— Не стоит, дорогая Жози! Это тоже тайна, но я…

— Сколько тайн, моя дорогая, сколько тайн! Скажи же мне…

— У меня есть жених, — приятно улыбнулась Адель. — Мы только ждём подходящего случая.

— Ах вот как… Я за вас рада, — искренности в голосе Жози было ноль. Ясное дело, она хотела втравить в дельце своего племянника. Подслеповатый, толстый и, по всей видимости, тупой, парень даже не представлял, что только что заново родился.

— Спасибо, — Адель предпочла не заметить сухости её тона. — Так что же, вы проводили меня, это так мило… Жози, я могу быть спокойна за свои тайны? Вы ведь никому не расскажете?

— Ах, — не нашлась с ответом Жозефина и схватила её за руки. Адель опустила глаза: руки женщины средних лет — поверх ручек женщины помоложе, но и те, и другие со следами нелёгкого машинного труда. Ещё и ожоги… — Ах, — повторила Жози, и стало ясно, что на следующее утро вся шелкопрядильная фабрика будет в курсе про отца-бонапартиста, детишек-беглецов и загадочного жениха. — Конечно, не скажу.

Адель удовлетворённо кивнула. Эта легенда её полностью устраивала, осталось уточнить главное. К счастью, Жозефина помнила, с чего всё началось, и догадалась сама.

— Простите меня, — пробормотала она, кажется, от сердца. — Эта история тронула мне душу. Простите мне тот выкрик, если сможете. Конечно, у нас уже не дикие времена, и по одному нелепому обвинению не бросают в тюрьмы… То есть, бросают, но не за это… — Адель терпеливо слушала, хотя, казалось, она вот-вот взорвётся. — Дорогая моя, примите мои извинения, я называла вас ведьмой. Я была несправедлива.

— Я не виню вас, — уверила Адель. Ей хотелось только одного: избавиться от Жозефины и её капустного запаха. — И вы теперь знаете правду, значит, не будете винить меня. Я никак не могу исправить то, как выгляжу, и, боюсь, резкость моего характера смягчит только муж… когда появится в моей жизни прочнее, чем он есть сейчас. Но я боюсь, Жози. Вас слышала не только я.

— Я обещаю, — вскинула голову Жозефина, — никто больше при вас этого слова не скажет!

Конечно, нет. Все будут говорить о монархических качелях, уже привычных французам в те десятилетия, о загадочных катакомбах, где ютились бедные дети, и о женихе, которого никто и никогда не видел не то что на Круа-Руссе — в окрестностях Лиона вплоть до Альп. Ну и отлично, это почти обычная история в наши дни, главное — никаких ведьм! Если бы на фабрике сообразили, что это правда, кто знает, чем бы кончилась для брата и сестры стоянка в предместье Лиона. Жози говорит, сейчас по обвинению в колдовстве в тюрьму не бросают. Прабабушке тоже так говорили…

Адель с облегчением выдохнула, когда новая подруга скрылась за углом, и толкнула калитку. У них был разбит небольшой садик, в котором за пышными кустами прорастали некоторые целебные травы, не всегда разрешённые властями города. Конура пустовала — наверное, Мельхиор на прогулке или в доме, он всегда возвращается, бояться нечего. Противный туман с запахом сырой реки словно налип на стены, скрадывая их цвет, и только окна тускло блестели, откликаясь на зов первых зажжённых фонарей. Адель открыла скрипучую дверь, поставила корзину на тумбочку, подняла глаза и столкнулась со взглядом, полным ледяной ярости.

Напротив стояла настоящая Адель Гёльди.

— Арман, — голосом сестры можно было убивать. Впрочем, иногда она так и поступала. — Что. Ты. Делал?

Адель, что шла от рынка с Жозефиной, тяжело вздохнула и провела ладонью по лицу: чары начали спадать.

— Исправлял твои ошибки, — огрызнулся Арман, снимая женские туфли. — Сейчас объясню, но сначала мне надо умыться.

***

Настоящая Адель стояла у стены, скрестив руки и плотно сжав губы, и смотрела, как её братец-оборотень медленно превращается в себя. Арман тщательно умывался, склонившись над широкой плоской чашей, периодически ворча, когда вода попадала ему в глаза. Постепенно черты бледного лица становились геометричнее, утолщались надбровные дуги, а вот и причёска легла так, как носил её брат. Завершив возвращение в себя, Арман разогнулся — взъерошенный и мокрый, он был бы милым, если б не лез в чужие дела!

