— Я так понимаю, что вы, гм, готовили себя в Альянсе к работе другого рода, — с преувеличенной извинительностью сказал Купер. — Но понимаете, из-за войны у нас не хватает квалифицированных кадров. Приходится...

Приходится подбирать кого попало? Оскорбительно это слышать. Но Баррабас проглотил подколку, а Купер тем временем отпер двойной замок на двери видеомонтажной.

— Все эти меры безопасности крайне утомительны, — заметил он. — Так напрягают, вы бы знали.

Большую часть тесного помещения занимали белые пластиковые консоли, хромированные интерфейсные коробки и прочее оборудование для цифрового видеомонтажа. Рядом высился видеоэкран во всю стену.

— Вот ваше рабочее место, — говорил Купер. — Если какая-либо аппаратура вам незнакома, мы постараемся обеспечить вас соответствующими руководствами.

— В основе своей мне это оборудование знакомо, но периферия... — Баррабас покачал головой. — Я же пытался объяснить. Я всего год занимался видеотехникой и две недели проработал в «ВидЭксе», пока они не лопнули. У меня нет нормального опыта...

— Тогда мы вас в форму приведём. Я сам немного монтирую, на любительском уровне, и умею управляться с основным терминалом. Но другое оборудование для меня, гм, несколько таинственно... — Говоря, он включал аппаратуру и нажимал кнопки перемотки. — Я, собственно, как раз этим и занимался, когда позвонили и сказали, что вы здесь, так что у нас есть отличный повод. Собственно, нам не разрешается оставлять этот материал на дисках, когда уходим, но я запер комнату и отлучился-то всего на пять минут. Не думаю, чтобы к нам за пять минут шпионы пробрались, правда ведь? Ох уж мне эти Клаус с полковником Уотсоном: абсолютно лишены здравого смысла... Ага, вот.

Он нажал кнопку воспроизведения, и на экране возникло слегка размытое изображение лагеря для перемещённых лиц в экспериментальном центре под Лионом. Камера смотрела сверху вниз на три отсека для истощённых, разделённых по расам узников. Мулатов, белых и негров.

— Я полагаю, вас ввели в курс дел? — спросил Купер. — Пояснили, в чём состоит моя, э-э, работа?

— Не совсем. Ну, чуть-чуть. Сказали, что вы разрабатываете психологическое оружие против террористов-полукровок, так?

— Ну да, примерно. В числе прочих проектов. Я социогенетик, так-то. В данном опыте мы пытаемся доказать, что расизм имеет инстинктивную природу — не просто заявить об этом миру, а показать, что инстинкт этот можно активировать и поставить объединённых им людей на службу, гм, нашему делу, ну вы понимаете. Мы используем факторы, провоцирующие борьбу за элементарное выживание, чтобы спровоцировать расистские конфликты между тремя группами... Вот, мне особенно нравится быстрая перемотка в этом месте. — Он причмокнул. — Смотрите.

Он нажал кнопку быстрой перемотки, и на экране пронеслись несколько дней взаимодействия узников: фигуры, снятые сверху, перемешивались и меняли конфигурацию, как бобы в кипящей воде, сшибались и отталкивались в яростном человекоподобии броуновского движения.

— Внимательно присмотревшись, вы увидите, как с течением времени ритмически нарастает волнообразное движение между отсеками, как устанавливаются стоячие волны агрессии, постепенно набирая силу, а потом мы снимаем барьеры и наблюдаем Вторичную Агрессию — вспышку насилия.

Он замедлил прокрутку. Узники кинулись друг на друга, раса против расы, пошли стенка на стенку, калеча противников кулаками, ногами и зубами.

У Баррабаса скрутило живот. Будь мужиком, приказал он себе.

— Разумеется, — продолжил Купер, — расистские инстинкты у большинства людей поддаются хорошему контролю, можно даже полностью их искоренить. Некоторые вообще лишены расистских инстинктов, вероятно, им недостаёт специфического поведенческого гена. Вы видите, как некоторые выбираются из толпы, стараясь отстраниться от происходящего.

— А в чём здесь моя роль? — спросил Баррабас.

