Я прикрыла глаза, чтобы сконцентрироваться, собраться с силами и мыслями, но прежде всего – чтобы успокоиться. Надвигающийся приступ паники уже встрепенулся в груди и выпустил свои зловещие коготки. Совсем скоро они скуют мне сердце крепким капканом, а это сейчас – ни к чему.

Я глубоко вдохнула воздух из зала, в который нам предстояло войти. Он наполнил лёгкие странновато-пряным, дурманящим ароматом, и я почувствовала, как ослабшие вмиг ноги стали будто проваливаться сквозь пол. Сам он теперь казался мне неустойчивым, каким-то вязким, будто щедро засыпанным песком из моего последнего сна.

Я распахнула веки, чтобы устоять на ногах и не потерять связи с реальностью, затем с усилием приподняла ногу, словно вытянув стопу из вязкого месива. Но стоило мне снова коснуться ею поверхности пола – и странный эффект увязания повторился. Я применила приём, обычно помогавший справиться с панической атакой: мысленно сосчитала до трёх и сделала ещё один глубокий вдох. Задержала дыхание и выдохнула, отгоняя от себя раздражающе ощущение увязаемости в чем-то мутном, непонятном, устрашающем своей неопределенностью…

В голове вдруг что-то щёлкнуло, и вся моя жизнь стала проноситься перед глазами. Её значимые мгновения принялись показываться мне яркими картинками-светлячками. Каждая из них зависала пред моим взором лишь на пару-тройку мгновений и лишь затем, чтобы юрко смениться следующей. Разыгравшееся воображение уже вовсю делало своё дело: оно компоновало стройный ряд кадров из далёкого, старого, будто пропахшего нафталином фильма.

Вот все сидят за столом в нашей просторной гостиной…. Мы отмечаем майский праздник и отъезд папы в командировку. Отчётливо вижу родителей, дедушку с бабушкой, мамину подругу – тетю Аллу, Кудряшку, сидящую рядом с ней. Все улыбаются мне. Вернее, улыбаются все, за исключением мамы и дедушки. Мама недовольна мной. Почему?

Я опускаю взгляд ниже – на своё красивое платье – и вижу на нём свежие безобразные пятна. Рассматриваю их и вспоминаю, как только что опрокинула на себя суп, который мама велела съесть. Поэтому она и сердится. А папа… Папа смотрит на меня ободряюще и делает ей замечание.

«Не ругай её, Оль. Не лишай девочку праздника», – негромко, но твёрдо говорит он ей.

Я слышу его слова и улыбаюсь ему. Улыбаюсь виновато и одновременно благодарно за его поддержку.

Но моё внимание больше всего привлекает тот, кто сидит прямо напротив меня. Он для меня – самый заметный из всех. Он за столом – выше всех. Да, он очень высок… Кажется, ростом он даже выше дедушки.

Дедушка тоже сидит за столом и строго на меня смотрит, но не ругает. Просто смотрит. Молча. Так же молча, как и тот, кто сидит с ним рядом – тот, кто выше всех.

Я помню этого великана. Как-то я стянула парик с его головы, когда была у мамы на работе. Но это – наш с ним самый секретный секрет, и я ни словечка не сказала об этом маме. Сейчас он сидит без парика. Он сказал мне по секрету, что парик ему больше не нужен. Не нужен потому, что «операция завершена».

Я знаю, что такое «операция». Её делает дедушка, потому что он врач. Он хирург. Но вот что отрезали в этой операции бывшему блондину, я спросить не успеваю. В общем, он больше не блондин. Теперь он – брюнет. Я поняла, что так называется цвет его волос. Он сказал, что это – его родной цвет. Поэтому он таким останется навсегда-навсегда. И таким он мне нравится даже больше.

Сидит он за столом в самом эпицентре всех вкусняшек. Я очень горда тем, что знаю это сложное слово – «эпицентр». Его значение объяснил мне папа. Оно означает что-то важное – нечто, что лежит в центре внимания.

В центре моего внимания сейчас лежат именно вкусняшки, а бывший блондин сидит совсем рядом с теми блюдами, которые мне так хочется попробовать. Очень-очень хочется! Но мама велела сначала съесть суп, ведь суп очень полезен, а я… я опрокинула его на себя.

