— А почему бы и нет? — загорелись глаза у Тимки.

— Не удастся, — вернул их на землю я. — Тараканы, они такие. Их даже радиацией не возьмешь.

Но Тимка мне возразил:

— Если подумать, то все возможно.

Однако мне думать о мести Филиппу сейчас было некогда. Своих дел полно. Во-первых, у меня флора и фауна еще не обихожены, а во-вторых, позарез нужно письма по «цепочке» отправить. Иначе решат еще, что я прервал ее, и плакала моя тысяча.

— Ладно, мужики, — начал прощаться я. — Пойду. Дела.

— Иди, — не стали они возражать.

Добравшись до дома, я прежде всего занялся флорой и фауной. Опыта у меня, видно, все же прибавилось. Даже с попугайчиками насобачился обращаться. Теперь они не клевали меня, а, наоборот, будто приветствовали громким чириканьем. Значит, признали. А вдруг во мне какой-нибудь великий дрессировщик пропал? Но об этом я потом подумаю. Сейчас главное — письма.

Покинув соседскую квартиру, я вернулся к себе. С Рэем второй раз гулять было не нужно. Кочетковы предупредили свою бабушку, что вернутся рано. Так что у меня неожиданно образовался свободный вечер. Даже непривычно. Но очень кстати. По крайней мере, спокойно займусь собственным бизнесом.

Замазав ненужные адреса, я внес в каждое из писем свой собственный и рассовал их вместе с деньгами по конвертам. Начинив десятками десять посланий, я задумался. Может, больше отправить? Однако совсем без денег мне оставаться не хотелось. И потом стоило сперва попробовать, как вообще дело пойдет. В конце концов, когда получу первые деньги, тогда и еще послания отправлю. Короче, я остановился на десяти. А опустить их сбегал на почту, чтобы уж наверняка. По дороге домой у меня снова возникло неприятное ощущение. Делать-то до завтра ничего не надо. И домашки нет. Никто ничего не задал. Последние дни учебы. Прямо даже непонятно, куда себя девать?

Конечно, я в результате чем-то себя занял. Сперва почитал, потом с Климом поговорили, а после этого мы с предками фильм по ящику смотрели. В общем, вечер прошел.

На следующий день наш восьмой «Б» с самого первого урока вел себя как-то странно. То есть, с одной стороны, вроде и ничего необычного, но будто в предпраздничный день. Все были немного взвинчены. Клим и Тимка тоже это почувствовали.

— Что происходит? — спросил во время первой перемены Сидор. — Может, мы с вами не в курсе?

Тогда я у Винокура спросил. Но, оказалось, он ничего не заметил.

— Подумаешь, — отвечает. — Последние дни перед каникулами. Народ на волю рвется.

А я возразил:

— Какая воля! Впереди еще два экзамена и практика.

— Все равно воля, — отозвался Серега. — Уроки каждый день делать не надо.

— Можно подумать, ты по жизни каждый день их делаешь, — стало мне смешно.

— Одно дело сачковать, а другое — законно не делать, — уточнил свою позицию Серега.

Однако и на втором уроке народ продолжал бурлить. Даже наша литераторша Изольда Багратионовна это заметила и поинтересовалась:

— А не рановато ли вы расслабились? Я бы на вашем месте помнила, что через несколько дней вам предстоит писать экзаменационное изложение.

Обычно такие угрозы на людей действуют. Однако на сей раз народ не отреагировал. В классе постоянно то что-то падало, то раздавалось чье-нибудь хихиканье, то стулья скрежетали о пол. В общем, как сказала Изольда, «в классе абсолютно нерабочая обстановка».

Началась вторая перемена. Мы вышли в коридор.

— А вам не кажется, что на нас все смотрят и вроде как бы чего-то ждут? — тихо произнес Клим.

— Мне кажется, у тебя, Круглый, крыша съехала, — усмехнулся Сидор. — Мания величия от повышенной популярности.

Однако и меня не оставляло ощущение, что на нас смотрят. Мы пошли по коридору. Вокруг бурлил выпущенный на перемену народ. Теперь вроде на нас уже никто не смотрел. Зато возникло новое явление. Прямо к нам сквозь плотную толпу пер Филипп Антипов. Он явно нам собирался что-то сказать. Однако в последний момент, кажется, раздумал и просто спросил:

— Где Влад?

