— Саша Селихов.

— Ну, будем знакомы, Саша. Кстати, ты мне скажи, у тебя три рубля есть?

Ответить на этот вопрос я не успел, потому что к нам притоптал Вася Уткин.

— Ну чего у вас тут? Свободно? — Спросил он.

— Свободно, — я кивнул. — Наверх запрыгивай.

Когда Васька разместился, Дима немедленно осведомился, есть ли у него три рубля. Вася ответил что есть.

— А тебе это зачем? — Спросил он, подсаживаясь на нижнюю, ко мне.

— Ну как зачем? Что б нам с вами, мужики, в поезде ехать было веселее!

Поезд тронулся, и мы почувствовали характерный толчок. Спустя минут двадцать пути, лейтенант разрешил нам поспать. Все стали укладываться.

Когда я проснулся, навскидку было часов девять утра. Солнце, висевшее низко над горизонтом, в прогалине туч, ярко слепило через окошко. В вагоне было бы тихо, если б не гул колес поезда.

К моему удивлению, Дима не спал. Он раскладывал какой-то карточный пасьянс на приставном столике.

— О, проснулся? — Спросил он с интересом. — Ты как? В карты играешь?

— А не боишься, что попадешься? — Ответил я.

— Ай… — Дима отмахнулся. — Это у меня старая колода, еще со школы. Уж если на девятке не отобрали, то тут и подавно.

На это я только пожал плечами. Встал и потопал к умывальникам, чтобы освежить лицо, ну и заодно заглянуть к проводнику за открывалкой для консервов. Все же, как ни крути, а есть хотелось.

— Слышь, паря, — одернул меня кто-то, когда я протискивался между купейными местами и боковушками. — Ты куда? Не до проводника?

Оказалось, зовет меня именно тот, круглолицый. Его компания уже сидела внизу и покуривала прямо в вагоне. Только один призывник, что явно не крутился у них в компании, все еще спал на верхней полке.

— А что ты хотел?

— На вот, — он сунул мне несколько трехрублевых купюр, — метнись-ка, купи нам пузырь у проводника. Тебе ж все равно в ту сторону.

Его дружки ухмыльнулись. Великовозрастный беспризорник даже почему-то мерзковато захихикал.

— Надо водки? Сам сходи.

Круглолицый помрачнел. Ухмылки сдуло и с лиц его дружков.

— Ну тебе что, впаду товарищам помочь? Метнись. А то мы еще не расходились. Рано.

С этими словами круглолицый потянулся до хруста в суставах.

— Ну вот как раз и расходишься, — бросил я и просто пошел дальше.

Почувствовал, как по моей спине зашарил враждебный взгляд круглолицего.

На обратном пути я встретил Мамаева, он шел к проводнику, теребя в руках несколько купюр, и выглядел при этом каким-то взволнованным.

— О! Сашка, здорово, — как-то повеселел Мамаев, — а я все не видел, куда ты сел. Решил, что в самом носу вагона поселился.

— Нет, в середине.

Я глянул на холеные ручки Мамаева. Он нервно теребил несколько трехрублевок, беспокойно потерял купюры большим пальцем.

— За водкой, что ли? — Спросил я.

— Ага, — тихо ответил Мамаев и оглянулся. — Да пацаны попросили сходить. А мне-то что? Мне несложно. Я все равно собирался пойти умыться.

— Очередь там.

— Ну ничего, я подожду!

— Ты сам-то пьешь?

— Да… да не очень, — растерянно пролепетал он.

Я нахмурился. Признаюсь, был этот Мамаев похожим на Сашку. В детстве, лет до десяти, Сашка тоже был робким и закрытым. Как бы это сейчас сказали «Маминым». Часто мне приходилось защищать младшего брата и в детском саду, и в начальной школе.

Это я все детство был с шилом в одном месте, дворовый, что называется пацан. К папке на гараж часто ездил, а Сашка вот не хотел. Стеснялся.

Благо потом брат поменялся. Стал больше времени со мной проводить, посмелел, драться научился. Уж тогда мы с ним стали друг за друга по-настоящему стоять, если надо.

А Мамаев, несмотря на вполне совершеннолетний возраст, вел себя на манер того самого маленького Сашки. Робость и неуверенность в своих силах так и плясали в испуганных глазах Федора.

Во мне что-то щелкнуло. Решил я, что один, в суровой действительности армии, да тем более на Афганской границе, может этот растяпистый парень и пропасть. Да нет, точно пропадет, если позволяет всем на себе ездить.

