— Idiota![70] — заорала Пазолини.

Роузлэнд развернулся и пошёл было к двери, но замер, уставясь на мониторы старой консоли системы безопасности метро. Техники Сопротивления сумели оживить камеры — и теперь на мониторах было видно, как по коридору движутся вооружённые люди; слишком далеко от камеры, чтобы стало ясно, кто это.

— У нас гости, — сказал Роузлэнд, хватая свой «энфилд», списанный из королевской армии. Выскочил на пустовавшую платформу, оставляя следы в густой известковой пыли, проникавшей через дыры от разрыва снарядов[71], и закричал партизанам, которые резались в карты невдалеке от вестибюльной лестницы:

— У нас компания!

Рядом Пазолини уже выкрикивала команды. Роузлэнд срезал угол и понёсся по рампе туда, где заметил незваных гостей. Частью сознания Роузлэнд размышлял: Давай, сделай это. Забери с собой нескольких мерзавцев, прикончи их... Он даже не успел додумать мысль до конца:

...и позволь им себя прикончить.

Потому что зрелище Торренса, конвоируемого в газовую камеру — ещё одна смерть в череде прочих, — стало соломинкой, сломавшей спину верблюда. Пора было Роузлэнду отправляться следом за своими друзьями.

Он пробежал половину рампы, когда из-за угла появились незнакомцы. Он вскинул оружие.

И узнал Стейнфельда.

— Блин!

Он резко остановился. Это были Стейнфельд, а с ним четверо партизан, в том числе какой-то японец.

— Вы вообще знаете что, жопоголовые придурки? Я вас чуть не застрелил! Почему вы не подали сигнала?

— Мы подали, — ответил Стейнфельд. — Никто не отреагировал. Где ваш радист?

— Э-э... казнь по телевизору смотрит, наверное. Мы отвлеклись. Торренс...

— Я знаю.

Стейнфельд приблизился, остальные — следом. Он положил ручищу на плечо Роузлэнда.

— Это было ужасно.

— Стейнфельд... — раздражённо проворчал японец.

Для японца он был высоковат — наверняка полукровка.

Одно ухо перебинтовано. Голос смутно знакомый.

Парень улыбнулся. Знакомой улыбкой.

Роузлэнд уставился на него.

— Ах вы ж сукины дети, — выдохнул он.

Стейнфельд хихикнул.

— Ах вы ж гребаные идиоты.

Партизаны зафыркали от смеха.

— Ах вы ж долбаные говноеды!

Дэн Торренс обнял его.

Роузлэнд не пытался остановить слёзы. Он смеялся так, что ручьи слёз стекали по щекам.

— Ах вы ж сукины дети, итить ваших мамаш!

Он отступил на шаг и осмотрел Торренса.

— А кто ты по легенде вообще такой?

Торренс улыбнулся.

— Меня звать Джон Ибиси. Я сын японского бизнесмена и американской массажистки. Консультирую несколько французских компаний, которые занимаются микрокомпьютерами.

Стейнфельд ввернул:

— Таких иностранцев французские фашисты пока не трогают — пока что, — потому как нуждаются в них для восстановления экономики.

Роузлэнд оценил мастерство, с каким пластические хирурги слепили Торренсу новое лицо: складки эпикантуса в уголках глаз, высокие скулы, особый оттенок кожи.

— У Бадуа лучшие хирурги.

— Как ты догадался?

Роузлэнд оглядел остальных. Открыл было рот спросить, а где Бибиш, и не смог. Он видел ответ в том, как надломлен был Торренс вопреки показному веселью, в том, как беспомощно обвисли его плечи. Бибиш погибла.

Но Торренс был жив. И он избежал казни.

— А кого они, блин, казнили в таком случае?

— Своего же, — ответил Торренс. — Пойманного нами охранника центра переработки. Он примерно моего роста и в целом похож. Мы стёрли ему память экстрактором и внедрили туда фальшивку, которую легко было принять за перепутанные и сбивчивые воспоминания Торренса. Ничего для них ценного. Просто приманка. Левассье его как следует приложил по голове — чтобы ВАшники поверили, будто у него травма мозга. После выстрела в голову. И ухо мы ему тоже оторвали. Потом подбросили туда, где его наверняка заметят... — Он пожал плечами. — Он тоже был американец. Реальный подонок. Он так и не понял, что с ним стало.

