Выводы из моего общения с этим чиновником напрашивались сами собой: к своим азербайджанским соратникам он относился без малейшей симпатии, в их играх не участвовал, да и они его, чужака, жаловали постольку-поскольку… Этим его благоволение ко мне и объяснялось.

Перед визитом к прокурору города я решил позвонить в Генпрокуратуру Полозову. Объяснил вкратце ситуацию, попросив связаться с местным блюстителем закона, дабы тот принял меня ответственно и радушно, ибо иначе…

— Я понял, — кратко и веско ответил мне генерал от юстиции.

На том свой рабочий день я завершил, покатив к Изику на дачу.

Прогулялись по берегу Каспия, пологими каменными плитами уходящего в прозрачную изумрудную воду. Изик сетовал на размах браконьерства осетровых, приобретавшего промышленные масштабы.

— У них автоматы Калашникова, на лодках — японские двигатели, а на тележках, которыми осетрину по берегу к машинам перевозят — шасси от «Ту-154», автомобильные покрышки на острых камнях рвутся. Пару телег мы нашли, теперь по номерам покрышек вычисляем, откуда взялись эти шасси… Ладно, идем домой, надо перекусить…

Дома, на просторной террасе, обдуваемой морским нежным бризом, нас ждал обед: шашлыки из свежайшей севрюги, переложенной раковыми шейками в мелко порезанной зелени; серебряные чаши со столь же свежайшей икрой; пышущий жарком лаваш; кувшины с гранатовым соком; баранья вырезка в маринованном красном луке…

— Севрюгу тоже конфисковали? — поинтересовался я.

— Это свои приносят… — отмахнулся Изик. — Они у меня под контролем, лишнего себе не позволяют, можно сказать, интеллигентные рыбаки. Благодарные люди… Ну, а как без этого? — пожал он плечами. — Ты икру лимонным соком полей, очень хороший вкус получается. А севрюгу — гранатовым соусом, это тебе каждый в Азербайджане скажет…

— Но не каждый ее ест, — вставил я.

— Кому что дает Аллах…

— И коммунистическая партия…

— Совершенно верно!

Очередной мой визит к министру состоялся следующим утром.

Я был встречен с распростертыми объятиями, мой визави лучился всеми оттенками благожелательности, с места в карьер заявив:

— Вас ждет катер! — И, выждав паузу, словно насладившись моим немым недоумением, продолжил: — Сейчас вы едете на острова. Да-да, у нас на Каспии есть острова. А на них — очень симпатичные домики… Там будет обед, о-очень красивые официантки… Я приеду чуть позже, дела… А вечером мы решим с вами все проблемы. Решим, обещаю, достойно. Все! — Рубанул перед собою ладонью. — Никакие отговорки не принимаются!

Тэк-с… День становился интереснее с каждой минутой.

— Хочу открыть вам секрет, — сказал я.

— Какой?

— Двойные агенты завершают свою карьеру плачевно, это первое. Второе: меня ждет машина. И если я в нее не сяду, меня ждут проблемы, которые вечером вы не решите. Хотя насчет островов с официантками — увлекательно, это вы неплохо придумали, я оценил… Однако советую вернуться к вопросу о восстановлении в должности гражданки Кязимовой.

И, не дожидаясь его реакции на мною сказанное, вышел из кабинета.

— В прокуратуру города, — сказал я водиле из местного ЧК.

Прокурор Баку — невысокий худощавый парень со злым сухим лицом, встретил меня настороженно, сразу потребовав удостоверение и внимательно его изучив. Руки мне не подал.

Уселся в кресло, небрежно указав мне на стул за приставным столом для заседаний, усмехнулся криво и проронил через губу:

— Значит, дружите с Кязимовым?

— Он — всего лишь муж истицы, — пожал я плечами. — К тому же, мне непонятен ваш тон. Тем более, речь идет о вашем коллеге… Соратнике, так сказать…

— Прокуратура города не имеет отношения к воднотранспортной прокуратуре! — отрезал он. — И осетрину, кстати, мы покупаем в магазине, когда она там есть…

— Осетрина в нашей общей проблеме не фигурирует, — сказал я. — Теперь насчет Кязимова. Его имя в печать попадет, обещаю.

