Таким образом, «глас народа» нам удалось взять под контроль. Особого подъёма боевого духа не наблюдалось, но поносили надменных жителей Декедды в каждом кабаке. И соглашались с королём Аскольдом Третьим, что наказание за подлый поступок необходимо.
К тому же к правильному формированию общественного мнения подключились и религиозные деятели.
Поскольку конклав пришлось отложить на неопределённый срок, и святой отец Эриамон, и триарх Элохим, и даже первосвященник Эоанит присоединились к продвижению отредактированный правды. Не знаю, по какой причине влез Его Святейшество, ведь его никто ни о чём не просил, а сам я с ним не разговаривал всю недолгую зиму, Эриамон и Элохим решили помочь по одной причине – я сам обратился к обоим за помощью.
Эстарх Астризии – святой отец Эриамон, – несмотря на изменения в планах, всё глубже и глубже погружался в процесс смены духовного руководителя страны. Он умело обрабатывал сомневающихся и грамотно работал с трУсами. Именно на этой почве он спелся с триархом Элохимом.
Хоть я нечасто с тем встречался, всё же успел разобраться в характере духовного отца. Особенно после момента, когда триарха посадили в темницу во время отжима наркотических садов, а он волновался лишь о том, сможет ли сохранить своё место, когда всё завершится. Имущество церкви его мало волновало. Его волновало лишь собственное благополучие.
Именно на эту мозоль давил грамотный Эриамон, как он мне позже признался. В обмен на поддержу не только на неизбежном конклаве, но и в повседневности, он обещал Элохиму не значительное материальное вознаграждение, а нечто большее - место эстарха в церковной иерархии. Что, несомненно, поможет будущему эстарху значительно увеличить собственные доходы.
И триарх Элохим, конечно же, проглотил наживку. Этот религиозный деятель, которого, на самом деле, мало интересовали вопросы веры, поверил Эриамону, не потребовав даже письменного договора, скреплённого сургучной печатью. Он или не переваривал своего непосредственного начальника и мечтал увидеть его падение, или просто был озабочен личным обогащением. Он проявил инициативу и помог эстарху Эриамону пообщаться в приватной переписке с сомневающимися святыми отцами из Мармасса, Шамасса, Валензона и Равенфира. И, как мне потом рассказывал Эриамон, дело налаживается. Служители церкви вполне разумно опасались реакции Первосвященника, но если будущий глава церкви пообещает гарантируемую сохранность собственных задниц на столь уютных креслах, в избирательных бюллетенях они согласятся поставить галочку напротив правильного имени.
На задницы никому неизвестных святых отцов мне было наплевать, а потому я легко дал «добро».
Пока Эриамон аккуратно прокладывал себе путь, его конкурент, конечно, не дремал. Но в эти дни собственная шкура его волновала куда сильнее, чем происходящее в округе. Возможно из-за того, что я запретил ему покидать столицу. Возможно из-за приближающейся войны с Декеддой, о которой он очень быстро узнал. А может из-за самой обыкновенной паранойи. Так или иначе, несмотря на то, что опасность для его власти на время исчезла, Эоанит считал, что ему небезопасно находиться в Обертоне и окружил себя храмовниками. Он не желал видеться ни с кем, кроме короля. А по вечерам, как сообщала Мириам, следившая за собственным папулей глазами секретных сотрудников Фелимида, запирался в Храме, где верные ему люди круглосуточно ходили с обнажённым оружием.
Но в тот момент судьба Эоанита меня тоже мало интересовала. Как и судьба самой церкви Смирения. Мы продолжали наращивать силы, переправляя всё больше и больше людей в портовые города или в сторону Валензона.
Тангвин отбыл в свою вотчину, но задержался в пути из-за холодов. Ему пришлось переждать особо жуткие морозы в одном из постоялых дворов, а потому добрался до города он, только когда зима уже подходила к концу. С ним так же была вынуждена отправиться и злющая Алара, которой, вместо того, чтобы жить в тепле и комфорте королевского дворца, пришлось разделять тяготы пути с ненавистным мужем. Пришлось трястись в карете, мёрзнуть и разделять его общество. Но поскольку сам король приказал ей проваливать к такой-то матери, возмущаться она не осмелилась. Хотя, я думаю, ни капли не сомневалась, откуда на самом деле росли ноги у столь внезапного приказа.
