Думая о предстоящем экзамене я припоминал разные наши институтские хитрости вроде перевязывания горла бинтами, мол, потерян голос, говорить трудно; липовый гипс на правой руке — писать не могу и т. д. Все они не подходили для применения в совсем другой части Света, притом в моем возрасте и еще на таком ответственном экзамене. Тогда меня осенила идея использовать «вилчер» — такой стульчик с колесиками, который толкают перед собой пожилые люди или инвалиды для большей устойчивости при ходьбе. Мне казалось, что, если я приду на экзамен, катя перед собой такой стульчик, экзаменаторы сделают мне снисхождение и примут экзамен, даже если у меня будет не все гладко с ответами. Я даже достал такой стульчик и начал лома репетировать ходьбу с ею помощью. Но один из моих знакомых, уже долгое время живущий в США, увидев мена со стульчиком и угнав, с камей целью я тренируюсь с ним, скатал, что если меня и (обличат в умышленном обмане с использованием этого стульчика, то меня могут вообще депортировать из страны — здесь очень ценят честность и карают за обман. Пришлось забыть о стульчике, но идти, не защитив себя ничем, я не мот и потому пошел на экзамен с тростью. Тут, я был уверен, меня не могут застукать на обмане у меня не хроническая болезнь ножных суставов, нет, но мот ведь я повредить ногу накануне экзамена? Мог. Аргумент мне казался вполне жизненным, а палка должна была все же вызвать у экзаменаторов снисхождение к пожилому, не совсем здоровому человеку. И потому я пришел на экзамен с палкой.
Все соискатели на гражданство сидели в большом зале, экзаменаторы входили в этот зал, выкрикивали фамилии и уводили людей на экзамен. Мою жену вызвали раньше меня, и я остался один, прислушиваясь к выкрикиваемым фамилиям.
Высокий крепкий лысый негр выкрикнул фамилию, но никто не поднялся в зале. Он выкрикнул ее еще раз, и тут мне показалось, что в гортанных звуках есть что-то, отдаленно похожее на мою фамилию. Я привстал, и негр, еще раз назвав фамилию (теперь я понял процентов на 50, что эта моя фамилия), подал мне знак, чтобы я шел за ним. Демонстративно припадая на палку, я все же развил необходимую скорость, чтобы догнать его и не потерять в лабиринтах коридоров. Негр обернулся и бросил мне что-то через плечо. Я ничего не понял и продолжал идти за ним. Он опять что-то рявкнул через плечо. (Надо сказать, что у многих негров, мне кажется, такое устройство гортани и рта — хороший пример Луи Армстронг по прозвищу Сумчатый рот, Сачмо, — что звук после голосовых связок проходит там какую-то обработку и выходит в таких частотах, что нормальное ухо не сразу воспринимает этот звук как речь, а как пение — превосходно.) Я опять ничего не понял и потому крикнул ему вдогонку на английском:
— Что вы сказали? Я не понял.
Негр вошел в это время в свой кабинет, сел за стол и повторил, очевидно, тот же самый вопрос. Я опять ничего не понял и сказал ему об этом.
Негр сказал мне еще что-то, на мой взгляд на не известном мне языке, который я в жизни не слышал и я опять сказал ему, что ничего не понимаю. Тогда негр встал и, сказав мне что-то опять непонятное, вышел из кабинета.
«Все, — понял я. — Завалил сходу экзамен». Такого в моей студенческой жизни ни разу не было. Заваливал экзамены — это было, но бился до конца, как панфиловец. Только потому, наверное, и закончил институт. А тут раз, и готово. Грубо говоря, завалил экзамен, даже не взяв билет.
Негр вернулся с молодым человеком, и тот, улыбнувшись мне, спросил:
— Вы говорите на английском?
— Да, — сказал я, — немного.
— Вы готовы к экзамену? — спросил этот человек.
— Кончено, поэтому я и пришел, — ответил я, радуясь, что я понимаю все и у нас даже возник диалог.
— Вы курите наркотики или принимаете наркотические таблетки? Колетесь? — задал мне следующий вопрос этот юноша.
— Что вы? В моем возрасте? К тому же у меня была операция на сердце, — сказал я.
— Все ясно, — сказал этот молодой человек и, обратившись к негру, сказал: — Тут нет проблем.
И тепло попрощавшись со мной, вышел из кабинета.
Я превратился весь в слух, ожидая очередного вопроса, готовый раскодировать речь негра.
