– Думаю, я забеременела, просто услышав это, – у Фелисити отвисает челюсть.

– В мечтах Джона, – говорю я, повертев в руках бокал с вином.

Она машет рукой в воздухе, поднимаясь с дивана и направляясь через открытое пространство на кухню.

– М–м–м, не думаю, что он так беспокоится по этому поводу. Он вроде как усыновил Джека.

– С Эллиоттом всё так же плохо? – кричит ей Луна.

Она заглядывает в морозилку.

– Да, мой бывший муж наконец–то показал нашему сыну своё истинное лицо, и Джек уже достаточно взрослый, чтобы признать, что он придурок–манипулятор, – она бедром закрывает дверцу морозилки и открывает мороженое с шоколадной помадкой. – И у меня нет ни малейшего намерения что–либо с этим делать. Я больше не могу скрывать от своих детей, какой на самом деле их отец. Дарси, без сомнения, рано или поздно осознает это.

– Честно говоря, я не знаю, как тебе удавалось сохранять хладнокровие с этим нарциссом все эти годы. Я бы похоронила его под его английским двориком много лет назад, – выпаливаю я.

Она возвращается к нам в пижаме и тапочках–кроликах, хмуро глядя на мороженое, которое слишком твердое, чтобы вонзить в него ложку.

– Да, ну, это более действенно, когда они понимают это сами. Плюс, он никогда не сможет утверждать, что я настроила их против него.

– Ты лучшая женщина, чем я, – растягиваю я.

– И я, – добавляет Луна.

Фелисити поджимает под себя ноги и откидывается на спинку дивана между нами.

– Да, ну, когда вы станете мамами, вы это поймете.

– Если, – шепчет Луна.

– Когда. Ты найдешь способ, несмотря ни на что, – поправляет её Фелисити.

Игроки снова выходят на лёд в начале второго периода, и мы все замолкаем, понимая, что игра подходит к своему завершению. Следующие сорок минут станут ключевыми для завоевания Кубка Стэнли.

– Он был невероятен сегодня вечером, – кивает Луна, а затем указывает на номер восемьдесят восемь, когда тот выходит на лёд.

– Простите, кто это?

Она смотрит на меня, приподнимая бровь, не впечатленная моей незрелостью.

– Ты знаешь, кто.

Я определенно знаю, о ком она говорит. Несмотря на мою ненависть к нему, я не могла оторвать глаз от того, как он потягивается на льду перед играми. То, как он делает это, должно быть незаконным и определенно не подходит для семейного просмотра.

Я ненавижу то, как реагирую на него, даже спустя восемнадцать месяцев после инцидента в баре “Райли” – он выводит меня из себя. Он вызывает у меня желание кричать в ближайшую подушку от ярости из–за его кривой и дерзкой улыбки всякий раз, когда я её вижу. Но особенно я ненавижу то, как он заставляет моё тело трепетать всякий раз, когда я вижу его.

– На мой взгляд, он был явно посредственным игроком. Вратарь “Blades” был намного лучше.

Луна возражает мне.

– Как ты это поняла? Джей Джей отбил все удары, а их вратарь – нет.

Джей Джей.

Я замечаю, как голова Фелисити поворачивается к Луне, её глаза вспыхивают при упоминании этого прозвища.

– Всё в порядке, – говорю я, вздергивая подбородок. – Используйте это прозвище сколько хотите. Для меня оно ничего не значит.

Дорога к моим родителям занимает всего десять минут. Они живут на одной из самых престижных улиц Сиэтла в богато украшенном особняке, который десятилетиями был домом семьи Монро и передавался по наследству нескольким поколениям.

Поскольку дорога занимает всего несколько минут, можно подумать, что я часто навещаю свою семью. Но правда в том, что я редко бываю здесь, и у меня нет намерения менять это в ближайшее время.

Это совсем не похоже на семейный очаг. Здесь холодно и официально, чего нет в моей квартире в центре города.

Когда Истон уехал в колледж, мне пришлось ждать два года, прежде чем я смогла съехать и отправиться в Коннектикут.

Два самых долгих года в моей жизни.