Рот у Сидора расплылся в широкой улыбке, и он протянул:

— Ы-ы-ы!

— Прид-дурок, — бросил в ответ Филипп и, обогнув нас, исчез в толпе.

— Испуга-ался, — с воинственным видом потер руки Сидор. — Знай наших!

— А ведь все точно, — подхватил Круглый. — Вторая перемена, и он тут как тут, у нас в коридоре.

— Это что же получается? — изумленно пробормотал я. — Он все-таки надеялся нас с табличками увидеть? Но мы ведь ему ясный ответ вчера отправили.

— Не знаю, на что он там надеялся, но фигу съел, — ликовал Тимка. — Теперь больше не сунется.

— Факт, не сунется, — подтвердил Круглый.

Но мне почему-то вся эта история показалась странной. Ну зачем Филипп к нам поперся? Тимкино «ы-ы-ы» захотел послушать? Сомнительно.

На физике меня ждал новый, на сей раз совсем неприятный сюрприз. Ника явился в кабинет, размахивая каким-то листком. Впрочем, едва он начал говорить, мне сделалось ясно каким. Это было мое письмо, оставленное в копировальном аппарате. Представляете, что со мной сделалось! Я уже готовился к жутким неприятностям, однако Макаркина секретарша меня почему-то не заложила. То ли не врубилась, что это был я, то ли просто оказалась порядочным человеком.

В общем, Ника ни слова не обронил о том, что кто-то без разрешения использовал школьный копировальный аппарат. Зато очень много слов посвятил другому. Мол, в нашей школе ходят подобные письма. И он демонстративно потряс в воздухе моим листком. Затем огласил текст. Народ очень заинтересовался и начал наперебой просить Нику прочесть еще раз и помедленней, чтобы записать можно было.

Ника, однако, в просьбе отказал, заявив, что именно потому сейчас с нами и говорит, чтобы мы «больше ни под каким видом не попадали под влияние таких вот авантюрных текстов». Потом он, вместо целой физики, запузырил нудную речугу о том, что это письмо — классический пример «пирамиды», наподобие печально известной «МММ», и деньги получат лишь те, кто оказались на вершине «пирамиды», а другие останутся либо вообще с носом, либо, в лучшем случае, вернут вложенное.

Он очень долго об этом говорил и в подтверждение своих слов рисовал на доске какие-то схемы. Потом начал распространяться про какие-то «письма счастья», которые писали и рассылали во времена его собственного детства. Принцип был тот же: если десять раз перепишешь текст и разошлешь, тебя ждет удача, а если нет, то — несчастье. Многие люди не отвечали, после с ними случайно происходило что-нибудь неприятное, и им начинало чудиться, будто их настигла кара. Переписали бы «письма счастья», все было бы в порядке. По словам Ники, некоторые даже с катушек слетали. Конечно, совсем не из-за того, что не переписали текст. Просто срабатывал метод психологического воздействия.

Пороха Ника истратил много, но меня лично до конца не убедил. То есть «письма счастья», конечно, полная ерунда. Это ежу понятно. Да и вообще, чего их писать. Денег они не приносят, одна морока. Но вот с денежной «цепочкой», по-моему, он ошибается. А даже если и не ошибается, ведь есть же шанс оказаться на верхушке «пирамиды». В таком случае я все-таки получу свою тысячу. Ну, положим, даже не тысячу, а пятьсот. Да я и на двести согласен. Это же стопроцентная прибыль с моей сотни.

Что плохо в таких занудах, как Ника, они настроение очень портят. Сам вот поговорил, ушел и забыл. А у меня на душе теперь неспокойно. Я ведь собственной сотней уже пожертвовал. Теперь жди и мучайся, чем это кончится. И народ вокруг до конца дня письмо обсуждал. Некоторые из наших Никины слова про верхушку «пирамиды» на ус намотали и собирались начать собственные «цепочки».

Вечером мне позвонил Клим. Голос у него был какой-то странный.

— Что у тебя случилось? — поинтересовался я.

— Не у меня, а у нас, — откликнулся Круглый. — Мы совершили роковую ошибку.