«Иди и перехвати посылку Кейрана. Сегодня, в полночь, в…».

И точный адрес таверны, где сводные брат и сестра предавались старой, как мир, и омерзительной в своей порочности «любви».

И герцогу глубоко наплевать, что Люция этим днём могла от трансформации ещё не оправиться.

[1] Суета сует — всё суета (лат.)

Уже темнело, когда Далеон, одевшись попроще, покидал замок. А когда он перелез крепостную стену с помощью телекинеза, небо и вовсе почернело.

Ночь сгустилась над Полярисом. Зажглись первые огни в окнах каменных домов и фонари на улицах. По булыжным мостовым поплыли сизые туманы, холодные и густые. Они тянулись от реки, лентой пересекавшей город, и ложились на оголенную кожу липкой плёнкой.

Первый день осени (или правильнее сказать вечер) выдался прохладным и промозглым. Пахло первыми палыми листьями, дождём и сырым городом. И всё равно улицы полнились народом — простым и волшебным — кто-то спешил домой после утомительного рабочего дня, кто-то заглядывал в кабаки, таверны, пабы, или уже вываливался с порога вусмерть пьяным.

Играла заводная музыка, блестели в лужах яркие огни, витали запахи копченостей и браги, взрывы хохота раздавались то тут, то там.

Далеон тоже не отказался бы сейчас выпить и закусить в приятной компании, да только выбрался он в город по делу, и извечного компаньона-Орфея с собой не взял (а одному проводить время в развесёлом пабе — совсем не весело). Да ещё и… Нет принц не поссорился с ним! Но горький осадок после неприятного разговора остался.

И чем дальше Далеон отходил от крепостных стен замка, тем гаже становилось на душе, и какое-то дурное предчувствие засосало под ложечкой.

Всё же стоило взять с собой придворного.

С опаской, пусть и не показывая этого, Далеон снял себе бричку и направился к окраинам столицы. Из окна маленькой и неудобной кареты открывался отличный вид.

Далеону нравился ночной Полярис. Во тьме он вспыхивал тёплыми красками, золотыми, рыжими, красными — это сияли вывески, магические лапы, фонари и вполне обычные свечи в окнах. И на контрасте с мрачными остроносыми домами, чёрными шпилями и коваными оградами это свечение смотрелось ещё чудеснее и необычнее.

А когда стоишь на причале и глядишь в тёмную водную гладь, от которой, как от зеркала, отражаются огни города, кажется, что звёздная река протекает под мостом. И от красоты перехватывает дыхание.

Впрочем, Далеон особо и не знал дневной Полярис. Он редко покидал крепость при свете солнца. Слишком много дел требовало внимания: лекции, домашние задания, Двор, тренировки, светские рауты…

Но по дороге в приморский город Астор, на «Виллу цветов» (где проживают все наложницы Магнуса, не пожелавшие оставаться в замке или выдавленные прочь королевой), из окна кареты принц видел Полярис, и многие другие пролегавшие по пути города и поселки.

И мечтал однажды объездить весь свет. Посмотреть все королевства. Изучить все культуры.

Отправиться в кругосветное путешествие.

Он собирался воплотить свою идею в жизнь, когда… к нему перестанут относиться, как взбалмошному подростку? Хрупкой статуэтке? Махнут окончательно рукой и оставят в покое? Особенно Кейран.

Далеон нахмурился и стиснул зубы.

Ему приятно, что хоть кому-то из родственников на него не плевать, что его «любят». Пусть любовь эта щедро приправлена насилием и болью. Кейран же хочет, как лучше! Хочет воспитать и взрастить в нём силу. Хочет сделать из него уважаемого лэра.

Свою копию.

Но не получается.

И Далеон не был уверен, испытывает ли облегчение от этой мысли или досаду.

Но точно знал, что однажды сломается.

Он устал.

И у него имелся смутный «план побега» из семейного гнезда.

Женитьба.

На Меридии.

Ведь принцесса уверяла, что однажды перестанет быть заложницей Магнуса и гарантом мира между их королевствами. Однажды их кланы объединяться. Однажды…

Перед мысленным взором отчего-то всплыло надоевшее до оскомины лицо. Люция. На коленьях, перед ним, в саду-лабиринте. Лучезарно улыбается и смотрит с восхищением, а не извечным презрением.

