Вайолет и Генри бок о бок поднимаются на крыльцо, а затем заходят в дом, мы следуем за ними. Я практически чувствую гнев, исходящий от Дженсена, когда мы входим, и он оглядывается по сторонам.

Здесь нет семейных фотографий, только те, на которых мы получаем ученые степени и достижения. На остальных снимках мои родители встречаются и общаются с известными людьми, занимающими высокие посты.

– Чёрт возьми. Для них это место – святыня, – говорит Дженсен себе под нос.

– Конечно, – касаясь его руки, я веду его в кабинет, где они проводят все свои собрания. – Они не предложат тебе выпить.

Посмеиваясь, он деловито прохаживается по мраморному полу, засунув руки в карманы брюк.

– Учитывая, как твоя мама только что посмотрела на меня, я рад этому.

– Вайолет. Я называю её Вайолет. Не называй её мамой.

– Она не разрешает тебе называть её мамой?

Я толкаю большую дверь красного дерева, ведущую в кабинет.

– Просто мне так больше нравится.

– Дженсен Джонс? – Вайолет садится на один из черных кожаных диванов. – Тебя так зовут, верно?

Без приглашения Дженсен берет меня за руку и усаживает рядом с собой на такой же диван напротив моих родителей.

– Значит, вы не фанаты хоккея?

– Нет. Мы не ценим спорт, особенно... – Вайолет указывает на него. – Не слишком утонченный.

Стягивая с головы кепку, я думаю, он собирается снять её, поскольку сидит напротив моих родителей, но вместо этого он разворачивает её и надевает задом наперед.

– Ну, тогда вам не понравится хоккей. Вам, наверное, не понравится, что я об этом думаю.

Я ухмыляюсь, и Генри замечает это, невозмутимо приподнимая бровь.

– Полагаю, вы здесь, чтобы объяснить фотографии.

– Мы здесь, чтобы ответить на ваши сообщения. Как я всегда говорил Кейт, я предпочитаю старомодный способ общения, – возражает Дженсен.

– Прости, но, насколько я помню, моя дочь могла говорить сама.

Глаза Дженсена стали фиолетовыми. Закинув ногу на ногу и устраиваясь поудобнее, он отвечает:

– О, так вы в курсе, что она ваша дочь?

– Что, чёрт возьми, это значит? – выпаливает Генри.

– Хотите, я напомню вам о сообщениях, которые вы отправили сегодня утром, о том, что рассказала мне ваша дочь, или к о том, что вы стыдитесь её? Вам решать.

Сняв очки, Генри смотрит Дженсену прямо в глаза. Должно быть, он напуган тем, что его окружает, но он этого не показывает, ни капельки.

– Сынок. Ты знаешь, с кем разговариваешь?

– Не совсем. Честно говоря, я об этом как–то не задумывался. Это немного похоже на игру – я оцениваю лёд на предмет угроз и сосредотачиваюсь на тех, которые представляют наибольший риск. Здесь я не вижу ничего особенного.

Я давлюсь собственной слюной и откашливаюсь. Он совсем не напуган.

– Кэтрин. Можно тебя на пару слов, пожалуйста? – Вайолет встает и показывает, что хочет, чтобы я ушла вместе с ней.

– О чём нельзя поговорить в этой комнате?

Она смотрит на Дженсена.

– Ты не часть этой семьи, и то, поддерживаешь ты отношения с нашей дочерью или нет, не имеет значения. Тебе здесь не рады. Тебе здесь не место.

– Это не так, – выпаливаю я. – Он принадлежит мне, и достаточно скоро он станет частью моей семьи.

Рука Дженсена касается моего колена, когда лицо Вайолет из разъяренного превращается в испуганное. Она медленно садится обратно на диван, изучая мой живот.

– Нам это не почудилось, Генри. Это правда. Глупая маленькая девчонка ждет ребенка от какого–то подонка.

Меня захлестывает стыд. В глубине души моё подсознание борется со своей глубоко укоренившейся паранойей – я знаю, что мне нечего стыдиться, но то, как мои родители смотрят на меня, заставляет меня чувствовать себя ничтожеством. Как будто я выбросила всю свою жизнь на ветер.

Стыд быстро сменяется гневом – подонка?! Она ничего о нём не знает.

– Детей.

– Что? – голос Вайолет дрожит.