Я сделала это не специально. Ну, почти не специально. И мне совсем не жаль опрокинутого супа, ведь без него в меня влезет гораздо больше вкусняшек. Так только что сказала моя подружка – Кудряшка.

Только вот будет очень жаль, если мама не разрешит мне «отведать вкусностей». Так всегда говорит Полина: не «покушай», а почему-то «отведай». И не «вкусняшек», а «вкусностей». Она говорит, что так правильнее.

Я перевожусь взгляд на неё. Она – рядом. Шваброй она вытирает суп с пола у меня под ногами. Ловлю на себе её ободряющую улыбку и снова смотрю на брюнета. Он так же спокойно сидит среди вкусняшек, но не набрасывается на них, как это с удовольствием сделала бы я. Я очень голодна, ведь я сегодня не ела каши. Я втихую скормила её Китти. Так было надо, ведь я просто обожаю бабушкины салаты и так хочу скорее их попробовать! Хочу попробовать и холодец, и бутерброды с икрой: красной и чёрной, и мясо, запечённое с картошкой и грибами, и много-много чего ещё. Для всего этого в животе должно быть много места.

Кудряшка одобрила мой план опрокинуть суп. Правда, она предложила сделать это не перед всеми, а вылить его в раковину на кухне. Она сказала, что это – логичнее.

Я ещё не знаю этого слова, поэтому не стала выливать суп в раковину. К тому же: я не хочу обманывать маму. Я хочу, чтобы она увидела, что супа я не ела. Думаю, это – честнее, чем врать ей, что я его съела.

Кудряшка говорит, что логично – значит правильно, и обещает попросить свою маму потом нам всё объяснить подробнее. Да, я часто слышу это слово от её мамы – тети Аллы, поэтому я верю, что она сможет мне его объяснить. Но то, что правильнее было бы вылить суп в раковину – я не согласна. Хотя бы потому, что в супе есть кусочки мяса. Они бы застряли в раковине, и мама всё равно узнала бы, что супа я не съела.

Мама иногда называет тетю Аллу – «Лея», но я не знаю – почему. Мама мне этого не объясняет.

Я снова ловлю на себе взгляд бывшего блондина. Как же его зовут?.. Он абсолютно равнодушен ко всему, что стоит на столе. Он сидит и смотрит только на меня. И смотрит он ободряюще, будто говорит: «Не беда, принцесса! Всё будет хорошо». Я вспомнила! Вспомнила, как его зовут! Это дядя Кирилл. Он работает вместе с мамой и папой. Вернее, – служит.

Перед глазами проявляется мама. Она зачем-то вклинивается между мной и дядей Кириллом, и я теряю с ним зрительный контакт. Теперь я вижу только маму. Смотрю на неё снизу вверх. Смотрю и вижу, что она расстроена. Очень. Я вздыхаю, понимая, чем именно она недовольна. Она недовольна моим поведением «несносного сорванца». Так она иногда меня называет, непременно добавляя, что «девочка должна быть послушной, степенной и возвышенной, как принцесса, а не вот это вот всё…» Она не говорит мне этого перед всеми, но я отчётливо читаю это сейчас по её глазам.

Я не знаю, что значит «быть степенной и возвышенной», но стараюсь быть послушной. Послушной и честной. Я так хочу, чтобы мама была мной довольна, но это не всегда получается. А ещё она не любит, когда я «пререкаюсь». Поэтому я молчу и, кажется, очень послушно стою, расправив плечи и приподняв голову. Стою, вытянувшись стрункой, чтобы быть возвышенной, то есть повыше. Именно так я понимаю значение этого слова. Но мама всё равно недовольна…

Щелчок перед глазами – и вот я сижу за столом в чьём-то большом, но чужом доме и пью горячий шоколад из белой чашки с орнаментом мака на её боковинке. А тётя Алла объясняет нам с Кудряшкой, что значит «логично». Это Кудряшка её попросила. Ведь она дала мне слово, а своё слово она всегда держит.

Картинка перед глазами снова резко сменяется следующей: теперь я вижу, как стою на лужайке нашего дома. Я жду папу. Вокруг меня прыгает Китти – моя любимая кошечка – его подарок мне на семилетие. Но папа всё не приходит.