— Это всё, что ты хотела сказать?

Прозвучало резковато, но иначе Адель не умела. Барбара ничуть не смутилась:

— Пожалуй, что да. Мама не просила прощения или что-то в этом роде, она только хотела передать.

— И давно?..

— В замке случай был неподходящий, а передавать это через Лауру было бы нечестно.

Адель нервно усмехнулась: она прекрасно знала, что через какое-то время Барбара найдёт Лауру, и внучка Хольцера определённо потратит не меньше часа, жалуясь на свою напарницу. Что тогда скажет Барбара, не пожалеет ли она о том, что была так добра с Гёльди? Хотя она знала с самого начала, что между ними пробежала кошка… Барбара не из тех, кто забывает чужие ссоры, если б она была в обиде — нашла бы способ не выполнять просьбу матери.

— Знаю, ты думаешь, что это ничего не изменит, — Барбара задумчиво глядела в огонь. В отличие от многих, она не кокетничала, не волновалась и не накручивала на пальцы пряди волос, просто стояла квадратной статуей и говорила, когда то было необходимо. — Может, и не изменит… В любом случае, сказанное должно быть сказано, а сделанное — сделано. В итоге ты всё равно оказалась здесь, пусть и без помощи моей мамы.

— Спасибо, — на всякий случай ответила Адель. Она не чувствовала ничего, похожего на благодарность, но всё-таки больше не держала зла на Юлиану Краус: ей ли не знать, каковы на вкус бесплодные попытки. Барбара кивнула и отошла, и больше они не виделись.

Адель перевела своё внимание на Катаржину, пляшущую вокруг костра, и пыталась думать. То, что она услышала, никак не укладывалось в голове. Ладно, попытки Юлианы помочь маленькой ведьме, на горе она очевидно ни на что не могла повлиять… в тот раз вообще собрались самые неприятные особы, а пани Эльжбета никогда не заведовала допуском… Потрясало другое. Барбара восхищалась тем, что Адель и Арман не отказались от своей магии и продолжали что-то делать, болтаясь на грани двух миров, не принятые ни в одном из них. Разве это достойно уважения? Им-то всегда казалось, что они едва сводят концы с концами, и речь не столько о деньгах, сколько о жизни. Изгои-одиночки, неприкаянные дети на границе… Оказалось, со стороны это вызывает уважение, а не приступы отчаяния и паники.

Адель не знала, что именно имела в виду Барбара, и невольно подменяла понятия: ей не приходило в голову, что собеседница говорила об упрямстве, о той внутренней силе, которая позволила им жить и выживать в ожидании момента радости, который мог и не наступить вовсе. В голове всё спуталось, и тут её снова схватили за плечо.

Такое уже было — Адель по ошибке принимали за другую ведьму и быстро отпускали. Теперь ладонь не спешила никуда деться, а потом и вовсе надавила на плечо, заставляя повернуться.

— Ну, как ты?

С большим трудом Адель всё же вспомнила имя Марины: от этого отвлекали высокие груди и соблазнительные изгибы тела итальянки, а также волны вьющихся волос, которые щекотали кожу — в отличие от Барбары, она подошла слишком уж близко. Всё это заставило Адель ощутить неуютную дрожь: возможно, будь она мужчиной, она бы почувствовала кое-что иное, но так её с головой захлестнуло желание отойти как можно дальше.

— Неплохо, а почему ты спрашиваешь? — Адель уже не знала, чего от неё ждут, и задавала первые пришедшие на ум вопросы. Марина расхохоталась, запрокинув голову:

— Неплохо! Я надеялась, ты будешь больше благодарна, подруга моя!

С каких пор они стали подругами, Адель уточнять не стала. Марина явно намекала на то, что в прошлом уступила ей своё место, поэтому Адель сказала:

— Лучше, чем я ожидала. Гм… спасибо за то, что уступила. Вряд ли бы я попала сюда в другом случае.

— Вряд ли, — возмущённо фыркнула Марина, демонстрируя свою манеру повторять чужие фразы скептическим тоном. Адель с удивлением услышала в этом себя. — Не «вряд ли», а именно так ты и попала! Я сразу почувствовала, что тебе это не помешает… А книга — такой шанс.

— Ты жалеешь? — вырвалось у Адель.

