В общем, сделать что-то на спор — в нашей школе вполне обычно. Но Адаскина не отставала. Все ей знать надо.

— И на что же вы поспорили?

— Секрет! — рявкнул на нее Сидоров. — Много будешь знать, скоро состаришься.

— Се-екрет? — протянула Зойка.

Они с Агатой переглянулись и по-идиотски захихикали. Хотя, если вдуматься, чего смешного-то? Но, по моим многолетним наблюдениям, девчонки часто хихикают совершенно на пустом месте. Наверное, это у них в природе заложено.

— И с кем же вы поспорили? — отхихикавшись, задала новый вопрос Адаскина.

— Секрет! — снова рявкнул Сидор. — Говорю же тебе, Адаскина, не будь такой любопытной. Учти: одной любопытной Варваре на базаре нос оторвали. А если с тобой, Адаскина, такое случится, тебя без носа замуж никто не возьмет.

Ох, и лицо у Зойки сделалось!

— Какой же ты, Сидоров, все-таки хам, — сказала она. — Пошли от них, Агата, они недостойны нашего общества. Пусть остаются наедине со своими тайнами.

И обе, задрав носы, удалились.

— Чего это с ними? — проводил их изумленным взглядом Тимур. — Ребята, разве я Адаскиной что-то новенькое сказал?

— Да нет, — пожал я плечами. — По-моему, как обычно.

Сидор с Адаскиной постоянно грызутся. Как собака с кошкой. Да я уже говорил: мы Зойку терпим только из-за Агаты. Потому что она подруга Клима.

— Удачно с Макаркой В.В. вышло, — сказал Круглый.

— Это бабушка надвое сказала, вышло или не вышло, — возразил я. — А если вышло, то каким боком. Все зависит от того, насколько Макарке В.В. важны и нужны эти тетенька с дяденькой. В общем, нам еще запросто могут вломить.

— Нет. Уже не вломят, — отмахнулся Тимка. — И тетеньке с дяденькой, наоборот, понравилось.

— А вот Макарке В.В., по-моему, не очень, — покачал головой я.

— И даже очень... не очень, — поддержал меня Клим.

— Ладно вам нагнетать, — в отличие от нас почему-то совсем не волновался Тимур. Видимо, откукарекавшись, он скинул гору с плеч и успокоился.

Хотя чего успокаиваться. Ну, откукарекались, а дальше? Какие Доброжелатель новые требования выдвинет? И когда? Сидор будто читал мои мысли:

— Интересно, Доброжелатель-то был в столовой?

— Там многие были, — откликнулся Клим.

— А вы не заметили, на нас кто-нибудь по-особому не смотрел? — задал новый вопрос Тимур.

— Вот уж чего-чего, а особых взглядов было более чем достаточно, — заверил его Круглый. — Теперь нас полшколы за психов будет считать.

— По этому поводу как раз можете не беспокоиться, — ничуть не смутился Сидор. — Думаете, зря я Адаскиной впарил, что мы поспорили? Теперь засекайте время. К концу следующего урока вся школа уже будет знать, что мы кукарекали не просто так, а на спор. У нее ведь язык без костей. Думаете, они ушли от нас, потому что и впрямь обиделись? Фигли! Просто торопились скорее новость всем сообщить. И сейчас вместе сплетню разносят.

Клим поморщился, но ничего не сказал. На Адаскину-то ему плевать. А вот за Агату, кажется, стало обидно. Но Сидору и Агата до фени. Поэтому он бодренько добавил:

— Зашибительно, мужики, вышло. Адаскина с Дольниковой сейчас в нашу пользу работают.

По возвращении в класс мы были встречены хоровым троекратным «ура». Наше показательное выступление имело огромный успех. Народ остался в восторге.

— Ребята, вы чего, на спор? — тут же поинтересовался Винокур.

— Ну, — кивнув на нас выразительный взгляд, подтвердил Тимка.

— А на что спорили? — осведомился Леха Ключников.

— Пока секрет, — с таинственным видом произнес Клим.

— Видно, на что-то крутое, — с уважением изрек Ключников и, мстительно поглядев на Винокура, добавил: — По сравнению с этим сугроб твой, Серега, туфта.

Это он на нем отыгрывался за плакат. Потом посыпались новые вопросы. Народ интересовался, входило ли в условие спора появление Макарки В.В., или он просто так, случайно возник?

