– Не смущайся, дорогая невестка, – иначе интерпретирует мою реакцию женщина, – девственность – это дар, который девушка оставляет на супружеском ложе, а простыня является свидетельством того, что невеста была невинна. Слуги принесли мне золотую шкатулку с окровавленной простыней, чтобы я была свидетелем чистоты невестки дома Макадумов…

От этих слов у меня мурашки по спине. И, возможно, где-то это традиция, но…

Чисто внутренне у меня просто срабатывает инстинкт. Хочется вскочить и заорать, что никто не смел смотреть на то, что принадлежит двоим…

Но одергиваю себя. Вспоминаю о традициях, когда мужчина лично вытаскивал простыню после секса с женой и спускался к столу, продолжать пир, бросая атрибут, свидетельствующий, что невеста стала женой, так сказать, на обозрение…

Умом все понимаю, но душой… это все чуждо и страшно… что вот эта вот чопорная, сухая женщина разглядывала мою кровь…

К счастью, я не успеваю ничего ответить. К нам выходят служанки и меняют блюда, я же выдыхаю немного, беру свои чувства под контроль.

Это не твоя жизнь, Мелина. Не твоя…

Поэтому не оступись. Не соверши ошибок…

Благо пауза помогает и шейха меняет тему, отпивает из бокала воду и пристально на меня смотрит, будто хочет пробраться в голову и понять, о чем именно я думаю.

– Каролина, – обращается ко мне по имени сестры, что режет слух.

– Да, шейха, – отвечаю, стараясь вновь придать лицу доброжелательности, которую не испытываю.

– Я хочу, чтобы между нами не было никакого недопонимания, милая, – вновь улыбается, и хотя жемчужные ровные зубы женщины совсем не похожи на клыки, мне опять чудится, что кобра пасть раззявила.

– Благодарю, шейха, – вновь отвечаю односложно.

– Можешь называть меня Мозиной. Мы – женщины Макадум – должны быть сплочены, ведь теперь мы семья…

Выдает так тепло, что, наоборот, кажется, что прямо сейчас мне говорят, что нужно быть настороже.

– Конечно, Мозина…

– Ты быстро учишься, Каролина. Я рада, – отмечает мою сговорчивость.

Говорит как-то странно. У меня от нее мороз по коже идет, страх затапливает. Я пока не понимаю, что именно из себя представляет шейха…

Двоякое впечатление. Но то, что эта женщина опасна, я чувствую, просто пока не понимаю, защищает она интересы своей семьи, пытаясь понять, кто именно вошел в дом, или же преследует свой личный интерес…

– Благодарю, я буду стараться, – отвечаю так, как ответила бы Каролина…

Шейха кивает.

– Отлично. Ты только пришла в этот дом, Каролина, и я надеюсь, что станешь прилежной невесткой… достойной женой моего горячо любимого пасынка…

Делает многозначительную паузу. Будто говорящую, что если не оправдаю, то она мне лично голову оторвет…

Как-то так это воспринимаю…

– По всем вопросам можешь обращаться ко мне, спрашивать, советоваться, я стану тебе соратницей и союзницей, Каролина, если и ты откроешь свое сердце перед нашим домом…

– Обязательно, – отвечаю улыбнувшись, еще и киваю.

Быть с этой женщиной союзницами или нет – решать Каролине, а я… не хочу сестре усложнять жизнь в этом дворце с первых дней, вступая в войну со свекровью. Только потому, что у меня интуиция…

Скажем так, внешне мы с близняшкой – дубли друг друга, но внутренне…

Возможно, у Кары есть шанс действительно стать хорошей подругой и соратницей Мозины.

– Если будут вопросы, все что угодно, обращайся, Аяз – сложный мужчина… Своенравный…

Что-то в ее словах меня напрягает. Но я подавляю в себе желание задать вопрос.

– Обязательно, – вновь отвечаю со смирением, которого совершенно не испытываю.

– Я рада, что мы друг друга поняли, – вновь улыбка вызывает озноб по телу.

Дальше разговор сходит на нет, а обед заканчивается. Нам приносят чашечки ароматного терпкого кофе, и шейха попивает его, внимательно разглядывая меня поверх чашки.

Я не могу понять этого взгляда, не могу понять, враг передо мной или просто женщина, которая действительно хочет наладить контакт с невесткой и предлагает помощь.

Наконец шейха отпускает меня, а я выхожу из ее палат и иду вперед. Мне нестерпимо не хватает воздуха.

Я чувствую себя букашкой, запутавшейся в паутине, и единственное, чего я сейчас хочу, – это вырваться из ситуации, в которую попала.

Меня встречает служанка и провожает в мою спальню. Я не разговариваю с девушкой, лишь дежурно улыбаюсь. На сердце у меня тяжелее с каждой секундой.

Наконец, оказавшись в комнате, я закрываю дверь и буквально валюсь на кровать. Меня накрывает истерикой. Я плачу, прикусываю губу, чтобы мои рыдания не были слышны.

Вся эта ситуация безумно давит, и страшно… страшно от того, что может в любой момент произойти…

– Мамочка… мамочка, забери меня…

Выдыхаю тяжко. Рыдаю, как в детстве, когда сбивала коленки и мама обрабатывала ранки перекисью, успокаивала, обнимала…

Только девочка выросла, и проблемы стали неподъемными. Меня знобить начинает. Может, даже температура поднимается. У меня пару раз такое было от переживаний.

– Ты справишься, Мелина, все будет хорошо… – шепчу одними губами, беззвучно, и не замечаю, как уплываю в тяжелый сон без сновидений…

Просыпаюсь от того, что кто-то по моему лицу рукой водит, приятно так, нежно, будто стирая следы от слез…

У меня от соли, наверное, реснички слиплись, поэтому я с трудом разлепляю веки и замираю, когда склонившегося надо мной Аяза вижу. В полумраке комнаты тени падают на его лицо, придавая шейху какую-то воинственную агрессивную таинственность.

Он сейчас действительно напоминает какого-то варвара из сказок, рассматривает меня молча, скользит медовыми глазами по моему лицу.

– Ты плакала…

Выговаривает совершенно спокойно. Мне кажется, это даже не вопрос. Шейх просто озвучивает данность.

– Я…

Хочу ответить что-то, но голос хрипит, а Аяз накрывает мои губы пальцами, всматривается в лицо.

– Ты плакала.

Проговаривает с нажимом, и я понимаю, что шейху врать нельзя. Он же предупреждал, судя по всему, этот мужчина чувствует ложь и… вопрос времени, когда он меня раскроет, ведь я не смогу… просто не смогу, смотря ему в глаза, изображать другую…

У меня сердце разрывается, больно на него смотреть, больно ощущать ласку его руки и в глаза смотреть – такие манящие, блестящие, медовые…

– Почему? Кто тебя обидел, Джамиля?

Вопрос шейха таит в себе опасность. Я чувствую это в интонациях. Так странно. Я ведь практически не знаю этого мужчину… своего первого мужчину… который сделал меня женщиной, но… сердцем чувствую его и понимаю, что за обманчивым спокойствием шейха скрывается резкий нрав…

– Я хочу услышать имя. Кто?!

Его глаза прищуриваются, большой палец продолжает ласкать мою скулу, словно вытирая следы… и до меня доходит, что, возможно, у меня косметика вся смазалась и потекла, но… я своим видом явно не отпугиваю шейха.

Наоборот, в его глазах вновь вспыхивает голод, подушечки пальцев скользят по моей щеке и убирают в сторону волосы, слегка играют с прядями, пропуская их сквозь пальцы.

Страшно становится ему лгать. С каждой секундой все больше. Так как Аяз – проницательный мужчина, и еще… что-то в моей душе звенит надрывно, болюче, я не хочу ему лгать! Не хочу!

Эти чувства… Они ломают меня изнутри, корежат, и я смотрю в лицо шейха, а боль лишь усиливается, потому что он не мой, он чужой! Я не имею на этого мужчину никаких прав, но жгучие чувства поднимают голову в моей груди.

– Я не люблю повторять свои вопросы, – давит интонациями, неожиданно хватка в волосах становится чуть тяжелее, и шейх тянет меня на себя. Заставляет приподняться в кровати и практически упасть в его сильные руки.

Между нами вновь нет расстояния. Опускаю свои дрожащие руки на его могучую грудную клетку и чувствую, как сильно бьется сердце.

Нельзя ему лгать, нельзя! – кричит внутренний голос, и я понимаю, что не могу сказать правду, но… в какой-то мере могу попытаться открыть свое сердце.