Расс Паркер с натугой брёл по стальной равнине через вакуум. Магнитные ботинки отрывались от корпуса с клацаньем, эхом заполнявшим скафандр. Каждый шаг требовал усилий; он прошёл всего около четверти мили, но уже начинал уставать. Поискав взглядом Лестера, он на миг запаниковал — товарища не было видно. Потом до Расса дошло, что Лестер в слепом пятне периферического зрения идиотской старой модели шлемовизора.

Он повернул голову и увидел Лестера чуть позади, с такой же натугой бредущего вперёд. Ему полегчало. Лестер хороший парень, он знает, что делает. Он часто работал в космосе.

Когда они выбирались через 70-й воздушный шлюз, Расса пробила такая дрожь, что даже страх перед планами Уитчера отступил. Они вышли на тёмную сторону Станции, и солнечного сияния тут не было. Но звёзды...

Звёзды видны изнутри Колонии или из челнока, спору нет. Однако параллакс-эффект открытости горизонта внушал ощущение, что Колония — миллионотонная громада кристаллосплава — не более чем спора пыльцы, а он сам — приставшая к ней мошка. Блеск звёзд снаружи был величественным, резким, как исторгнутая синтезатором высокая нота си. Земля походила на рождественскую ёлку, Луна была как фонарь.

Потом...

Его скафандр накачали воздухом, и он побрёл через безвоздушную пустоту; руки напряглись, практически онемели. Скаф был дешёвый, устаревшей модели, списанный с корейской лунной базы. Расс предпочёл бы газопроницаемый, более гибкий. Кроме того, в скафандре воняло несвежими носками. Тканевая подкладка местами порвалась, и ему натирало; чувствовалось, что скафандр отработал человеко-годы. Трудно было сказать, когда он прохудится. Но когда это произойдёт, Расс умрёт в считанные секунды.

Расс продолжал, спотыкаясь, с натугой брести к далёкому, абстрактных очертаний дереву антенны Уитчера. Его конечности преодолевали сопротивление неудобного скафандра, дыхание громкими раскатами отдавалось внутри шлема. Из нагрудной коробки с управляющей машинерией что-то клацало и тикало, по груди змеился кабель питания, коммуникатор и дыхательная пуповина били по бедру; в кармане скафандра звякал небольшой автогеновый резак. В гарнитуре что-то скрипнуло: голос Лестера пробился из помех.

— Если тебе нужно, Расс, сделаем остановку. Это... — Остаток фразы сожрала статика.

— Я ещё не старпёр, блин.

— К этой херовой модели нужно привыкнуть. Я и то устал, а я ведь стреляный воробей. Ты по-прежнему думаешь, что боты бесполезны? Скорее всего, чувак просто блефовал, когда сказал, что в состоянии засечь любой наш аппарат.

— Я не хочу проверять, блефовал он или нет.

— Расс, я собираюсь кислорода в дыхалку подпустить. Ты бы тоже попробовал. Помогает при усталости.

— Лестер, ты думаешь, я не в курсе, что ты опытнее меня? Я не старпёр, повторяю, меня рано списывать.

Но он нагнулся и повернул шишак регулятора на контрольной панели, подпустив кислорода в дыхательную смесь.

У него слегка закружилась голова, но сил не прибавилось.

Кожу натёрло там, где прохудилась тканевая подкладка. Он каждые тридцать секунд был вынужден продувать шлем от пота.

Может, существовал способ получше. Может, Лестер прав, и чудик блефует. Но назвался груздем, так полезай в кузов. И если бы он принял неправильное решение, то, итить-копать, отмене бы оно не подлежало.

Хромированное дерево — резкое, ясно очерченное на фоне беззвёздного тёмного участка — вроде бы совсем не приблизилось.

Может, они с запасом воздуха просчитались. В обычных условиях прогулки по наружной стороне корпуса — редкость. Как правило, пользуются маневровыми модулями. Запас воздуха прикинули наугад. Возможно, им не хватит воздуха добраться туда. Или вернуться.

Просто иди.

В ушах всё громче и громче гремело дыхание. Пот лился в глаза и затуманивал обзор. Сердце бухало. Лёгкие отяжелели. Не было времени для упражнений в мужской гордости. Всё равно что пытаться пешком пройти Сахару. Упал от истощения — считай себя мертвецом.

