— Ну, ты какой-то странный стал, — выдавила из себя я. — И не звонишь совсем.

— Ты, между прочим, тоже, — с обидой изрек Клим.

— Что тоже?

— И странная стала, и не звонишь. А чего мне навязываться? Между прочим, у Сидорова хорошие фотографии получились. Я видел, — с нажимом добавил он.

— Какие фотографии? — решила уточнить я.

— Ну, где он снимал тебя дома, — и Клим уставился в пол.

— Откуда ты видел? Вы же вроде с Тимкой не разговариваете.

— Случайно, — буркнул Клим. — Они у него из учебника высыпались. Я заметил, а он разозлился.

— Да он просто просил меня попозировать, — объяснила я. — Ему надо было потренироваться.

И тут Клим свирепо произнес;

— Пусть в следующий раз на других тренируется.

— Между прочим, он тебя с Сайко тоже снимал, — не осталась в долгу я. — И одна из этих фоток у Ирки дома на видном месте висит.

— Кто тебе такую чушь сказал? — возмутился Клим.

— Мити́чкина.

— Она дура и врет, — злобно проговорил Клим, и я поняла, что полку Танькиных недоброжелателей прибыло. — Я был у Сайко, и никакой фотографии там не висело.

«Значит, все-таки был», — отметила про себя я, а вслух сказала:

— Почем ты знаешь, может, она к твоему приходу ее снимала со стены.

— В таком случае не снимала, а сняла, — уточнил Климентий. — Я забегал к ней всего один раз. Она мне книжку по литературе дала. А вообще она жутко приставучая, — на лице его отразилась досада. — Сейчас мне, конечно, ее жалко. Она так хотела сыграть получше Золушку, и поэтому меня совершенно достала. То на перемене пристанет: «Давай роль повторим». То домой по телефону звонит, то еще что-нибудь.

И Зойка еще говорит, что я наивная! Кто наивный, так это Клим. Неужели не понимает, что Ирке нужна была не Золушка, а он сам?

Додумать мне не дала Зойка. Подбежав ко мне, она закричала:

— Куда ты делась? Пошли заниматься платьем. До генеральной репетиции всего ничего осталось.

— Встретимся на репетиции, — оглянулась я на Клима, и мы с Зойкой убежали.

— Я гляжу, помирились? — на ходу полюбопытствовала она.

— Почти. — ответила я. — Да вроде мы и не ссорились.

Зойка смерила меня пристальным и очень многозначительным взглядом.

— Свисти кому-нибудь другому, подруга.

Генеральная репетиция прошла нормально. Платье мне подогнала Зойкина мама. Изольда с Зойкой настояли, чтобы для сцены бала я распустила косу. А она у меня длинная, ниже пояса. Поэтому контраст между Золушкой и Принцессой получался разительным. А пухленькая Зойка оказалась словно создана для роли Мачехи. В широком платье и огромной шляпе из абажура, увенчанной павлиньими перьями, она выглядела очень забавно. Будченко всю генеральную репетицию душил смех. Стоило ему глянуть на Зойку, как он начинал хохотать. В конце концов Изольда не выдержала и прикрикнула на него:

— Будченко, ты все-таки Король! Веди себя солиднее!

Будка, не растерявшись, ответил:

— А я, Изольда Багратионовна, чокнутый Король.

После чего смех начал душить уже не его, а Клима. И последние слова он произносил, стараясь не глядеть на Митьку. Иначе генеральная репетиция точно бы сорвалась.

Все это Тимка, конечно, запечатлел в своей фотолетописи. Потом Зойка и тетя Лида вместе с добровольными помощницами остались доделывать костюмы, а мы с Климом вместе пошли домой.

— Я тебя провожу? — выйдя со школьного двора, спросил он.

Я кивнула. А когда мы прошли еще несколько шагов по Сретенке, не выдержала и спросила:

— Клим, ты все-таки можешь мне объяснить, что случилось?

— А что случилось? — внимательно посмотрел на меня он.

— Но ты ведь последний месяц почти со мной не разговаривал, — я решила выяснить все до конца.

— Но мне казалось, что это ты не хочешь со мной разговаривать, — нахмурился Клим. — И вообще, ты стала какая-то странная.

— Чем я стала странная? — Ответ его был для меня полной неожиданностью.

