С этими словами он многозначительно указал на мои часы, болтавшиеся на руке.

— Отберите, товарищ сержант, — беззаботно пожал я плечами.

Бодрых нахмурил едва видимые на лице брови.

— Через две недели сам отдашь.

— Посмотрим.

— Внимание, бойцы! — Крикнул рослый, белобрысый старший сержант, едва не успел уйти старшина, — напра-во!

Мы все исполнили приказ, и мне показалось, что сделали это несколько синхроннее, чем раньше.

— Видите вон ту горку? — задал он свой риторический вопрос. — Мне надо, чтобы через двадцать пять минут учебная застава была у ее подножья! Так что бегом… Отставить! По команде «бегом», руки сгибаются в локтях, корпус подается немного вперед! Бегом… Отставить… Бегом… Отставить! Бегом марш!

«Вот говнюк, — подумал я с ухмылкой, когда мы прямо с плаца ушли на марш-бросок, — а ведь мы выполнили „Бегом“ правильно с первого раза. Муштрует. Уважаю.»

Сержанты пошли бегом сначала вдоль строя, но быстро обогнали его. Двое, следя за строем, шли по бокам. Один подгонял сзади. Вел нас белобрысый.

— Шире шаг! Выше темп! — Успевал кричать он.

Они повели нас по накатанным к горе колеям. Подошвы почти сотни сапог били по каменному, утрамбованному песку. Прохладный ветер почти не помогал, слабо продувая «стекляшку».

— Зараза… изверги, мля… — пыхтел Дима, стараясь не сбиться с шага.

— Резче! Резче! — Подгонял белобрысый сержант.

К концу, как мне казалось, второго километра начался цирк. Сержанты задали серьезный темп, и застава едва за ним поспевала. Строй принялся безбожно ломаться. Выявилось все больше отстающих, которых Бодрых, бегущий сзади, не упускал шанса пнуть сапогом под зад.

Между тем, до горы оставалось уже немного. Невысокая, она представляла собой хвостик скалистого хребта, выросшего посреди желто-песочной степи.

— Все… Все сука… — Тяжело дышал Дима, — все, сука… С этого момента бросаю курить нах!

С этими словами он немедленно принялся доставать из карманов сигареты и выкидывать их под ноги вслед бегущим.

Даже я заметил, как остальные бойцы почти сразу последовали его примеру. Вася, тяжело бежавший спереди, то и дело сбивался с шага, отчего уже не первый раз я наступал ему на пятки.

— Зараза, — Промычал Уткин хрипло и полез в карман, борясь с собственным вещмешком.

Через секунду я увидел, как и его пачка «Явы», бережно оберегаемая от нападок других товарищей, полетела под ноги бойцам и была варварски растоптана кирзачами.

Когда мы достигли подножья горки, некоторые бойцы замедлились, норовя остановиться.

— Команды заканчивать не было! — Крикнул им тут же белобрысый сержант, — продолжать марш-бросок!

Мне тоже было тяжело с непривычки. Однако контроль дыхания, которому я научился еще в молодости, помог мне не выдохнуться окончательно. Предотвратил колкую боль в боку.

— Ноги… Сейчас отвалятся… — задыхаясь прохрипел Вася.

— Давай держись. Чуть-чуть осталось, — подгонял его я сзади, — еще метров двести.

Дорога огибала гору, а сержанты повели нас немного в сторону, под большое кривое дерево, растущее у подножья. За спиной раздался глухой грохот. Обернувшись, я увидел, как повалился один из подотставших бойцов. За ним другой и еще один. Бодрых тут же подскочил к ним, стал пинать по сапогам, матюкать и требовать подняться.

Пендалями он все же смог вернуть их в конец строя.

— Все! — белобрысый достиг дерева. — Отдых три минуты!

Казалось, он почти не устал. Даже пот на лбу не выступил. Остальные трое сержантов приблизились к нему. Бодрых даже, будто бы потешаясь над нами, закурил.

Солдаты остановились. Кто-то повалился на землю, кто-то на колени. Я не остановился сразу, через силу пошел еще десяток другой шагов, чтобы восстановить дыхание. Мы были только на полпути к финишу. Хотя я почти уверен, что остальные бойцы тешат себя надеждой, что обратно им разрешат просто пойти пешком.

— М-да… — Протянул белобрысый, — с вами, ребьзя, работать и работать.

— Антоха, да ты глянь на них, — рассмеялся — Валяются в пылюке, как горные бараны!

