Эту песню Золотухин пел, подмигивая Гелию, ибо звучала она в его фильме «Один из нас», слова написал Высоцкий, написал для себя, поскольку планировался на главную роль, но в очередной раз был отвергнут начальством, и вместо него героя сыграл Георгий Юматов, на мой взгляд — замечательно. Ранее эти слова про коней и метель Валера надписал на своей фотографии, подаренной мне еще во времена моего актерства на Таганке.
«Один из нас» снял Геннадий Полока, после того как его предыдущую ленту «Интервенция», в которой был усмотрен антисоветский акцент, цензура от проката отстранила, однако, то ли из жалости, то ли в целях воспитательных, шефы киностудии дали опальному режиссеру возможность отличиться, предоставив для реализации сценарий о героических буднях чекистов накануне Второй мировой войны.
Полока за работу, должную убедить всех и вся в его полнейшей лояльности, взялся, сняв гениальнейшую пафосную пародию на советский патриотический детектив. Это надо было суметь, не отойдя ни на шаг от навязанной ему матрицы, внутри ее перевернуть игрой актеров всю выспренность идеи в ее карикатурную ипостась. Да так, что формально не придерешься! Конечно, «Один из нас» разрешили к просмотру разве что в сельских клубах.
Уже поздним вечером мне позвонил Юлиан Семенов. Его интересовало окончание моей эпопеи с «Перекрестком», поскольку, как член редколлегии, косвенную ответственность за публикацию он нес, покаянное письмо в ЦК подписывал, да и из простого любопытства желал знать, чем закончилось дело.
Кстати, попросив от него рекомендацию для вступления в Союз писателей, я получил следующий ответ:
— Если хочешь, чтобы тебя сходу завалила комиссия, пожалуйста! Меня же в этом Союзе все ненавидят!
Он был прав. Его бесконечные зарубежные вояжи, многосерийные картины, миллионные тиражи мгновенно раскупаемых книг и нескрываемые контакты с КГБ, дающие ему возможность работать с архивами, вызывали в среде ваятелей высокой прозы не просто зависть, а клокочущее негодование!
Что меня коробило от общения с Семеновым, так это его безудержное, напыщенное многословие. Он просто упивался своим словоречением. И представлял для себя истину в последней инстанции. Помнится, умыл его Горбачев на встрече с Рейганом, когда Юлиан, находившийся среди журналистов, первым высунулся и задал ему какой-то пустой вопрос, явно с целью саморекламы. А генсек его грубо и раздраженно послал: мол, что ты-то тут ошиваешься, трепло? Не котировался Семенов и в ГБ. Даже за «Мгновения» премии ему не обломилось. А уж как он для Конторы старался! Но — еврей… И как тут не вспомнить Галича:
Ну, а если ты торгуешь елеем,
Назовут тебя полезным евреем,
Даже сделают своим Росинантом,
И украсят лапсердак аксельбантом…
И не зря на Лубянке относились к нему с подозрением: после окончания коммунистической эпохи в своем «Отчаянии» он разнес эту Лубянку вкупе с легендой о Штирлице в пух и в прах. И какое же было для меня откровение, когда я прочел его ранее неизданные рассказы про довоенное детство и сибирских первопроходцев. Это была прекрасная, сильная и честная проза, далеко отстоящая от его сухой блеклой манеры написания расхожей детективщины.
Рекомендации же в Союз я взял от нейтралов: Сергея Антонова, Владимира Маканина и Вовы Амлинского, секретаря Союза, ласково именуемого студентами Литинститута «Амлинсиком». Для кого только этот Союз существовал? Для десятка писателей и пары тысяч писак?
Положив трубку, доложил собравшимся о разговоре с классиком детективного жанра.
— Что же ты не сказал, что я сейчас у тебя! — едва ли не возмутился Ивашов. — Как мне хотелось бы с Юликом переговорить…
— Вы знакомы?
— Еще бы! Я у него в фильме снимался…
— Это в каком?
— «Бриллианты для диктатуры пролетариата».
Фильм я помнил, но вот Ивашова в нем…
— Вова, а кого ты там играл?
— Как кого? — он опустил руки на гитару. — Главного героя! Штирлица!
