— Тогда составим договор, — он полез в свой рюкзак за блокнотом и ручкой.

— Брачный? — ляпнула я и тут же пожалела об этом, поймав на себе укоризненный взгляд.

— Ладно, ладно, больше никаких шуток… Хотя раньше тебе нравились наши милые перепалки.

— Мне и сейчас они нравятся, но у всего должны быть границы.

— Мы будем их сейчас очерчивать? — вслух предположила я.

— Можно и так сказать. Итак, правило первое: не провоцировать на ревность.

— А мы договор составляем как пара?

Он закусил нижнюю губу, глядя на меня.

— Что, я опять сморозила что-то не то? — уточнила со вздохом. — Ты меня подавляешь, Элик. Или теперь мы пропишем в договоре, что звать тебя я должна исключительно Эльдар? Разве в отношениях могут быть правила? И вообще, если есть правила — всегда увеличивается соблазн их нарушить. И что тогда? Нужно прописать и санкции, в таком случае. Мы расстаемся немедленно? Или есть первое предупреждение и строгий выговор? Или бойкот на три дня?

Нет, меня не понесло в очередной раз, я просто высказала то, что считала правильным. Элик молчал, смотрел на меня и слушал, а у меня возникали всё новые и новые мысли на этот счет.

— Если у тебя есть претензии и недовольства, лучше высказать их и обсудить, но сделать это можно и без всяких бумажек. Ну, только в том случае, если говорить об этом тебе тяжело — тогда можно написать письмо, как в старые добрые времена. Я поняла, что тебе не нравится, когда я строю глазки другим парням, и я это учту, но тогда уж и ты меня выслушай. После того, что было на чердаке, ты вел себя так, словно мы стали еще дальше друг от друга. И я совсем не понимала, в чем дело. Ты пожалел о случившемся? Растерялся? Обычно люди, если они влюблены, так себя не ведут.

— А как ведут? — вклинился наконец он, с интересом на меня глядя.

— Может быть, несут всякую чушь в свою защиту, как я, но точно не уходят в себя и не отдаляются.

— Ты права, Женя, — сказал он, и у меня внутри всё обмерло. — Я испугался. Испугался, что этот вихрь, который ты несешь в себе, не оставит от меня ни кусочка. Я и так стал зависим от твоего настроения и этих непредсказуемых выходок. Но понять тебя мне ещё сложно: это игра для тебя или я правда значу чуть больше, чем те твои предыдущие? Может, я просто очередной трофей, который нужно завоевать — как парень твоей соседки?

— Бывшей соседки, — зачем-то уточнила я. — И никакой он был не трофей, мне правда казалось, что я влюблена. Но теперь мне не кажется. И, заметь, это ты обратил на меня внимание и добивался расположения, так что кто тут трофей — еще предстоит разобраться.

— Ну, ты-то трофей очевидный. Дикая бунтарка с полыхающим сердцем.

— О-о, какие эпитеты. Мне очень нравится! Продолжай.

— Что еще тебе нравится? — он подпер рукой щеку и с интересом воззрился на меня.

— Тебе полный перечень огласить? Это будет надолго.

— А мы не спешим. Только свой любимый кофе не забывай пить, а то остынет.

— Ты бы тоже хотя бы попробовал.

Он последовал моему совету.

— И как? — спросила с замиранием, как будто от его ответа зависело что-то в моих предпочтениях.

— Неплохо. Но американо мне нравится больше.

Я лишь закатила глаза.

— Итак, ты обещала мне перечень…

— Слушай, — перебила его и начала перечислять: — Мне нравится гулять по вечернему городу, нравятся желтые розы, люблю кошек и, возможно, однажды заведу в своей квартире, даже не одну, а две, чтоб им не было скучно.

— Это разумно: каждой твари по паре — не зря ведь сказано.

— Люблю море, и вообще воду. Мне нравится плавать. Люблю лето. Макиато, — приподняла свой бокал с кофе. — Пока достаточно. А что любишь ты?

— Мне нравится, что мы во многих пунктах похожи.

— В каких, например?

— Во всех, кроме макиато и желтых роз — я бы не хотел, если честно, чтобы мне дарили цветы, иначе бы стал актером.

— Что еще ты любишь?