Учиться, учиться, учиться.

Проезжая через черные железные ворота, ведущие на территорию, я сворачиваю с подъездной дорожки и останавливаюсь позади черного Porsche 911 моего брата.

Я месяцами не была “дома”, и я здесь только потому, что здесь мой брат.

Гравий хрустит у меня под ногами, когда я выхожу из машины и оглядываю ухоженные сады, за которыми ухаживает команда садовников. Вайолет и Генри, мой отец, никогда бы не стали заниматься таким ручным трудом, как садоводство.

Я открываю багажник своей машины и достаю коктейльное платье и дорожную сумку как раз в тот момент, когда распахивается входная дверь.

Я не могу сдержать ослепительной улыбки, которая расплывается на моём лице, когда я вижу его.

Мой брат скрестил руки на груди и прислонился к одной из белых колонн на крыльце. Его светлые волосы и загорелая кожа стали еще светлее и темнее благодаря арабскому солнцу. И когда я подхожу к крыльцу, я перепрыгиваю последние пару ступенек, прежде чем он заключает меня в крепкие медвежьи объятия.

Единственные объятия, которые я когда–либо получаю от своей семьи.

Если не считать двух моих девочек, он – мое безопасное место, и, более того, он понимает, каково это – жить под гнетом постоянно завышенных ожиданий наших родителей. Тем не менее, он всегда был моим любимцем, и с ним легче всего.

– Привет, Кэтрин, – шепчет он мне в волосы.

Он по крайней мере на шесть дюймов выше меня, а я не маленькая – рост пять футов восемь дюймов.

– Ты единственный, кому может сойти с рук использование моего полного имени. Ты знаешь это, Ист? – я отстраняюсь и обнимаю его за шею, запечатлевая поцелуй на его щеке.

– И ты единственная, кто называет меня Истом. Просто не делай этого следующие двадцать четыре часа, ладно? – он морщится и засовывает голову внутрь. – Она не в порядке.

Я сжимаю губы, меня охватывает беспокойство.

– В каком смысле?

– Поставщики провизии напортачили и не предоставили достаточного количества основных блюд, поэтому ей пришлось сделать заказ в последнюю минуту, и у них есть три часа, чтобы доставить их.

– О боже, – передразниваю я. – Похоже, что её прожорливые богатые друзья останутся голодными.

Он удивленно приподнимает бровь.

–Это, конечно, вызывает беспокойство.

– Кейт! – слышу я голос Вайолет, эхом разносящийся по фойе. – Не стой на крыльце. Это выглядит плохо.

Тьфу.

Мой брат снимает мою сумку с плеча, и мы поворачиваемся, чтобы войти внутрь.

– Я здесь только ради тебя. Ты это знаешь.

Он улыбается мне через плечо.

– Взаимно.

ГЛАВА 3

Дженсен

– Должна же быть какая–то причина.

Мой шафер, Тим, улыбается мне сквозь гримасу.

– Да, это всего на полчаса. Я снова позвоню водителю и узнаю, не попали ли они в пробку.

Я киваю и борюсь с узлом, образовавшимся у меня в животе.

Все здесь и ждут, смотрят на меня, а теперь начинают перешептываться между собой.

Я знаю, о чём они думают: она не придет.

Разница в том, что я думал об этом последние двадцать четыре часа с тех пор, как она перестала отвечать на мои звонки. Но в глубине души я знал, что между нами уже давно что–то не так.

Чёрт.

Я сжимаю руку в кулак и чувствую, как кончики ногтей впиваются в ладонь, всё, что угодно, лишь бы вырваться из этого кошмара.

Я чувствовал, как она отдаляется от меня, возводит свои стены. Мы должны были быть вместе вечно, чёрт возьми.

Нет, Дженсен, ты накручиваешь – она, наверное, застряла на автостраде или что–то в этом роде, как и говорит Тим. Хотя церковь находится всего в пяти минутах езды от того места, где она остановилась, и там нет никаких автострад, только проселочные дороги.

Священник снова смотрит на меня, потом на свои часы, прижимая Библию к груди.