— Наверное, чертовски озадачился.

Роузлэнд склонил голову набок, потёр подбородок и задумчиво осмотрел Торренса.

— И знаешь что, Дэн?

— Только не надо.

— Теперь, когда я к тебе присмотрелся...

— Я тебя предупреждаю.

— Ты правда выглядишь...

— Не говори этого!

— ...куда лучше теперь, когда стал япошкой.

— Я тебя просил этого не говорить!

— Ах, ну почему они не сделали тебя евреем?

Париж, лодка на Сене

Уотсон сидел в ряду парусиновых стульев, расставленных на юте большой патрульной лодки; сразу за мальчишкой по имени Джебедайя, между Гиссеном и Рольфом.

Разберёшься с одной проблемой, думал Уотсон, как сразу вылезает пять новых. Гидра хаоса. Меч порядка, нового порядка Второго Альянса, должен трудиться неустанно, рубя множащиеся головы гидры хаоса — пресекая вектор беспорядка, вносимого подрывной деятельностью. Это просто часть моей работы — постоянная качка туда-сюда.

От присутствия Гиссена легче ему не становилось.

Пора было переводить Гиссена прочь.

— Гиссен, вы нужны в Америке, — сказал Уотсон. — Там прячется Хэнд, там укрылся этот предатель Баррабас, и там летает проклятый овод Джек Смок — там, если мне будет позволено выразиться без обиняков, собирается он подложить хорошенькую бомбочку под задницы американской публики. Вы нужны нам именно там.

Гиссен покачал головой.

— В эти дни Америка враждебна нам.

Они сидели в новенькой патрульной лодке отряда сверхсолдат Партии единства, плывущей вверх по течению Сены. Стоял тёплый вечер. Рога полумесяца были окаймлены серебристыми и тёмными облачками, с мостов мягко светили уличные фонари; естественное и рукотворное освещение смешивались, мотор лодки шелковисто шелестел. Живые речные запахи смешались с нотками метанольных испарений лодки.

Уотсон бы наслаждался видом как турист, но не в этих обстоятельствах. Ему позарез нужно было утихомирить Гиссена, чинуш Партии единства и гребаного пацана Джебедайю.

— Вина, полковник Уотсон?

Вице-секретарь партии Биссе изображал стюарда. Сутулый человечек себе на уме, со скверными зубами, в дешёвом костюме государственного служащего — он носил эту одежду напоказ, давая понять, что-де привержен программе бюджетной экономии ПЕ.

— Нет, спасибо, — отказался Уотсон.

Щелястая улыбка Биссе не дрогнула; он переместился с подносом напитков к Рольфу, который вежливо принял предложенное.

Разумеется, по обе стороны группы чиновников выстроились телохранители в полной броне и очках ночного видения: они следили за каменными стенами вдоль берегов реки, сканируя заодно и мосты. ПЕ в последний момент пригласила их в эту церемониальную поездку по реке. Шансы, что Сопротивлению стало известно о ней, невелики. Но всё же риск присутствовал. Легко представить себе человека со снайперкой, например, вон там, на мосту, за большой, украшенной лавровыми листами лепнины, буквой N в имени Наполеона...

Уотсон и большинство его попутчиков были в бронежилетах. Он бы и от шлема не отказался, но сегодня вынужденно демонстрировал уверенность в себе, граничащую с бравадой. Разумеется, шлем от залпа из ПЗРК всё равно не спас бы. Но ублюдки с тем же успехом могут воспользоваться ручным пулемётом, винтовкой или автоматом...

Гиссен влез в его размышления:

— Я не только Торренсом тут занимался, герр Уотсон. Я прибыл обревизовать работу нашей СБ по приказу Рика Крэндалла...

— Правда? Впервые слышу.

Интересное дело. Почему он раньше об этом не узнал? Анимированный «Крэндалл» может приказать Гиссену из кожи вон вылезти. «Крэндалл» властен арестовать Гиссена. Но... Гиссен полезен. От него будет польза — в другом месте. Нельзя распыляться людскими ресурсами. Надо просто устроить так, чтобы Крэндалл приказал перевести Гиссена из страны.