— Люблю черный цвет, сериал «Игра престолов», как ни странно, родной журфак, люблю красивых девушек… — И только я хотела возмутиться, как он дополнил, глядя мне прямо в глаза: — Тебя.

На пару секунд воцарилась немая сцена. Я даже слышала отдаленно, как за соседним столом скрипели вилками о тарелки.

— Повтори, — попросила срывающимся голосом.

Он смотрел на меня и молчал. Так что я уже успела подумать, что мне показалось.

— Да, представляешь, вот такая досада случилась, — он усмехнулся.

— Почему досада?

А он ответил стихами:

— Когда на лице твоем холод и скука,

Когда ты живешь в раздраженье и споре,

Ты даже не знаешь, какая ты мука,

Ты даже не знаешь, какое ты горе.

Когда ж ты добрее, чем синь в поднебесье,

А в сердце и свет, и любовь, и участье,

Ты даже не знаешь, какая ты песня,

И даже не знаешь, какое ты счастье[1]!

— Жалко, что я стихов наизусть не знаю, — произнесла, не сводя с него глаз. — Только одно, из школьной программы:

Я вас люблю — чего же боле?

Что я могу еще сказать?

Теперь, я знаю, в вашей воле

Меня презреньем наказать.

Но вы, к моей несчастной доле

Хоть каплю жалости храня,

Вы не оставите меня[2].

— Там «пишу», — поправил он.

— Что?

— «Я к вам пишу — чего же боле?». Но твой вариант мне нравится больше.

— Знаешь, я больше не хочу макиато, — заявила, отодвигая от себя напиток и даже не притрагиваясь к десерту.

Он посмотрел на стол, а потом на меня:

— А чего хочешь?

— Целоваться, — произнесла одними губами, беззвучно, как будто нас могли услышать и осудить за это.

Но он понял. Засмеялся, но как-то по-доброму. Попросил официантку упаковать нам еду с собой и помог мне надеть пуховик. Всё это, до самого выхода из кафе, мы делали молча. А на пороге, вжав голову в плечи от холодного зимнего ветра, остановились.

— И куда мы идем?

— Целоваться, — заявил он то ли в шутку, то ли всерьез.

— А конкретнее? — поинтересовалась настойчивее.

— Конечно же, в самое романтичное место Москвы — в Планетарий.

— Там же дети, нас выгонят, — засмеялась я.

— Спорим, не выгонят? — и он переплел наши пальцы, вселяя в меня уверенность.

Выгонят или нет мне было уже всё равно. Главное, вместе.

Хотя, стоит признаться, правила хорошего тона мы всё же соблюдали и смущать никого не стали. Я знала, что наши поцелуи еще впереди. Мы поедем вместе в метро, а потом я, возможно, приглашу его на чашечку чая. И мы включим какой-нибудь фильм, ведь завтра выходной и не нужно никуда спешить.

А пока смотрела на звездное небо, ощущала в своей его руку и вдруг поняла, что впервые в жизни осознала, на что в действительности похожа любовь. На звездное небо внутри тебя. Когда не важно, что вокруг — бури, метель или шторм — потому что ты носишь в себе это звездное небо, и знаешь, что оно безгранично.

Я осторожно повернула голову влево и посмотрела на Элика. И он, то ли заметив, то ли почувствовав, сделал то же — посмотрел на меня. А потом поцеловал в уголок губ — быстро и невесомо. Но и этого прикосновения хватило, чтобы моих звезд внутри стало больше.

Покидая планетарий, я чувствовала себя опьяненной. Такое чувство, когда хочется творить какие-нибудь милые глупости, обниматься и улыбаться во весь рот, не в силах объяснить внятно повод.

— Как хорошо, — выдохнула, замирая на пороге и глядя в темнеющее небо, чей мрак разбивал свет столичных прожекторов.

Элик взглянул на меня с легкой усмешкой на губах:

— И что, мы теперь никогда не будем ругаться?

— Почему? Будем, конечно, — пожала плечами я, начиная шагать по дорожке к выходу с территории.

— Не только так, чтобы не расставаться навсегда, — выдвинул предложение Элик.

Я взглянула на него и кивнула, закусив на мгновение губу, чтобы он не заметил, как сильно мне хочется улыбаться.

— Это правило мне очень нравится.

— Скрепим поцелуем? — предложил он, останавливаясь и не сводя с меня глаз.