– Во множественном числе, Вайолет. Детей. У нас с Кейт будут близнецы.

В свои семьдесят с лишним лет оба моих родителя выглядят так, словно у них вот–вот остановится сердце.

– Близнецы? – шепчут они в унисон.

– Да. Роды в марте, – уточняет Дженсен без дрожи в голосе.

– Ты глупая девчонка, – выплевывает Вайолет. – Ты даже не замужем! Ещё два месяца, и он уйдет искать другую женщину, чтобы обрюхатить её!

– Этого не будет, – возражаю я. – К тому же, мы не вместе. Мы собираемся стать со–родителями.

Я чувствую, как Дженсен рядом со мной напрягся. Это первый раз, когда он выказывает хоть каплю беспокойства.

– О, это становится всё лучше и лучше, Вайолет, – Генри проводит рукой по лицу. – Убирайтесь из моего дома, вы двое.

– Что? – меня охватывает паника.

– Убирайтесь из моего дома! Вы приходите сюда, оскорбляете нас, а затем втаптываете имя нашей семьи в грязь этим скандалом.

– Скандалом?! – Дженсен медленно подается вперед на диване, упираясь локтями в колени. – Вы хотите сказать, что рассматриваете беременность своей дочери и тот факт, что я буду рядом с ней, желая этих детей всем сердцем, как гребаный скандал? Вы хотите сказать, что рассматриваете своих нарождённых внуков как скандал?

– Убирайся! – выкрикивает Вайолет.

Дженсен не двигается, и я остаюсь прикованной к месту, когда он смотрит Вайолет прямо в глаза.

– Аву вы тоже рассматривали как скандал?

– Как ты смеешь!

– Или всё хорошо только потому, что это Истон и он парень?

Вайолет игнорирует Дженсена и смотрит на меня.

– Твоя карьера окончена, Кэтрин. Поздравляю. Впрочем, я не должна удивляться; я всегда знала, что ты облажаешься.

– Ты лицемерка. Вы выбрали мою работу за меня.

Слова Фелисити всплывают в моей памяти.

– Мы с твоим отцом воспитали тебя в заботливом доме, а когда у нас появился собственный бизнес, мы построили его с нуля. Никто не ждал меня, когда я ушла из–за рождения детей.

– Я никогда в жизни не слышал такой чуши, – смеется Дженсен. – Это дерьмо уморительное.

Вайолет смотрит на Дженсена, потом на меня, из неё льется яд.

– Но я должна была остановиться на одном.

Дженсен перестает смеяться.

– Что, прости?

– Я сказала, – Вайолет снова встает с дивана, и Генри присоединяется к ней, явно поддерживая. – Нам следовало остановиться на Истоне.

Рева, который я слышу от Дженсена, достаточно, чтобы потрясти весь дом до основания. Он наклоняется вперед, но я могу сказать, что он не тронет моих родителей, даже если выражение его лица говорит об обратном.

– Меня от вас чертовски тошнит, – рычит он, его губы кривятся от ярости. – Внимательно посмотрите на свою потрясающую дочь и задайтесь вопросом, как у вас получилось её родить. На самом деле, я начинаю сомневаться, способны ли такие существа, как вы, вообще создать такое совершенство.

Я кладу руку ему на плечо, пытаясь успокоить его. Мои стены поднялись, и я словно замираю, крепко сдерживая свои чувства, чтобы боль от слов Вайолет не проникла в моё сердце.

– Давай просто уйдем отсюда, пожалуйста.

Дженсен

Я почти не собрал вещи для полета, который мне совершенно необходимо совершить завтра утром в Альберту. Но я не могу оставить её сегодня вечером.

Я не оставлю её.

Я не хочу оставлять её.

Что я хочу сделать, так это притянуть её к себе, чтобы её руки обвились вокруг меня в поисках утешения вместо утешительного одеяла. Я хотел обнять её весь день, но она отказывалась впускать меня, всё больше прячась от меня.

Кто, блядь, говорит такое своим детям? Кто, чёрт возьми, так с кем–то обращается, не говоря уже о собственных детях.

Кипящая кровь, бегущая по моим венам, ускоряется. Мне нужно пойти к ней. Но она не позволила мне обнять её, утешить всеми способами, которые, я знаю, ей нужны и которых она жаждет.