Ещё щелчок – и перед глазами – я на игрушечной лошадке. Она везёт меня по кругу, а я всё пытаюсь найти глазами маму и Пирата, который меня на неё посадил. Я, наконец, нахожу их взглядом в толпе. Вернее, захватываю им широкую спину дяди Кирилла. Мощная, в чёрном пиджаке, она прячет от меня маму. Ветер треплет его волосы, и чёрная чёлка поднимается на ветру, как у пирата из книжки, которую мы с дедушкой недавно прочитали…

Чья-то невидимая рука снова перематывает кадр – и вот я стою в красивом саду. Вокруг меня – кусты роз – море роз разных цветов. Над бутонами порхают бабочки, но я слышу навязчивое жужжание. Оно приближается и мешает мне уловить, о чём говорят мама и дядя Кирилл. Они о чём-то спорят. Вернее, спорит мама, а он всё больше молчит. Я вижу, что мама недовольна, а он… Он спокоен. Совершенно спокоен.

Ай! Мне в палец вонзается шмель. У него пушистая спинка. Я просто хотела её погладить, но шмель рассердился и укусил. Палец так жжёт, что я вовсю реву. Дядя Кирилл отвлекается от мамы и идёт ко мне. Подходит. Аккуратно осматривает ранку. Прикладывает к ней салфетку. Влажную, жгучую, но я терплю и больше не плачу, хоть слезы всё ещё текут. Чувствую, как они охлаждают щёки. Я разрешаю дяде Кириллу дотронуться до больного пальца, потому что уверена, что он мне поможет. И мне совсем не хочется, чтобы он видел меня «рёвушкой». Так называет меня Полина, когда я падаю, «носясь за Китти сломя голову», или лезу за ней на дерево.

Кадр снова сменяется другим, и я вижу себя взрослой. Вижу, как несусь по парковке. Опаздываю. Катастрофически. Маша давно ждёт меня на своей помолвке. Залетаю в лифт. Он мчит меня вверх – в ресторан. Снова слышу щелчок. Это заколка отлетает на пол. Вижу, как непокорные волосы гривой рассыпаются по плечам. Недовольно хмурю брови, вспоминая о напрасно потраченном на укладку времени. Нагибаюсь за заколкой. Вижу, что она сломана и расстраиваюсь. Эта заколка – подарок, который мне дорог. Ручная работа, резьба по кости… Вторая такая была только у мамы. Поднимаю заколку и забрасываю её в сумочку. Пятерней захватываю пряди волос, упавшие на лицо, пока за ней наклонялась, и привычным жестом откидываю их назад. Расстроенно гляжу в зеркальную стену лифта на свой новый образ «лев ушёл из дома».

Времени расправляться с волосами уже нет: лифт останавливается. Вылетаю из него пулей и на всех парах несусь по коридору. Залетаю в просторный зал ресторана и… Оглушающий звон стекла и сканирующий взгляд зелёных глаз…

– Катя! Что с тобой! – слышу над самым ухом. Слышу и возвращаюсь в свою неспокойную реальность. Возвращаюсь и интуитивно понимаю, что сегодня в моей жизни подведена некая черта: жизнь моя больше никогда не будет прежней.

– Мне страшно, Кудряшка, – признаюсь я. И добавляю: – Я всё вспомнила.

– Умничка! – хвалит она меня.

Качаю головой из стороны в сторону, прикрываю глаза и окончательно прогоняю флёр непрошенных воспоминаний.

– Ты как? – послышался обеспокоенный возглас Марьи.

– В порядке, – ответила я ей, полностью придя в себя. Открыла глаза и увидела перед нами беснующуюся толпу приглашённых. Стойкий флёр чего-то, отчасти напоминающий аромат пряных трав продолжал кружить голову. Я ухватилась за руку Вики и услышала:

– Всё будет ровно, если не ступать в тень, Котёнок.

– В тень чего? – не поняла я.

– В тень сумрака и неопределенности, – стало мне ответом.

– Не понимаю тебя, – расстроенно проговорила я.

– Не ступай туда, где нет света… – ответила она. Яснее не стало.

«Не отступлю ни на шаг от неё самой. Стану её тенью», – успокоила я себя и ухватила Викторию за руку.

Мы втроём дружно ступили за порог холла, и как только мы это сделали – раздался очередной щелчок, показавшийся мне не менее зловещим, чем недавний, прозвучавший аккурат перед тем, как серая – в тон стены – дверь бесшумно отъехала вправо, открыв нам путь в это царство хаоса.

Щелчок этот, прозвучавший едва различимо из-за гремевшей повсюду музыки, известил нас о том, что путь назад отрезан. Я догадалась об этом, даже не оборачиваясь – осознала по лучам неяркого тёплого света, переставшего проникать в окутавший нас густой полумрак. Путь наш теперь лежал только вперед – в самое логово неизвестного мне пока зверя: в логово, опутанное липкой паутиной порочности и полнейшей неопределённости.

«Ловушка захлопнулась», – мысленно констатировала я как факт и застыла, словно бабочка в янтаре, которую мне когда-то подарил дедушка из тайги. Роем кусачих ос зажужжали беспокойные мысли:

«Как быть? Что нас здесь ждёт? Как мы отсюда выберемся?»

На помощь Марка и Сергея – нашей хлипенькой группы поддержки, оставшейся за пределами этого монстра в глуши, я уже не рассчитывала. Логика подсказывала, что парням сюда – не пробраться, тогда как покинуть это место самостоятельно помочь нам смогло бы только чудо – не иначе…

Стараясь справиться со страхом пред неизвестностью, я снова глубоко вдохнула и выдохнула, потом – ещё и ещё раз.

Спокойнее мне не стало, но в груди вдруг что-то кольнуло, а живот обдало жаром. Я приложила к нему ладонь, чтобы хоть как-то приглушить это – странно-волнительное ощущение. Оно росло как на дрожжах и, казалось бы, без явной причины окутывало меня непонятной чувственной негой, словно погрузив в горячую ванну, наполненную будоражащими ароматами и блудным грехом.

Вокруг нас теперь навязчиво витал аромат чего-то странного, чуть сладковатого. Он настойчиво забивался в нос и проникали в меня, видимо, даже через поры вмиг повлажневшей кожи. Ткань платья и маска на моём лице, похоже, перестали быть тому преградой. От невидимых паров слегка слезились глаза, и вскоре я ощутила на себе чьи-то, будто живые объятия. Осознавать это было тревожно, ведь весь движ с плясками и гулом голосов происходил в некотором от меня отдалении. В непосредственной близости в эти минуты находилась лишь Вика, но и та смиренно стояла чуть поодаль. Однако горячие ладони на моем теле ощущались, словно наяву.

Иллюзия оказалась настолько правдоподобной, что я в полной мере прочувствовала касание к своему телу длинных, гибких, поистине вездесущих пальцев. Те будто блуждали по коже под платьем, будто снова, как неделю назад, водили по моей, щедро покрывшейся испариной спине, по-хозяйски прижимали к мощному, до боли знакомому телу, требовательно сминали грудь, ставшую вдруг чувствительной настолько, что я инстинктивно повела плечами в желании потереться ею о ткань бюстгальтера.

Следом ладони эти будто спустились вниз и сжали мои разгорячённые ягодицы и тогда я не смогла удержаться от резких вдоха и выдоха. Сквозь сомкнутые зубы выдох вышел натужно шипящим, как масло на перегретой, пышущей жаром сковороде. Моя кожа, оказывается, в мельчайших нюансах запомнила те – недавние прикосновения и я конечно же догадалась, чьими были бы эти руки, если бы интуитивно не осознавала того, что волнующие ощущения были не более, чем плодом моего, не в меру разыгравшегося воображения. Да, руки того человека навечно врезались мне в память, и я не спутала бы их ни с чьими другими…

«Стоп, Катя, – приказала я себе то ли мысленно, то ли вслух и осторожно выдохнула очередную порцию застоявшегося в лёгких воздуха. – Что со мной? Почему я так себя чувствую? Надо взять себя в руки. Я должна успокоиться… Должна успокоиться…» – принялась повторять я как мантру, стремясь не позволить закипающей, уже пульсировавшей в висках, крови окончательно превратиться в огненную лаву, готовую сжечь меня дотла.

«Наверное, так действует этот запах. Да, скорее всего… – постаралась я переключить свои серые клеточки на анализ ситуации, шестым чувством осознавая, что это помогло бы мне остыть. – Этот аромат – неправильный: тяжёлый, терпкий и вязкий, как нуга. Интересно, что это? – изо всех сил пыталась я мыслить. – Нужно выйти на свежий воздух. А, может, лучше присоединиться к ним? Я тоже хочу танцевать!»