— Нет, сегодня ты нормальная, — спохватился он. — А весь прошлый месяц... Как тебя что ни спросишь, у тебя делался такой взгляд, будто тебе даже смотреть в мою сторону противно.

— Мне? — еще сильней изумилась я. — Но, по-моему, это ты на меня так смотрел. А я просто отвечала.

— Нет, это я отвечал, — упрямо гнул свое Клим.

— Но ведь ты мне перестал звонить, — напомнила я.

— Ничего подобного, — проворчал он. — Звонить первая перестала ты.

— А почему ты первый не мог позвонить? Гордость не позволила? — усмехнулась я.

— Навязываться не привык, — гордо вскинул голову он. — Мне казалось, тебя теперь интересуют другие.

Я поперхнулась от возмущения.

— Никто меня не интересует. Это ты всеми силами показывал, что не хочешь со мной общаться. Только с Иркой Сайко.

— Ну, ты совсем обалдела, — уставился на меня Клим. — Говорю же: с тобой что-то не в порядке.

— Нет, это с тобой не в порядке, — не осталась в долгу я.

Клим на мгновение задумался и вдруг спросил:

— А тебе, Агата, не кажется, что это какой-то глупый разговор? Если мы продолжим его, то уж точно поссоримся.

— А по-моему, совсем не глупый, — возразила я. — Во всяком случае, что-то выяснили.

— А мне кажется, совсем запутались, — не согласился со мной Клим.

— И вообще, почему мы должны ссориться? — продолжала я.

— Вот тут ты права. Совсем не должны, — улыбнулся Клим. — Ладно, хватит о грустном.

— Согласна, — кивнула я.

Мы поравнялись с моим подъездом.

— До завтра, — попрощался Клим. — И не волнуйся насчет спектакля. Все пройдет как надо.

— Очень мне нужно волноваться, — скрываясь в подъезде, ответила я.

Успех «Золушки» превзошел все наши ожидания. Малышня, пришедшая на школьную елку, бурно сопереживала всему, что творилось на сцене. Особый успех у них имели шляпа Мачехи, хрустальная туфелька Золушки и... Лошадь.

Ну, со шляпой все ясно. Я уже вам про нее рассказывала. Стоило Зойке-Мачехе возникнуть на сцене, зал разражался истошными криками: «Шляпа, шляпа!» — и дальнейшие Зойкины реплики заглушали бурные аплодисменты.

А вот когда мне Фея подарила хрустальные туфельки, зал просто замер. По рядам прошелестело: «Неужели они настоящие?» Потом до меня донесся чей-то убежденный ответ: «Конечно, настоящие. Сам не видишь?»

На самом деле туфельки были совсем не хрустальные, а из прозрачного бесцветного пластика. Их пожертвовала чья-то мама. А для того чтобы они сияли, словно хрустальные, мы покрыли их лаком с серебряными блестками. Но самое мистическое заключалось в другом. На Ирке Сайко туфельки хлюпали. А мне, единственной из всех девчонок, пришлись точно впору. Когда они только появились, мы все, естественно, их перемерили. Все, до последней Мыши. Над Иркой еще тогда смеялись: «Ты самозванка!» А мне говорили: «Золушка, замаскировавшаяся под Мачеху».

После спектакля малышня гурьбой ринулась к сцене: «Дайте потрогать туфельки!» Но мы схитрили. Мол, на них можно смотреть только издали. А в руки не дадим. Разобьете. Нельзя же их было разочаровывать. Главное — они так и остались в полной уверенности, что туфельки самые настоящие, хрустальные.

Но Лошадь затмила всех. Сцена превращения Мышей в Лошадь и карету у нас была задумана так. Мы с Феей разворачивали широкое темное «волшебное полотнище» и закрывали от зрителей тыкву из папье-маше и «живых мышей». Вернее, живыми они были постольку, поскольку их изображали пятиклашки. Под прикрытием полотнища Мышки уволакивали тыкву за кулисы. А на их месте, пока Фея произносила заклинание, возникала фанерная карета, запряженная лошадью, которая тоже была «живой» и состояла из двух человек — Кости Петриченко и его напарника Сашки Филева.

Фея, произнося длинное абракадабристое заклинание, подает мне знак. Мы синхронно опускаем полотнище. И... О, ужас! Перед нами предстает карета, в которую запряжена лишь передняя часть Лошади. Задняя же мечется сбоку, пытаясь перелезть через оглоблю, чтобы воссоединиться со своей половинкой.