К этому времени Сидоров уже полностью вошел в роль и с наглым видом ответил:

— Конечно, входило. Это самая фишка и есть. А без Макарки В.В. каждый дурак в нашей столовой прокукарекать может.

Его заявление вызвало новую бурю восторга. Я ловил на себе и ребятах восхищенные взгляды. Даже Танька Мити́чкина на меня посмотрела. Так что вместо позора мы получили настоящую славу. Даже удивительно. Ведь иногда стараешься что-то сделать, и никакого результата. А тут совершенно случайно, и нате вам.

К началу второй большой перемены наша популярность перелилась за пределы родного восьмого «Б». К нам повалили ребята из других классов. Одни ограничивались молчаливыми рукопожатиями. Другие задавали все те же вопросы по поводу спора. Народ, естественно, интересовали две вещи: с кем? и на что? К концу перемены нам уже отвечать надоело. Сидор даже решил к следующей перемене изготовить листок с осточертевшими вопросами и ответами, повесить его себе на грудь и так ходить.

Между тем желающих с нами поговорить набиралось все больше и больше. Даже учителя перед каждым уроком считали необходимым высказаться по поводу нашего выступления. И в конце концов я понял, что слава хоть и приятна, но утомительна.

После уроков медные трубы наконец умолкли, и мы трое вновь очутились один на один с неприглядной действительностью. Тимка спросил:

— Ну, чего, будем снова пассивно ждать следующего послания?

А я говорю:

— Ты что-нибудь другое предлагаешь?

— Предлагаю, — откликнулся он. — В отличие от вас у меня мозги постоянно работают, и теперь у меня есть новый план.

— Какой? — заинтересовались мы с Климом.

— Подкараулить Доброжелателя возле наших почтовых ящиков, — принялся объяснять Сидор. — Он же ведь письма нам не по почте шлет...

— Все равно не подкараулим, — перебил я. — Это же надо целый день от ящика не отходить. А у меня сегодня времени мало.

— Чем же это ты так у нас занят? — повернулся ко мне Тимур.

— Дела, — отрывисто бросил я и умолк. Так я и расскажу про свою работу.

— Ясно, — не стал дальше расспрашивать Тимка.

Хорошо все-таки, что он не Адаскина. Эта бы не успокоилась. В печенки бы влезла и все вытянула. А Тимка только спросил:

— Ты, значит, весь вечер занят?

— Да не совсем весь, — опять уклончиво отозвался я.

— Ты понимаешь, — снова заговорил Сидор, — весь вечер у ящиков торчать и не нужно. Смысла нет. Тут ведь простая логика. Письма наверняка подбрасывают или попозже вечером, или рано утром перед уроками. Иначе ведь Доброжелатель рискует нам или нашим предкам на глаза попасться. И потом ему нужно время, чтобы после школы сочинить новое послание и напечатать.

— Совершенно верно, — согласился Клим. — Причем Доброжелатель предпочитает раскладывать письма по ящикам либо не слишком поздно вечером, либо не слишком рано утром. У него тоже какие-нибудь предки имеются. А если так, то он наверняка под контролем. Во всяком случае, по-моему, из нашего класса никому не разрешают по ночам шляться.

— Правильно мыслишь, Круглый, — хлопнул его по плечу Тимур. — Вот, значит, нам и следует последить за своими ящиками где-нибудь с семи до одиннадцати.

— Почему именно с семи? — полюбопытствовал я.

— На всякий случай и чтобы не прошляпить, — откликнулся Сидор.

— С семи-то ладно, — вмешался Клим, — а в одиннадцать будет уже тяжелее.

— Ты скажешь, что пошел ко мне, а я — к тебе, — посоветовал Тимка. — Вот и подежурим каждый у своего ящика. А если дотянем до двенадцати, еще лучше. Будка, ты-то чего молчишь?

— С семи у меня получится, — поторопился заверить я. — И предкам найду что сказать. Но я вот о другом подумал. Если, к примеру, я его засеку, чего мне с ним делать, хватать или просто...

— Просто, — перебил Тимка. — Нам главное установить личность. А остальное потом решим.

Потом так потом. Мне чего, больше всех надо с ним связываться? Тем более если это и впрямь Филипп. Не то чтобы я боюсь, но, по-моему, с такими типами, которые анонимные письма приносят, надо разбираться вместе. Это ведь не мое частное дело. Мы с Климом и Тимкой, так сказать, скованы одной цепью. Или вместе победим, или все трое из школы вылетим.