— Лестер... — позвал он в гарнитуру, — погоди секунду.

Скрип.

— Без проблем.

Они остановились. Вокруг вращалось величественное колесо обозрения. Чахлый горизонт озаряло закрытое пока корпусом Станции солнце.

Расс перевёл дух. Ноющие мышцы немного попустило.

— Давай.

Они побрели дальше.

Ему бы сейчас с Клэр поговорить. Боже, какая цыпочка. Девка-кремень, но, стоит ей того захотеть, становится шёлковой. Как приятно было бы сейчас перемолвиться с ней словечком... но Клэр опасалась, что Уитчер подслушает.

Чёрт побери. Ему приспичило помочиться.

Мочесборник был принайтовлен к пенису. По идее, должен работать. Но если нет, то сейчас весь скафандр заполнится плавающей мочой.

Может, это от нервов, но он не стал ждать. Он помочился. Это потребовало волевого усилия — словно он целую вечность сдерживался, чтобы не намочить в штаны. Вот на что это было похоже: словно он вернулся в пору детских мокрых штанов. Правда, мочесборник свою работу в основном выполнил.

Перед глазами проплыло лишь несколько золотистых капелек мочи, вихляя от поверхностного натяжения.

Расстояния снаружи обманчивы: вот и антенна, озарённая звёздным светом, как оледеневшее безлистное дерево мёртвой зимой. Она была крупнее, чем Расс прикидывал — футов сорок в высоту. Вероятно, Уитчеру стоило значительных усилий и взяток воткнуть её тут прямо под носом у Расса. Впрочем, в космосе всё время кто-то работает, а за корпусом СБ особо не следила.

Он глянул на часы. У них оставалось около двадцати минут. Вскоре к Уитчеру вломятся. Надо действовать быстро.

Они с Лестером взялись за дело, вгрызаясь огненными резаками в десятидюймовый металлический ствол «дерева».

Резак, плюясь собственным кислородом в ненасытную пасть вакуума, медленно, но уверенно проедал серый сплав.

Время отъедало их страховочный резерв на случай ошибки.

— Мне это просто не нравится, вот и всё, — говорила Марион. — Это всё херня собачья. Я сыта по горло.

— Ты так непосредственна, дорогая. Как это мило.

— Папочка, ты меня достал.

Она никогда ещё с ним так не разговаривала.

Уитчер проглотил обиду и откинулся к переборке, забравшись с ногами на кровать и подтянув колени к груди.

— Они подбираются.

От двери снова донёсся противный писк, и Уитчер стиснул зубы: проклятые техники влезали к нему в личное пространство.

— Не думаю, что нам сейчас стоит об этом беспокоиться, — продолжал Уитчер. — Мы тут все на нервах, в замкнутом пространстве. Марион, почему ты не сядешь, гм?

Она металась между Жанной и Арьей, которые сидели на краях кровати у ног Уитчера. Девушки держали пушки наготове. И вертели головами, следя за движениями Марион, точно смотрели в замедленном повторе теннисный матч.

— Я не хочу сидеть, я думаю, я решаю, я не могу этим заниматься сидя. Было бы тут просторнее, где пройтись, а так трёх шагов не пройдёшь, как во что-нибудь, блин, уткнёшься носом.

Она полезла в кармашек и, к его изумлению, выудила оттуда сигарету. Щёлкнув зажигалкой, закурила.

— Ты что делаешь? — спросил он самым бесстрастным голосом, на какой был способен. Он редко к нему прибегал.

— Я курю гребаную сигарету.

— Я не разрешаю курить, и Колония тоже.

— А мне насрать, что там Мамочка запретила. Я всё равно курю свою сигарету.

— Что?

— Забей.

Она резко остановилась, напугав его, и развернулась, выдохнув в его сторону завиток дыма.

— Папочка, ты правда собираешься всю эту херь выпустить, вирус... или это был блеф, фантастика?

Он уставился на неё. Если притвориться, что солгал, она почувствует превосходство над ним. Она его сомнёт. А его авторитет должен оставаться беспрекословным, потому что девчонки вооружены.

Он поёрзал.

— Марион, ты очень красивая, очень талантливая девочка, но мир так велик и сложен — чересчур велик и чересчур сложен, в этом-то его главная проблема... и ты просто не поймёшь некоторых вещей.