— Всё?

— Нос, — указала Адель. Братец вздохнул и потёр заговорённой водой переносицу, чтобы та перестала напоминать сестринскую, более тонкую и изящную. — Теперь всё, если ты, конечно, не останешься в моём платье до конца дней своих.

— Забирай на здоровье… — платье он предусмотрительно расстегнул, чтобы не разошлось по швам, и теперь спокойно выбрался и переоделся. Адель подавила вспышку гнева: по этим слаженным движениям и отработанной схеме просто очевидно, что Арман не в первый раз изображает сестру. Конечно, она об этом знала… обычно. Сегодня вот был сюрприз. — Ну, что? — Арман сидел за столом, гоняя пустой стакан и ища глазами Мельхиора. — Ты ждёшь, что я извиняться буду? Адель, сейчас не время ссориться ни с соседями, ни с рабочими, ни с кем! Мы только прижились, и ты хочешь опять заниматься поддельными документами? Опять искать дом, в котором по счастливой случайности умерли владельцы, и сочинять новую историю?

Адель пришлось промолчать — в последний раз всем этим занимался он. Арман не жаловался, они оба знали, что общаться с людьми стоит исключительно ему. Несмотря на то, что братец выглядел так же загробно, как сама Адель, к нему тянулись. Потому что он был мужчиной! Бледный, загадочный и таинственный, он воскрешал в памяти только легенды о вампирах, а на вампиров больше не охотились. Вот ведьмы, те будоражили умы до сих пор… Кому об этом знать, как не Гёльди.

Только Арман умел улыбаться, врать, терпеть колкости и незаметно возвращать их, не рискуя при этом потерять работу. В глубине души Адель восхищалась братом, хоть и понимала, что у них не могло выйти иначе — взрывная ведьма, не способная даже раскрыть свой ведьминский потенциал, и оборотень-самоучка, для которого притворство — не порок, а главный инструмент по жизни. И вот она снова подвела их маленькую семью, не выдержав и разозлившись на Жозефину. Естественно, волосы наэлектризовались и поднялись, глаза потемнели ещё больше, Адель едва не метнула настоящую молнию — и только крик «ведьма!» вернул её с небес на землю. Она бросила работу и ушла, рассчитывая, как обычно, никогда не возвращаться. Арман решил иначе.

— Ты прав, — с большим трудом признала Адель, садясь напротив. Они ещё не ужинали, но предложить брату было нечего, опять же из-за её вчерашней выходки. — Мне стоило быть сдержаннее. Но она такая…

— Отвратительная раздражающая баба, которая только и умеет, что распускать сплетни, — закончил Арман. Он не злился или не подавал виду, только чудовищно устал: оборотню проще всего принять облик человека своего пола, роста, веса и телосложения, превращение из мужчины в женщину отнимает уйму сил. Нечего и говорить, на экспериментах с животными он давно поставил крест. — И что?

— Ты знаешь, что!

— Адель… — начал было Арман и замолчал, махнув рукой. С улицы донёсся знакомый шум: Мельхиор скрёбся в дверь, и через какое-то время в тесную кухоньку, по совместительству бывшую коридором и умывальней, протиснулась чёрная собака.

Глядя, как Мельхиор вежливо обнюхивает их обоих и запрыгивает на колени брату, Адель тоже молчала и старалась обуздать нахлынувшие эмоции. Это ей всегда давалось с трудом — когда магия не находит выхода, внутри начинается шторм, и, как это всегда и происходит, сильнейшие удары падают на близких. Близок ей только один человек… Арман был младше и хуже помнил ужасы бесконечных побегов, но он делал всё, чтобы это не повторилось, в отличие от своей сестры. Адель раз за разом нарывалась на неприятности и ничего не могла с этим поделать: как только на неё смотрели косо, она теряла контроль и в лучшем случае вела себя резко и грубо, в худшем — принималась ворожить.

Она сжала и разжала кулаки, сделала несколько глубоких вдохов и прошлась по кухне, налив обоим кипячёной воды. Выпить что-нибудь, что угодно, хоть глоток росы — всегда помогает сдерживать рвущийся наружу крик. Когда перед глазами перестали плясать звёзды, Адель рухнула обратно на стул.