Ей нужно было время, нужно было пространство. Ей нужно подумать. Эллия даже не могла начать разбираться в этих сложных, подавляющих эмоциях, пока Фальтирис был рядом. Это не означало мчаться в пустыню или забираться глубоко в горы, но ей действительно нужно было спрятаться от посторонних глаз. Она не могла заставить себя взглянуть на это прямо сейчас.
Эллия пойдет к реке, пока не успокоится, пока не сможет снова встретиться с ним лицом к лицу, не испытывая при этом боли, не разговаривая со злобой, которая только увеличила бы пропасть между ними. И Фальтирису тоже не помешало бы немного побыть одному. Ему нужно было поразмыслить над своим упрямством и ненавистью.
Каким-то образом, несмотря на ее спешку и осыпь, скользящую вокруг ее ног, Эллия добралась до более ровной площадки у основания склона невредимой. Это была неглубокая долина с высокими холмами с одной стороны и скалистыми выступами и образованиями, которые сбегали к реке с другой. Учитывая гладкие округлые камни на дне долины, ее извилистую тропинку и цвет плотно утрамбованной грязи, она предположила, что когда-то это, должно быть, было руслом реки или ручья, впадавшего в более крупный водный путь поблизости.
Стиснув зубы, Эллия быстрым шагом пошла вдоль высохшего русла реки. Свежий ветерок обдувал ее, такой же горячий, как и раньше, но ни воздух, ни солнце не имели ничего общего с жаром, потрескивающим на ее коже — это было чисто результатом ее гнева и обиды.
Она хотела кричать о своем разочаровании в небо, хотела слышать, как их эхо затихает, пока они полностью не затихнут, хотела закатить собственную истерику, которая посрамила бы настроение Фальтириса. Но это ничего бы не дало, кроме как предупредить ближайших хищников о ее местонахождении.
Хотя на русле реки все еще оставались зазубренные камни и твердые, покрытые коркой участки высохшей на солнце грязи, пересечь ее было намного легче, чем пересечь склон за пределами пещеры. Естественная тропинка привела ее к первому повороту, где она пересекала овраг на пути к текущей реке.
К ее ужасу, чувства не остыли, когда она отошла подальше от пещеры. Брачная связь, это ощущение в ее груди, которое стало таким желанным, таким знакомым, с каждым шагом все сильнее сжималось вокруг ее сердца — достаточно сильно, чтобы причинить боль. Она не испытывала такого ощущения, когда раньше ходила к реке одна. Она могла только догадываться, что это происходит сейчас, потому что ее эмоции были сильны, потому что она была так расстроена.
Эллия сжала рукоять своего ножа и сжала пустую руку в дрожащий кулак. Она отказалась прижать ладонь к груди и унять эту ужасную боль. Она отказывалась подчиняться этой боли, быть уничтоженной ею. Новые слезы все равно навернулись ей на глаза, снова затуманивая зрение, прежде чем потечь по щекам.
Она ожидала большего от Фальтириса. За последние две недели он показал ей себя лучше. Доброта, заботливость и искренний интерес, с которыми он вел себя, делали все еще хуже, и она ненавидела, что его слова так глубоко ранили. До того дня у реки, дня, когда он показал ей себя с новой стороны, она бы отмахнулась от такого оскорбления. Она бы обиделась, да, но то, что она чувствовала сейчас, было намного больше этого.
«Я сделала себя уязвимой для него».
Эллия продолжала двигать ногами, и эта брачная связь сворачивалась все туже и туже, ее притяжение к Фальтирису становилось все более настойчивым.
Почему она так сильно хотела его, даже сейчас? Он вернулся к своему старому, мерзкому поведению, плюнул на ее племя, ее предков, ее вид, вплоть до первого человека на заре времен. Ей следовало бы знать, что первоначальный поворот в его поведении был слишком хорош, чтобы быть правдой. Человек — дракон — не мог измениться за одну ночь.
Она разочарованно фыркнула через нос, напомнив себе, что ей не просто больно — она злится. Быстрыми, уверенными движениями Эллия тыльной стороной ладони вытерла влагу с глаз.