Да, молодого будущего Штирлица играл Ивашов, только в памяти моей этот факт отчего-то стерся…
— Фильм помню, тебя — нет, — ляпнул я.
У Володи дрогнули от обиды губы.
— Да шучу! — воскликнул я, исправляя оплошность. — Только Штирлиц у тебя там какой-то белогвардейский получился, прямо как твой штабс-капитан из «Неуловимых мстителей» …
— Потому и Штирлиц получился неуловимый, — вставил Золотухин.
— В Володе — внутренняя порода! — заключил Гелий. — Гены пальцем не раздавишь!
Эта ремарка Вову успокоила, он кивнул покладисто и взял новый аккорд…
Вся компания улеглась спать рано, в четыре часа утра. Покемарили в полглаза, и разбужен я был звонком от Ельникова.
— Вовка Ивашов, случайно, не у тебя?
— А что такое?
— Куда-то исчез. Светка моей звонила, они же подруги… У мадам истерика: я не могу без него спать, он где-то шатается, наверняка с какой-то девкой… Я тебе точно говорю: ни в одной порнухе нет такого закрученного сюжета, как в голове бабы, чей мужик исчез на два дня… Увидишь его, сообщи, что она в четвертой стадии паники…
— Ты думаешь, он купится на эту мелодраму? Ладно, увижу — сообщу.
Вскоре я провожал Володю и сопровождающую его даму в уготованные им судьбою пространства.
Посмотрев на себя в зеркале прихожей, Володя, ощупав на щеке суточную щетину, молвил:
— Воспитанный человек не придет в гости пьяным, небритым и неглаженным. Таким он уйдет из гостей.
Через неделю семейная актерская идиллия восстановилась. В следующие выходные Володя показывал мне, как он сделал ремонт в своей ванной комнате на Ленинском проспекте, сетовал, что Светка настояла на кафеле черного и белого цветов, комбинации, на его взгляд, мрачноватой; Светлана, в свою очередь, лучилась дружелюбием и беззаботностью, накрывая на стол, и ни облачком, ни намеком не проглядывались за окном, где высился титановым штопором памятник Гагарину, неуклонно наползающие на нас тучи страшненького грядущего…
Индия
Выезд «за бугор» мне прикрыли, но, как я и подозревал, ненадолго. Правда, никакого бугра я не видел, поскольку передвигался в зарубежные дали на высоте десяти тысяч метров. Но вот над Гималаями пролетал неоднократно, при этом самолетик, парящий над вершинами заснеженных громад и зловещими ущельями, был уж не так уж и далек от тверди земной.
Я скучал по Индии. Особенно — пакостными московскими зимами с мертвечиной их грязного снега и серым тяжелым небом, за которым и в ночных просветах нельзя было угадать звезды. И даже не верилось, что лайнер, прорезав своей алюминиевой акульей тушей это небесное беспросветье, ворвется в чарующую лазурную высоту, а после я окунусь в пеструю галдящую ярмарку Дели с ее горячим пряным воздухом, запахами сандала, роз и горьковатого дымка уличных жаровен. Может, так же в каких-то неведомых измерениях, существует и потусторонний мир, доступный нам лишь в туманных о нем умозрениях?
Провожая друзей в их заграничные вояжи и, глядя на лайнеры, упархивающие из Шереметьево, порой я чувствовал себя запертым в клетке. Однако, как и рассчитывал, прострелило! Не пропали даром мои предыдущие усердия по работе в Индии, куда я шастал в последнее время постоянно по линии сотрудничества индийского правительства с «Интеркосмосом» во имя совместного созидания спутников для развивающейся страны, да и вообще стратегического политического сотрудничества.
Николай Степанович Новиков, мой бывший шеф, авторитетный и заслуженный разведчик, увы, скоропостижно скончался, но наследие своих прошлых инициатив оставил немалое, и преемники его ни одной полезной идеи из вида не упустили. Одну из идей подбросил я, причем, не без собственного корыстного умысла. Я заметил: индусы, в большинстве своем народ предприимчивый и златолюбивый, приезжая в Союз, в товарных количествах закупал электробритвы, утюги, радиоприемники, бытовой инструмент, а также, посещая валютную «Березку», отдавал предпочтение японской технике.