— Тебя заставили сходить за синькой. Так?

Сашка смущенно опустил взгляд.

— Ну… Ну а че? Мне несложно.

— Так. Дай-ка мне деньги сюда.

— Зачем? — Испугался Мамаев.

— Дай-дай. Не отберу.

Мамаев медленно протянул мне трехрублевки.

— А теперь пошли к твоим новым дружкам.

— А пузырь где? — С наездом спросил кругломордый, когда мы с Мамаевым вернулись к их купешке.

— Чего такое, Сеня? — Подался к нему худощавый беспризорник.

Оба зло уставились на нас.

— Хотите водку жрать, жрите, — сказал я и кинул деньги на лежанку кругломордого, названного Сеней. — Нечего к другим цепляться.

Перепуганный Мамаев мялся у меня за спиной.

— А вон, видишь че, шкет? — Мрачно заговорил кругломордый, — товарищескую помощь нам отказываются оказывать. Нету в них духа коллективизма.

Он медленно встал, под мерзковатые смешки дружков.

— Значит, смотри. Давай я тебе кое-что объясню, умник ты наш…

С этими словами кругломордый взялся за пуговку, на воротнике моего свитера, стал ее шевелить.

— Короче…

Сеня не успел договорить. Я схватил ему руку, резко дернул, заломил, завел за спину.

— Ай, мля! — Крикнул он, когда я сильнее выкрутил ему запястье.

Друзья кругломордоко повскакивали со своих мест. Все вокруг, кто нас видел, напряглись: зашевелились или встали с лежанок. Испуганный Мамаев отступил на шаг.

— Пусти! Больно! — Орал кругломордый Сеня.

— Что, — начал я, — еще ни дня не отслужили, а уже под дедов косите?

— Пусти! — не унимался он.

Впечатлённые моей быстротой, его дружки не спешили вмешиваться.

— Значит, слушать меня сюда, — я заговорил командным тоном, — если еще хоть раз увижу, что вы кого-то под себя прогибать собираетесь, рожи разукрашу так, что мама родная не узнает, усекли?

Кореша кругломордого молчали. Сам он только постанывал и просил отпустить.

— Усекли, я спрашиваю?

— Усекли, усекли… — протянул кругломордый.

— Ну и отлично.

— Руку пусти…

Я толкнул Семена и тот бухнулся на свое место, чуть не задев великовозрастного беспризорника по прозвищу шкет. Все трое уставились на меня волками.

— Вещи твое где? — Обратился я к Мамаеву.

— Вон там, на верхней полке…

— Забирай. У нас место есть. С нами поедешь.

Мамаев поколебался полсекунды, потом полез наверх, забрал свои сумки.

— Спасибо… Снова ты меня выручаешь, — проговорил он тихо, когда мы отправились к своей купешке, — если уж по-честному, то как-то мне с этими троими неуютно было.

— Не научишься за себя постоять, так и будут на тебе все ездить, понял? — Спросил я.

— П-понял. Ну я ж человек мирный… Я…

— Ты в армии теперь, — обернулся я. — Так что придется научиться.

— Я постараюсь, — помямлил он, помолчав пару мгновений. — Но все равно тебе благодарен, что ты за меня заступился.

— Я хочу спокойно доехать хотя бы до пересадки, — уклончиво ответил я. — А эти трое черт знает что себе возомнили. А я очень не люблю людей, которые черт знает что о себе мнят.

— До пересадки? А что будет на пересадке? — Спросил Мамаев.

— Вот, тут падай, — я указал ему на свободное верхнее место, — спокойно пока мест поедешь.

— Саня, ты там чего? — Спросил Вася Уткин, когда пропустил меня к окошку. — Что там у вас за буча была?

— Да там, пацаны одни, — вместо меня стал отвечать будто бы посмелевший Мамаев, — стали нас с Сашкой заставлять, купить им водки. Самим лень идти, сидят да курят. Ну а Сашка и не согласился.

— Я было хотел помочь, — ответил Уткин, — да увидел, что у тебя, Сашка, там все намази, ну и лезть не стал.

— Правильно сделал, — ответил я, глядя, как за окном пробегает осенний желтый и полуголый лес.

Дальше ехали нормально, без «внештатных» ситуаций. Болтали, поиграли в дурака. Смуглокожий Дима, ближе к обеду, сбегал за водкой, на которую мы втроем сбросились. Ребята выпили, а я поддержал. Много пить я не собирался, так чуть-чуть. Чтобы не отбиваться от коллектива.