Трифин остался в Обертоне. Он бил копытом ежедневно, и заявлял, что готов отправиться в любой город Астризии, чтобы принять бразды правления. Но лишь после того, как Декедда будет поставлена на колени. Приставка «терлигэ» его совсем не смущала и о власти над страной он не мечтал, как я опасался ранее. Но о военной славе, о походах и, конечно же, победах грезил во снах, как признавался. О своём позорном поведении у моста через реку Нордур он уже не вспоминал. И большую часть зимы провёл в тренировках и подготовке к будущему вторжению.
Но новоявленный король доверять брату не спешил. Тревин пытался не обидеть словами, но не выделил под его командование ни сотню, ни даже десяток. Он обещал, что на штурм Декедды Трифин пойдёт в первых рядах, если пожелает. Но пойдёт как солдат, а не как командир. И уже тогда, если действительно покажет себя в бою, отправится в Равенфир, чтобы сместить туповатого наместника, которому потребовалась декада общения в переписке, чтобы выполнить приказ короля о передислокации флота в Мармасс. Наместник Адалар долго не мог понять, зачем торопливо снимать со стоянки весь наличный флот Равенфира – все пять каравелл – и отправлять по реке через половину страны в сторону Сторожевого Лагеря, где им помогут с провизией, набьют пассажирами в виде обученных десантников, и отправят вдоль побережья в Мармасс. Наместнику потребовалось два уточняющих письма, чтобы уловить смысл предложения «потому что я так приказал!».
Трифин ничего не имел против и в очередной раз дал слово, что если его прекратят опекать, покажет, на что способен.
Но, ясен хрен, опекать его будут, так или иначе. Может я и ошибался, конечно, но мне показалось, что король чересчур небрежно относится к жизни темпераментного братца. И, возможно, желает от него избавиться. В окончательном смысле слова, а не просто прогнать из Обертона.
Так что я решил не спускать с Трифина глаз до тех пор, пока он достижим. А если всё же получит приказ и отправится в Равенфир – окажется предоставлен самому себе.
Так же мне немножко потрепала нервы ситуация с обер-коммандером Хегаратом. На первом и нескольких последующих заседаниях он присутствовал, сразу втянулся и помогал прорабатывать план. Но затем, видимо за моей спиной, король и Яннах о чём-то пошептались. Его Величество передал Хегарату в руки указ об отправке того обратно на север. Обер-коммандеру предписывалось немедля отбыть в Сторожевой Лагерь с инспекцией, переждать там самую суровую часть зимы и с началом весны вернуться к форпосту у реки Нордур. Навести там порядок, закончить организацию Северной армии и ждать дальнейших указаний.
Я присутствовал в тот момент, когда Хегарату вручили приказ. И видел, как побагровело его лицо. Несомненно он понимал, что его сплавляют, чтобы не делиться полномочиями и возможной славой. И что на подобный приказ подбить короля мог лишь один человек в Астризии. А следовательно, тот самый «один человек» демонстрировал, что он намного ближе к «телу», чем потенциальный конкурент.
Унять гнев Хегарату помог именно я. Когда обиженный и оскорблённый обер-коммандер покидал зал, я нагнал его и объяснил, что северное направление не менее важно. С этого направления мы отправимся давить тараканов, которых называют башами. И никто не отберёт у Хегарата право возглавить Северную Армию, если он покажет новому королю, на что способен. Он должен подготовить резервы в Сторожевом Лагере. Он должен возвести на севере монолит – укреплённую на двух берегах крепость. Он должен завершить обучение гарнизона и сделать так, чтобы когда пришло время наступать, ни один солдат не задумался об отступлении. Он должен поднять боевой дух на недосягаемую высоту.
