было не со зла? Все ваши ссоры и остальное?

— Я не знаю, — отчаянно воскликнула она. — Я уже не знаю! Я делала то, что мне велели, но в то же время это было и моё желание тоже… знаю, я ужасна, но… не ужаснее неё, какой она была. Я правда не любила её и хотела обидеть, я, не дедушка!

— Но ты смогла остановиться.

— И расстроила дедушку, ведь как бы он ни старался…

Лаура запнулась и умолкла, но Арман и так всё понимал. Неспроста им отказывали все ведьмы, кроме бесстрашной пани Росицкой. Только пани Хелена могла бы поступить так же, будь у неё хоть какой-то резон оставлять людей и идти на гору. Теперь он знал, почему казались наигранными и неуместными вспышки гнева Лауры, мягкой и доброй почти ко всем: он хорошо понимал это двойственное чувство, когда делаешь что-то и по своей, и по чужой воле и уже не отличаешь, где чужая, а где твоя. Они совпадают, эти разнородные желания, и во впадине меж этих двух совпадений теряешь себя, пытаясь понять, принадлежишь ли хоть к какой-нибудь истине.