— А мы с тобой, Гриша, не валялись? — С укором сказал ему белобрысый сержант, названный Антоном.

— Товарищ сержант, разрешите обратиться! — Набрался наглости Дима.

— Что такое? — кивнул ему Антон.

— Обратно мы как? Пешком?

Антон ему не ответил. Он глянул на свои командирские.

— Закончить отдых! — Крикнул старший сержант, — к учебному пункту бегом марш!

— Слышали! Ану подняться! — Орал Бодрых, — подняться, кому сказано⁈

На обратном пути вчерашние призывники совсем размякли. Старший сержант Антоха даже немного скинул темп, чтобы сохранить хоть какое-то подобие строя в заставе.

— Я… Я щас сдохну… — Простонал Вася.

Он был тяжел и массивен. Явно бегать не привык. Но держался молодцом. Старался сохранять общий темп, идя передо мной.

— Скоро… Скоро закончим, — отрывисто, чтобы сохранять дыхание, проговорил я.

Дима отстал сильно. Мамаев и вовсе плелся вконец, постоянно слушая ругань Бодрых.

Внезапно, Вася споткнулся, вещмешок съехал ему на живот, и он чуть было не упал. Я тут же потянул его за одежду, стараясь сохранить равновесие. Строй поломался, и справа от нас, в середине, кто-то все же рухнул на землю. Тут же получил пачку матюков от сержанта, бежавшего справа.

— Стой, Вася, — проговорил я, стискивая зубы.

— Ноги ватные, — глотая воздух, ответил он.

— Ща, давай сюда.

На бегу я стянул с Васька вещмешок, повесил себе на плечо. Потом подлез ему под руку, чтобы поддержать.

— Давай, боец. Бежать надо, — строго сказал ему я.

Вдвоем мы почти сразу подотстал. Оказались сзади, вместе с плетущимся Мамаевым и еще парочкой отставших перед нами.

— О-па! Какие люди! — Услышал я ехидный голос Бодрых. — Чего?.. Тяжеловато?..

Бодрых тоже уже подзапыхался, а на лбу сержанта выступила легкая испарина. Однако бежал он по-прежнему легко.

Я ничего не ответил, стискивая зубы. Вася Уткин просто уставился вверх, словно мертвый, и только и мог, что бежать и хватать ртом воздух.

— Дружок на дно тянет, да, Селихов? — Спросил с издевкой сержант.

— Вы тоже, смотрю, устали, товарищ сержант, — проговорил я. — Под ноги смотрите. Упадете еще.

Бодрых пару мгновений бежал рядом с угрюмой рожей и молчал. а потом вдруг крикнул:

— Мамаев!

— Й… Я…

— Вещмешок сюда!

Мамаев прямо на бегу стянул с себя вещмешок и передал его сержанту.

— Ну чего ты, Селихов? Типа сильный? Ну на!

С этими словами сержант накинул ремень мамаевского мешка мне на шею.

Меня потянуло вперед, когда мешок поехал с плеча на живот. Вася Уткин чуть не сполз с моего плеча и спотыкнулся о собственную ногу. Я напрягся, стиснул зубы, и мы устояли.

— Силач-силач, — ухмыльнулся Бодрых и поддал темпу.

Он обогнал нас, подбежал к следующему отстающему.

— Солдат, мешок сюда!

Боец с трудом, не прекращая бега, снял мешок, передал сержанту. Тот, замедлился, подождав нас с Уткиным.

— Солдат… должен стойко переносить тяготы… и лишь военной службы, — сбивая дыхание, проговорил Бодрых, а потом снова попытался навесить на меня чужой вещмешок.

«Ну сукин сын… — подумал я, — щас ты у меня сам тяготы и лишения будешь выносить…»

Я сделал вид, что мы с Уткиным падаем, чуть-чуть подался вперед, стараясь не уронить товарища. Уткин резко отставил ногу, чтобы устоять, и Бодрых, как я и планировал, споткнулся об нее.

Сержант запутался в собственных сапогах, чужой вещмешок перевесил его вперед, и тот, смешно вращая руками, повалился в песок дороги.

Бойцы, бежавшие перед нами, оглянулись на сержанта. Кто-то даже остановился, не зная, нужно ли ему отделяться от строя, чтобы помочь командиру.

— Я ж говорил, товарищ сержант, — бросил я ему через плечо, подтягивая Уткина, — под ноги смотрите! Упасть можно!

Бодрых выматерился, вытер грязную от песка физиономию рукавом. Сержант, что бежал справа, крикнул: