Циря, стоявшая рядом с этим Болотным Червём, видимо, заметила, что её спутник одаривает вниманием чужую даму и снова окинула меня, теперь – пронизывающе-придирчивым взором. А затем… Затем, вдруг резко потеряв ко мне всякий интерес, воззрилась на кого-то, явно находившегося недалеко от меня. Я проследила за тем, куда смотрит обладательница строптивого взгляда, и ахнула от неожиданности!

В зале появился очень узнаваемый для меня персонаж. Своей загадочностью тот затмил в моих глазах всех присутствовавших и я, против собственной воли, прониклась к нему уважением и даже – некоторой подсознательной общностью, что ли… Похоже, причиной тому было то, что персонаж, неспешно и очень уверенно шествовавший сейчас в самую вглубь зала, представлял из себя практически полную копию главного, так полюбившегося мне героя из той саги.

Покрой костюма строго очерчивал высокую мускулистую фигуру Гера. Если придерживаться Алискиной классификации имён из её занятной игрухи, то в зал сейчас вошёл именно он! Обладатель этой фигуры увиделся мне настоящим атлетом из средневековья: высоким, стройным и одновременно мощным.

Рельефно развитый торс незнакомца, наверняка закалённый регулярными тренировками в спортивном зале, был облачён в кольчугу: очень плотную, неоднородного, по большей части – тёмно-коричневого оттенка. Поверх неё грудную клетку гостя крест на крест стягивали широкие полоски из ткани, по фактуре схожей с кожаной. Очерчивая контур массивных плеч члена сего мутного клуба аксессуар этот визуально усиливал мощь, что добавляло герою моих подростковых фантазий могущества с самой толикой кровожадности.

Кончики белёсых волос того, с кого я теперь не сводила глаз, едва касались плеч, а вероятные изъяны на лице (если иметь в виду полное совпадение с героем саги) полностью покрывала маска. Медленно продвигаясь вперед, Гер порой оборачивался по сторонам и будто сканировал окружение зала взглядом. Глаза сквозь узкие щели чёрного маскировочного покрытия смотрели на всех абсолютно по-волчьи: властно, с неким подозрением и настолько многозначительно, словно их хозяину известно больше остальных, здесь присутствующих. Это странное ощущение усугублял оттенок радужки, который увиделся мне очень светло-карим, почти жёлтым. Взгляд этих глаз покорял остротой и вонзался он словно иголкой в, казалось бы, самое сердце того, кем хозяин этих глаз по ему одному известной причине вдруг заинтересовывался. Когда укол этих глаз достиг и моего лица, я заметила, что в их радужке заметен эффект некой зеркальности, что ли.

Если Гер задерживал внимание на объекте своего интереса, как сейчас – на мне, например, то глаза его принимались искриться по-особенному. Не отводя взгляда от этих странных очей, я никак не могла определить природу их блеска. Было ли причиной тому освещение, яркими лучами лившееся с потолка, либо нечто другое, с явным налётом мистицизма, – оставалось для меня непонятным.

«Какое точное попадание в образ!» – мысленно восхитилась я и, справедливости ради, добавила: – Нет эффекта плаксивости, как у прежнего объекта моих наблюдений».

Образ гостя завершался брюками из грубой темно-коричневой, почти чёрной кожи, скорее всего – буйволиной, подчёркивавшей хищную, сродни звериной, мощь в, казалось бы, стальных икроножных мышц. Сапоги, сходные с брюками по фактуре, подчеркивали длину ног. Человек в костюме Гера продолжал не спеша расхаживать по залу. Словно настоящий вождь стаи, он инспектировал нас могущественным сканирующим взглядом, будто все, здесь собравшиеся, были его паствой, и в данный момент он выискивал в ней неблагонадёжных.

Гер неспешно достиг центра зала. Вдруг яркий отсвет некой иллюминации опалил белесый оттенок его волос и на мгновенье-другое локоны словно взыграли алым пламенем. Это придало незнакомцу флёр пущей таинственности в моих глазах. Под впечатлением оказалась не только я. Вокруг послышались негромкие восторженные «ах» и опасливые «ой», что только подтвердило мой вывод. Впрочем, сей чародей проигнорировал их все с достоинством настоящего императора, а следом – скрылся в глубине зала, растворившись в толпе других приглашённых.

Эффектный трюк с «возгоранием волос» никак не давал мне покоя. Чтобы найти источник той молниеносной вспышки, я подняла взор к потолку и обомлела!

Стеклянный потолок накрывал нас, будто куполом. Сквозь него, на существенном от нас отдалении вполне можно было различить мелкие звёзды, местами застилавших тёмную гладь неба небольшими островками из светлячков. Но всё это было заметно, так сказать у краёв потолка – по периметру, тогда как в самом его центре…

Прямо по центру этого огромного зала взгляд мой натолкнулся на не менее живописное и до чёртиков правдоподобное изображение огромного ярко-красного очага. Он напомнил мне очаг с магмой, который я как-то увидела на картинке в школьном учебнике по географии. Из этого самого «потолочного очага», как я его тут же окрестила, образовывалось и устремлялось вверх чуть ли не настоящее жерло вулкана!

На первый взгляд это смотрелось вызывающе, я бы даже сказала: вызывающе мрачно, если бы не то, что изображение, очень смахивающее на подвешенную к потолку инсталляцию, было выполнено не в хмурых тёмных тонах, а наоборот – в тёплых и мягких.

«Хотя… Ладно, не таких уж и мягких, как мне бы хотелось… В полумягких, скажем так… – мысленно сделала я поправку, рассматривая единственное, вызывающе яркое пятно, отыскавшееся-таки в этом зале. – И как я его раньше-то не заметила? Разве это не безвкусица? Разве потолок не входит в лютый контраст с изысканно светлым оформлением стен? – вдруг проснулся во мне фотограф-эстет, – Не входит, – подумав, решила я, – а только подчёркивает их изысканность. Но такой потолок должен давить на стены, разве нет? – тут же поспорила я с собой, – А он почему-то не давит, даже наоборот – как бы расширяет пространство наверху… И будто бы ещё больше отдаляет потолок от пола. За счёт чего такой эффект? За счёт объёмности? Да. И за счёт трёхмерности изображения… Или это не изображение вовсе, а всё же инсталляция, прикреплённая к потолку? – пыталась я разгадать дизайнерскую фишку, как сказала бы Маша. – Если это и инсталляция, то совсем не громоздкая. И выполнена она настолько искусно, что образует с потолком единое целое».

У меня не получалось до конца разгадать, как дизайнеру удалось достигнуть столь явного эффекта визуального расширения пространства, но удалось это ему однозначно. Это говорило о высоком профессионализме команды, занимавшейся оформлением этого симбиоза ада и рая. Да, именно так я бы и назвала то, что предстало теперь пред моим взором.

«Стоп, я же видела эту конструкцию снаружи – на крыше здания, когда мы только к нему приближались. То сине-сизое свечение же исходило как раз из «жерла вулкана». Значит, это была не простая крыша с муляжом, в котором вмонтированы лампочки светомузыки, а целая конструкция со сложным не только дизайнерским, но и инженерным решением. И теперь я увидела её изнутри. Увидела и, надо сказать, поддалась магии её мрачного великолепия. То, что потолок каким-то странным образом никак не давил на меня, – поражало и с каждым мгновением всё сильнее распаляло мой интерес.

По большей части эта потолочная конструкция была выполнена в серо-бурых тонах и представляла собой трехмерное изображение неровной бугристой поверхности, очень похожей на застывшую пористую лаву, будто образовавшуюся вследствие самого, что ни на есть реалистичного извержения вулкана.

«Да, словно настоящая остывшая лава… Как талантливо передано… Просто до мурашек правдоподобно!» – снова мысленно восхитилась я.

На одном из снимков в учебнике по географии был запечатлен поразивший меня тогда момент перед извержением вулкана. И на нём всё было представлено примерно так же, как и на потолке этого зала, будто дизайнер вдохновился тем же снимком или очень на него похожим, а при реализации замысла просто перевернул его, так сказать, вверх ногами.