Негр дал мне несколько слов и предложил, как я понял, составить из них предложение. Я составил. Тогда он, не желая меня травмировать своим произношением, показал мне вопрос в вопроснике и сделал знак, что ждет ответа. Я знал ответ на этот вопрос и ответил. Он показал еще один вопрос, я ответил и на этот. После этого он стал что-то записывать в свои бумаги, а потом встал и протянул мне для пожатия руку.
— Бу-бу-бу-бу, — сказал он мне при этом, и я понял, что он поздравляет меня со сдачей экзамена.
Сердечно поблагодарив его, я радостно бросился из кабинета и вдруг услышал за спиной:
— Бу-бу!
Я обернулся и увидел в руках у негра мою палку.
— Кидай! — сказал я ему по-английски.
Негр понял меня и ловко и точно кинул мне палку. Я ее поймал и, играя, как тростью, вприпрыжку пошел в общий зал, где меня ждала уже сдавшая экзамен жена.
— Сдал? — спросила она.
— Да, — сказал я.
— Палка помогла? — спросила она.
Не желая, чтобы она в дальнейшем сомневалась в правильности принятых мною решений, я сказал:
— Еще как!
…Не могу не вспомнить, как проходил ритуал принятия в граждане США. Запомнился огромный, как ангар, зал, где сидело около четырех или пяти тысяч человек и из президиума читали названия стран и сколько человек получают в этот день гражданство.
— Никарагуа — 53 человека!
В разных концах зала понимаются эти 53 никарагуанца и весь зал им аплодирует.
— Эквадор — 138 человек.
Поднимаются 138 эквадорцев. Аплодисменты.
— Венесуэлла, 220 человек! — поднимаются 220 венесуэльцев.
И опять весь зал поздравляет новых граждан США аплодисментами.
— Россия — 5 человек.
В зале кроме нас поднялось еще три человека.
Нам тоже поаплодировали.
— Украина — 12 человек.
И так далее. И вдруг объявляют:
— Куба — 2678 человек.
И зал как будто вздохнул — почти весь он встал. Бурные, долго не смолкающие аплодисменты.
Поразительно, кубинцам не разрешают свободно выезжать из страны, они приплывают в Майами на покрышках, самодельных плотах, понтонах. Мы как-то, катаясь на парусной лодке приятеля, увидели вдалеке огромный матрац. Хозяин лодки взял курс на матрац. «Унесло ветром, если хороший, в хозяйстве пригодится», — сказал он, а когда подплыли, выяснилось, что матрац неестественно большой, толкают его двое молодых симпатичных людей — юноша и девушка. На вопрос, нужна ли помощь, оба, улыбаясь, помахали отрицательно руками и продолжали толкать матрац к берегу, а до берега было километра три, не меньше. Когда отплыли от них, хозяин лодки сказал: «Это кубинцы. Если доплывут до берега и полиция не поймает — останутся в Америке. Такой закон: «сухие ноги» — остаются, «мокрые ноги» — возвращаются на Кубу». Попадают они в США и через третьи страны, и вот в зале их встало около трех тысяч человек. Говорят, на каждом таком процессе вручения гражданства США только во Флориде встает от двух до четырех тысяч человек.
Должен сказать, что многие кубинцы говорят на русском и менталитет у них схож с нашим. Все же жили при одной системе. Как-то к нам пришли из фирмы, которая занимается протравкой помещений от термитов — у нас в одной комнате завелись термиты, а это страшная напасть. Команда из трех человек, одетая в специальную униформу, протравила специальным составом всю квартиру. Один из работников, оказавшийся кубинцем, знающим русский язык, сказал мне, что состав этот — эксклюзив именно этой фирмы, нигде его купить нельзя, и он 100-процентно уничтожает термитов. Я спросил, нельзя ли купить у них бутылку этой жидкости, чтобы проводить постоянную профилактику самому — очень уж я боялся термитов. Он сказал, что нельзя, все, мол, под учетом, а когда мы с ним остались в какой-то момент в комнате одни, шепнул, что может достать мне одну бутылку за 20 долларов. Я согласился. Работники все ушли, а через полчаса он вернулся и принес эту драгоценную бутылку. И он, и я знали, что пошли на этот преступный сговор в ясном уме и полном здравии и понимали, что никто из нас никуда не настучит. А с американцами такие штучки не проходят — любая из сторон может запросто заложить другую. Вот что значат интернациональная дружба и годы, прожитые в странах победившего социализма.