Почему она должна выбирать между своим супругом и своим народом? Оба могли бы сосуществовать, оба могли бы извлечь выгоду друг из друга. Она не была настолько глупа, чтобы думать, что это будет легко или мгновенно — не для Фальтириса или племени, — но это можно было сделать. Опять же, все, что ему нужно было сделать, это выслушать то, что она должна была сказать. Все, что ему нужно было сделать, это немного довериться ей. Их связь началась не идеально, но она думала, что у них, по крайней мере, развилось взаимное доверие.
Ее гнев был столь же обоснован, как и ее боль, и был столь же оправдан, как и ярость Фальтириса. Узнать, что он все еще видит ее такой, как будто она настолько ниже его…
«Но он не сказал мне этого».
Укол вины пронзил ее грудь, заставив замедлить шаг. Она видела выражение его лица после того, как он произнес эти слова. Она видела его шок, его стыд. Было бы так легко сказать себе, что он не имел этого в виду, что это было результатом жара, затуманившим его рассудок, как это происходило все чаще в последние несколько дней. Она легко могла бы сказать себе, что его слова вырвались в порыве ярости и злобы, что за ними не было ни смысла, ни правды.
Но все, что сейчас действительно имело значение, — это то, что Фальтирис произнес их. Хотел он этого или нет, но он решил открыть рот и произнести эти слова.
Эллии было позволено злиться, расстраиваться и что бы еще она ни чувствовала. Но она все еще была охотницей; обычно она была спокойной и сдержанной, обдуманной в своих подходах как к проблемам, так и к добыче. Она почти никогда не плакала и редко выходила из себя. Когда она решит вернуться к нему, — а она знала, что ушла ненадолго, — она будет спокойна. Она будет держать себя в руках.
Остановившись, Эллия сделала медленный, прерывистый вдох и пожелала, чтобы напряжение спало с ее тела. Ей потребуется немного времени, чтобы собраться с мыслями, определить, как правильно изложить ему свои аргументы, а затем вернуться в логово, где она подчеркнет доверие и уважение, которые они строили друг с другом.
И она как можно спокойнее объяснила бы ему, что ему нужно перестать вести себя как избалованный ребенок и вместо этого вести себя как зрелый, умный, опытный мужчина, каким она его знала.
Этой мысли было достаточно, чтобы уголок ее рта приподнялся — Эллия, которой едва исполнилось восемнадцать, ругала двухтысячелетнего дракона.
Грохот падающего камня прервал ее размышления. Она сморгнула слезы и огляделась по сторонам. Теперь она была глубоко в ущелье, примерно в десяти шагах шириной, с каменными стенами по обе стороны, которые были почти вдвое выше ее. Она оглянулась. Каким бы большим он ни был, скалистый холм, на котором располагалось логово Фальтириса, был вне поля зрения с ее нынешнего положения.
Неужели она действительно была так поглощена своими мыслями, что зашла так далеко, не заметив этого?
Еще один грохочущий камень привлек ее внимание, и она резко повернула голову на звук. Ее сердцебиение участилось, когда ее взгляд встретился с глазами-бусинками дюнной гончей, которая стояла на вершине хребта в двух шагах от нее.
Дюнная гончая опустила голову, ее плечи ссутулились, мышцы напряглись, как будто она была готова к прыжку. Ее грубая, кожистая шкура была пятнисто-коричневой и коричневой, покрытая слабыми трещинами и бледными шрамами. Хотя существо было маленьким и гладким — оно, вероятно, не поднялось бы намного выше пупка Эллии на задних лапах — его когтистые лапы были почти такими же большими, как ее руки.
Пламенные эмоции Эллии наконец дрогнули, отступая от медленно распространяющейся волны холода — первых намеков на страх.
Дюнные гончие были маленькими и часто робкими, действуя в основном как падальщики, но их укусы были на удивление сильными и, как известно, вызывали болезнь крови. Звери могли стать довольно агрессивными, когда чувствовали, что их пище угрожает опасность — и, конечно, поблизости для них была еда. Эллия и Фальтирис оставляли останки животных в этом районе в течение последних нескольких недель. Даже кости были бы заманчивы для дюнных гончих, учитывая, что эти существа могли бы расколоть их своими мощными челюстями, чтобы добраться до сладкого костного мозга внутри.