— Вы будете помогать мне, монтировать эти видео и кое-какие другие для презентации Внутреннему Кругу. И отбора некоторых индивидов. Некоторых узников мы считаем допустимым освободить, если они подходящей расы. Нужно проверить видео и определить костные матрицы, ну и прочие расовые индикаторы. Утомительная процедура, чтоб вы знали... — Он переключил ленты и перешёл к другому ролику. Баррабас с нарастающим дискомфортом наблюдал за исследованиями «дегенеративного поведения заключённых в Центрах переработки», «степени устойчивости и точек подчинения для контрольной и опытной групп»: евреи, негры, азиаты, гомосексуалисты подвергались пыткам (один раз Баррабас чуть не блеванул, но Купер, осознавая необходимость приспособиться к рабочим условиям, отнёсся к этому снисходительно) в экспериментах по «определению сравнительной эффективности мер физического воздействия на заключённых»; их травили нервно-паралитическими газами, проводили психические пытки, разлучая детей с родителями, усиливая психогенную травму и «добиваясь поведенческого перепрограммирования чередованием негативного и позитивного способов стимуляции». А потом, на последней записи... эти, розовые, извиваются...

— Чтоб мне провалиться! — не выдержал Баррабас, вернувшись от шока к старой манере речи. — Что за херь собачья!

Купер тоже был шокирован, но по-своему.

— Этих материалов не должно было тут оказаться. Вам не положено... — Палец его завис над кнопкой отключения. Но потом, пожав плечами, он убрал руку. — Ну, вы всё равно ведь их видели, правда? Вам так или иначе пришлось бы, но мы планировали предварительно поработать с вами на экстракторе... Думаю, в случае чего всегда можно уладить вопрос со стиранием ваших воспоминаний.

На экране возникло с полдюжины человекообразных существ. Они корчились, ползали, как неловко стоящие на лапах новорождённые щенки — розовые, ещё бесшёрстные. Но у этих были человеческие черты, слегка уплощённые и сглаженные. Ладони слишком большие для коротких кистей, пальцы вдвое длинней обычных, лбы выдаются вперёд — черепа скорей могли бы принадлежать шимпанзе, а не людям, — гениталии сморщенные. Сосков не было. Немногим крупнее овчарок. Баррабас смотрел, как одно из созданий высралось под себя, затем загребло пригоршню кала и размазало спиральным узором по спине другого...

— Вот наши замечательные маленькие сублюди, — говорил Купер. — Сублюди шестого поколения, Субы-6. Я их называю Щенками. Люди-щенки. Они ведь действительно смахивают на щенков, гм?

— Что это такое?

— Это наша будущая рабочая сила. Или, вернее сказать, ранняя модель. Прототипы. Они генетически заточены под определённые характеристики... Мы ещё не все узелки старой доброй спирали ДНК распутали, но мы работаем и успешно продвигаемся. Соглашусь, что эти существа скорей уродливы. Как только мы устраним полукровок и прочую мерзость, нам понадобятся субы, чтобы занять, э-э, экологическую нишу. В определённом смысле они подобны учёным идиотам — савантам; в каких-то отношениях тупы, словно животные, ибо они так выведены, но в других — способны к выполнению определённых сложных действий, например, укладке кирпичей, конвейерной сборке, работе с пластмассами, уборке мусора, даже работе с электричеством. Они ментально купированы и так пассивны, что не причинят нам никакого вреда. Они немного понимают язык, вплоть до приказов — но использовать его сами не могут. Можно сказать, живые роботы. Эта версия в целом довольно ограничена. Рано умирают, лёгкие у них сбоят, но, если их мотивировать электрохлыстом, хорошо запоминают приказы. К седьмому или восьмому поколению, то есть, как мы надеемся, примерно через три года, сублюдям можно будет поручать умеренно сложную работу. И однажды в мире останутся только Идеальная Раса и Субы. Другие расы вымрут. А эти, сублюди, вообще лишены будут способности к восстанию — ни на йоту. Они чудесны, вы не находите?

Купер обернулся и взглянул на него.

Баррабас собрал всё самообладание и повторил, как попугай:

— Чудесны. — Он прокашлялся. — А я... гм... мне надо будет с ними работать... лично?