— Конечно, — Марина не скрывала ничего, и она до сих пор была чудовищно близко. — Я тоже хотела развлечься, но есть те, кому это нужнее. Ясно же, что у тебя не было иных шансов познакомиться с ведьмами. Хоть какая-то старая карга должна была наплевать на то, что там делала или не делала твоя бабка!

Не бабка, а прабабка, и не старая карга, а пани Росицкая. Всё это Адель оставила при себе, понимая, что на месте Марины она бы проигнорировала и не такие мелочи. Удивительно, однако, получается: никто им никогда не помогал, но все всё знали и понимали! Марина с первого взгляда раскусила, что Адель надо на гору, хотя та и сама не ожидала такого исхода, Барбара и её мать и вовсе преисполнены нереализованной благодати… Адель размышляла с незнакомым ей доселе равнодушием. На фоне чужих эмоций её злость казалась такой маленькой, такой… надоевшей, что испытывать её не оставалось никаких сил.

— Вижу, тебя начинает отпускать, — сказала Марина прямо ей в ухо и снова засмеялась. — Пора развлечься! Ты же не девственница?

— Что-что? — Адель действительно не расслышала, она смотрела на Катаржину. Младшая Росицкая уже успела завести несколько подруг и в присмотре явно не нуждалась, где бы ни носило её мать.

— Не девственница, спрашиваю?

— Н-нет, — Адель с вызовом подняла голову, словно это что-то решало. Она и подумать не могла, что неприхотливый француз, с которым она с пьяных глаз разделила постель, окажется так к месту… Для него это была прихоть хмельного мужчины, для неё — робкая надежда на отношения и брак. Такая же, впрочем, глупая надежда, как хранимый в шкатулке дома любовный камень. Адель с усмешкой вспомнила о том, как пыталась разжечь в себе пламя любви к плохо знакомым мужчинам, чтобы выйти замуж и освободить от себя Армана… Какая же дурость! И она ещё считала это благородным поступком. Точнее, так считал бы брат. Если б знал…

— Хорошо, — Марина бесцеремонно схватила её за руку и повела за собой.

Они перепрыгивали через кусты, пили из чужих кружек что-то обжигающе хмельное, ели ягоды и жевали травинки, обходили козлов, спотыкались о котлы. Звёздное небо было скрыто за густым облаком, которое поднималось от ведьминских напитков. Звучащее тут и там пение, разномастное и абсолютно незнакомое, лишало Адель чувства направления, и она не смогла бы самостоятельно вернуться в ту точку горы, где оставила Росицких.

— Хочешь полетать? — Марина обернулась через плечо, и в её чёрных глазах сверкнули звёзды. — Или ты больше по пламени? Я вот да.

— Я помню… Я тоже больше люблю огонь, — призналась Адель. — Хотя в последнее время…

— Вот и отлично, — Марина остановилась и, скептически оглядев Адель, подошла к ней вплотную. Адель невольно отпрянула, когда их соски соприкоснулись: это было совершенно не то чувство, которое она хотела бы испытать. — Прекрати зажиматься, — велела Марина. В других обстоятельствах Адель ударила бы её за приказной тон, но что-то мешало ей. — Хочешь, чтобы я помогла тебе?

— Нет! — выкрикнула Адель, догадываясь, в чём заключается такая помощь.

— Тогда давай сама, — ухмыльнулась Марина и, протянув руку к ближайшему кусту, небрежно вытащила оттуда метлу. На похожей летала пани Росицкая. — Как будешь готова, полетаем немножко.

Во всяком случае, теперь Адель понимала, почему к ней так относятся: Марина была абсолютно пьяна. Она не качалась и смотрела прямо перед собой, но перегар и шальное поведение говорили сами за себя — в замке итальянка не казалась сдержанной, но по сравнению с собой нынешней та Марина была робкой пастушкой. Оглядевшись украдкой, Адель поняла, что здесь все такие, и лишь она одна никак не может раскрепоститься. Странное дело: она всю жизнь делала вещи, считавшиеся грубыми и неприличными, но в компании, где всё это считается общепринятым, оказалась серой мышью. В одиночестве нельзя быть героем, рассеянно думала Адель, беря в руки древко метлы. Не с кем сравнивать и некого спасать. Так когда-то сказал Арман, но он смеялся над собой… А она что? Дикая кошка дика до той поры, пока ей не покажут настоящую львицу! Сразу станет домашней…