Зачем он только дал ей тот дурацкий совет в библиотеке? Какое ему дело, что с ней будет? Смерть, гарем императора, участь сломанной игрушки... Да плевать! Если план Далеона сработает, они больше никогда не увидятся.

…а может, стоит позвать её с собой?

Принц тряхнул головой.

Бричка остановилась возле нужного адреса. Далеон соскочил с подножки, бросил кучеру монеты, плотнее закутался в чёрный плащ и подошел к двери со старой, почти истёртой в ноль, деревянной вывеской «Лекарка Магда».

Мертвый покой царил на тёмной улице, только ветер свистел в переулках, из канав несло отходами, из доков — мочевиной, тухлой рыбой и гнилыми водорослями. Чувствительный нос просто немел от таких «ароматов».

Далеон ступил на скрипучую лестницу, неуверенно потоптался на крыльце, убеждаясь, что приехал куда нужно и это тот самый адрес, который он выписал из журнала расходов в архиве Малой библиотеки. Вдохнул и решительно постучал.

Тишина.

Чуткий слух не улавливал в хибаре ни шороха.

— Тырх её дери!.. — сквозь зубы выругался принц. — Померла что ли?

«Только не это!» — мысленно взмолился он Дее-Прародительнице и принюхался. В нос ударили удушливые пары с улицы, от которых тут же закружилась голова, и шестой оставил эту идею. Сам скорее замертво упадёт, чем унюхает труп старой лекарки.

Он постучал ещё раз и ещё. Уже гораздо громче. И кулаком, и даже ногой — уже скорее от злости и отчаяния ежели в попытке кого-то дозваться. Всё бестолку.

К горлу подступали удушливые волны безнадёги. Хотелось взвыть.

Он был так близок к разгадке! Кем была его мать, от кого ему досталась такая не обычная для Ванитасов внешность и проблемные гены? Почему он не может нормально магичить? И какие отношения были у Императора с Кассандрой?

А теперь… Теперь ему и дальше придётся жить с ощущением собственной ущербности и горьким знанием, что родная мать его ненавидела.

Что он убил её.

— Чаво долбишь, милок?! — крикнула женщина с порога соседней халупы. Далеон так закопался в своих безрадостных мыслях, что даже не заметил её появления. Она стояла на крыльце, кутаясь в шаль. Сонная, не молодая, настороженная и любопытная.

— Магду ищу, — буркнул принц, без особой надежды.

— А чаво? — хлопнула глазами тётка. — Рожает кто?

Далеон стиснул кулаки и не ответил.

— Лэрка, небось, твоя, — закивала она, заметив его заострённые уши. Обвела алчным взглядом добротное сукно одежды.

Далеон запахнул полу плаща, чтоб скрыть не слишком дорогие, но всё же приметные для трущоб вещи: синий дублет, кальсоны и сапоги, в коих он часто ходил по злачным местам центра столицы.

Принц нервничал, ведь слышал от старших братьев всякие ужасы про смертных за пределами крепостных стен. Слышал, что люди завистливы и коварны и могут обчистить карманы прямо на улице в два счёта — моргнуть не успеешь.

Они постоянно лгут ради собственной выгоды и готовы продать за деньги даже собственных детей. У них нет чести.

Они все носят с собой оружие — и дети, и взрослые — чтобы убивать себе подобных в тёмных переулках и грабить, грабить, грабить.

Люди уродливы не только внешне.

Но шестой был свято уверен, что как террин, высший вид, сможет за себя постоять. Что могут против него смертные? Что ему удар простого ножа? Да и если что, он всегда может признаться в своей принадлежности к императорскому роду.

Тогда «убогие человеки» залебезят перед ним. Лэры же лебезят!

Так что опасения Кейрана и Рафа напрасны. Они преувеличивают.

Успокоив себя этими мыслями, Далеон распрямил плечи и высокомерно задрал подбородок.

— У ваших бабёнок вечно проблемы с родами, — продолжила тётка, цепко разглядывая его одежды, пока принц незаметно морщился от её грубых выражений. — То залететь не могут, то разродиться. Тяжело детки идут, болезно. А ваши фифы ручки марать не любят вот, и ходют такие, как ты, к человечкам, к Магде. Чтоб помогли. Вам помогают, а вы нас презираете…