— Каким образом? — удивился собеседник.

— Вчера он показывал мне конфискованные у браконьеров снасти. Думаю, его вклад в дело природоохраны может быть достойно освещен… Как и имена других объективных и честных прокуроров…

Он вновь ядовито усмехнулся. После открыл ящик стола, достал из него лист бумаги и буквально швырнул этот лист в мою сторону.

Я пробежал глазами текст. Это было протест на министерский приказ.

— Больше вопросов ко мне нет? — последовал ледяной вопрос.

— Всего доброго, — поспешил раскланяться я, понимая, что протест отпечатали после звонка Полозова, наложившегося на звонок из прокуратуры республики.

— Он чуть ли не в лицо мне эту бумагу швырнул! — говорил я вечером в ресторане торжествующему Изику, с кем мы отмечали нашу победу.

— Еще бы, — отозвался он. — У него же дочь больна… Лейкемия. И ее через четвертое управление на лечение в Париж возят. Естественно, за государственный счет.

— Вот так да! — сказал я, неприятно пораженный такой новостью. — И что теперь?

— Теперь за свой счет возить будет, — отмахнулся Изик. — Ты за него не переживай. У него месяц назад квартиру ограбили. Вынесли миллион. Дело, естественно, возбуждать не стали… Но этот миллион у него не последний, клянусь Аллахом и коммунистической партией…

Выйдя из ресторана, Изик бросил в урну пустую пачку из-под сигарет, сказав:

— Курево кончилось, поехали купим…

— Где? Уже двенадцатый час…

— У нас все круглосуточно… Тут есть рынок. Называется «Кубинка».

И через считанные минуты мы очутились на ночном рынке, где, несмотря на неурочный час, бродили какие-то личности, а у прилавков стояли продавцы с уголовными профилями и анфасами.

Здесь, как пояснил мне Изик, продавалось все: от американских сигарет, английской обуви, итальянских шмоток, шотландского виски, французских коньяков, икры, до оружия, наркотиков и наличной валюты.

— И как это возможно? — оцепенел я. — И где милиция? Да и вообще — советская власть?..

Изик завел глаза к небу. Сказал:

— Значит, так надо… Надо советской власти. Не было бы «Кубинки», торговали бы по углам… А тут все под контролем. Партии и правительства. Ну, все, едем на дачу…

Уверен: ни я, ни полчища других жителей страны, чье название состояло в ту пору из согласных букв, и на чьих товарах цена выбивалась на заводе-изготовителе, ежедневно замечая трещины общественного сознания и нарождавшийся повсюду индивидуализм, поверить не могли в крах государства, чье существование было само по себе фантастическим и не укладывалась ни в какие рамки реальности, ибо объединить на огромных территориях многомиллионные массы различных народов под эгидой общей коммунистической идеи, связав, словно сваренной арматурой, прочнейшую конструкцию, была задача, несовместимая с какой-либо исторической аналогией. Но идиотизм слепых, малообразованных вождей и перевес материального над идеологическим в итоге привел к обрушению державного исполина.

Запоздалые обвинения Горбачева и Ельцина, как предателей, разваливших страну, хотя и не беспочвенны, но и не так уж справедливы: птица-тройка с оборванными уздцами уверенно устремлялась к обрыву, и остановить ее не мог никто. И виновных здесь определить сложно. Даже на евреев не свалишь, как и при гибели «Титаника». Впрочем, там были лоцман, боцман, штурман и айсберг…

Словно пробивающиеся сквозь асфальт ростки, в народах Восточной Европы и в республиках зрели устремления к национальным ценностям, собственному укладу жизни, а правящим теневой экономикой кланам, повязанным с властью, нужна была самостоятельность и свобода, а не смирение перед ненавистной им тиранией Кремля.

Но тогда мы лишь отстраненно замечали несообразности в деталях нашего бытия, нас еще не тревожили симптомы уже пораженного болезнью неверия и отчуждения от прошлых идеалов общества, и мы не могли через мутные капли случайной мороси различить надвигающуюся океанскую волну перемен.

Изик позвонил мне через два месяца. Доложил: