Я ошарашено дернулась и тут же толкнула его в плечо, заставляя сделать шаг назад с постамента, чтобы удержать равновесие.

— Одурел? — тут же насупилась, готовясь идти в атаку.

Он лишь развел руками, улыбаясь только глазами.

— А я при чем? Это Пастернак! Ладно, ладно, давай другое почитаю, из современных авторов, раз классика тебе не заходит.

Он сделал протяжный выдох с укоризненным «э-э-х», потом осмотрелся и потянул меня вниз за запястье.

— Присаживайся.

Даже отряхнул для меня как смог валявшуюся на полу балку. Сам же сел на свой постамент, отодвинув его чуть в сторону — так, чтобы мы оказались напротив друг друга.

Слева, лучом вверх он установил фонарь, так чтобы мы могли видеть друг друга, но чуть приглушенно. И только после этого начал:

— Ты и я — идеальный сценарий

Для душевных терзаний и мук.

Я два раза, как гуманитарий,

Не просёк твоих точных наук.

Ты меня обжигала глазами,

Я тебя ревновал как умел.

Мне друзья каждый день говорили:

«Между вами сплошной беспредел».

Но когда ты в руках засыпаешь,

Я смотрю в потолок и не сплю,

Ты моя, ты отлично всё знаешь,

Что люблю тебя, очень люблю.

Мы как будто из разных галактик,

Яркий свет и кромешная тьма,

Теоретик и псих-полупрактик,

Две души и одна голова.

Мы с тобой идеальная пара,

Сумасшедший кармический сбой.

Как бы там нам судьба не мешала,

Я не выживу рядом с другой[1]…

После этих строк застыла тишина. С улицы не доносилось ни звука, и здесь, на чердаке, мы оба молчали. Я смотрела на Элика, а он на меня. Не знаю, об одном и том же ли мы думали в этот момент, но я вдруг ощутила жуткую потребность — по-другому и не скажешь, — в том, чтобы он меня поцеловал. Казалось, момента лучше и не придумаешь. Никогда не подумала бы, что захочу целоваться в таком месте — среди хлама и пыли. Но теперь это место казалось вполне романтичным, и на обстановку вокруг, если честно, было совсем плевать. Главное, что мы были вдвоем, на одной волне… Так почему бы не поцеловать его самой?

Смелости мне было не занимать. Еще в детские годы я вперед мальчишек с разбега прыгала в озеро, раскачиваясь на тарзанке, и пока они собирались с духом, уже выбиралась на берег. Наравне с ними скакала по хлипким крышам сараев, выше всех взбиралась на дерево, и даже в любви признавалась первой. Однажды во втором классе подкараулила возлюбленного у туалета (это к вопросу о том, что романтичной обстановкой вокруг я никогда не заморачивалась) и, подозвав поближе, выпалила прямо в лоб:

— Максим, я тебя люблю.

Знаете, что сказал мне Максим?

— Вот дура! Отстань от меня!

Думаете, меня это остановило? Я ответила ему в спину: «Сам дурак» и скорчила рожицу, хотя он ее и не видел, а потом до конца учебного года воплощала в жизнь изощренные планы мести негодяю, отвергшему мои светлые чувства. И мусор ему в портфель подсыпала, и по шапке его башмаками топталась, а на обличительные речи учителей и риторический вопрос: «Тебе не стыдно? Женя, ну ты же девочка!» лишь опускала голову и молчала. Потом на пару дней брала паузу и вновь с еще большим азартом возвращалась к своим проделкам.

Потом за лето обида забылась, да и Максим мне окончательно разонравился. Я решила, что он не стоит чрезмерной траты энергии, но даже став взрослым, парень, похоже, затаил на меня обиду, потому что при встрече мы никогда не здоровались. И лишь на выпускном — мы учились в параллельных классах — я сама пригласила его на танец, назвав его «примирительным». Он хмыкнул и согласился. Так мы в последний школьный день и зарыли топор войны. Хотя не сказать, что после этого стали друзьями — наши пути разошлись, но хотя бы без злости и горечи.

И вот теперь, с колотящимся в груди сердцем, я опять словно семилетняя девчонка, ныряла в озеро вниз головой, только теперь это было озеро чувств, и где его дно — не видно.

В одно мгновение, зажмурившись, я подалась вперед и ткнулась губами в губы Элика. Хорошо хоть попала, с моей-то меткостью.

На секунду он застыл, а потом осторожно ответил на мой поцелуй. Правда, длился он совсем недолго. И отстранилась не я.

— Жу, ты чего? Это ж я вроде ударился головой, а не ты. Влюбилась что ли?

Я тут же отпрянула от него и разозлилась. Вскочила, хотела уйти, но быстро поняла, что без его помощи с чердака просто не слезу. Вот ситуация!

К счастью, он не заставил меня сильно мучиться. Схватил за руку и осторожно потянул на себя.

— Ладно, прости, Жу.

— Не называй меня так!

— Хорошо, больше не буду, Женя, — примирительным тоном, спокойно, в отличие от меня, сказал он.

Услышав во второй раз за вечер, как он нормально произносит мое имя, удивленно повернулась к нему лицом.

У него был серьезный внимательный взгляд, который исследовал сперва мои волосы (и я подумала, не разлохматились ли они?), потом переместился на лоб (что там? Чумазая, наверное), потом на глаза, нос и, наконец, губы.

Прежде, чем я успела осознать, что будет дальше, Элик сам сделал шаг ко мне и поцеловал. Настойчиво, резко, не давая одуматься. И только когда убедился, что сопротивляться я не буду, стал мягче и притянул меня ближе, обнимая рукой за талию, а вторую запуская в мои волосы.

Наверное, мы могли бы целоваться так целую вечность, наконец-то не споря и не подкалывая друг друга, но вдруг откуда-то снизу раздался страшный грохот, и я в испуге отпрыгнула в сторону.

— Господи, что это? — инстинктивно схватилась за сердце.

Элик засмеялся и вновь взял меня за руку, переплетая наши пальцы.

— Бабушка. Говорит, что пора спать.

— Ну у вас тут и связь…

— Деревня, что ты хотела, — засмеялся он, направляясь к выходу и вынуждая меня пойти следом, хотя, честное слово, я бы осталась с ним здесь на всю ночь, и даже отказалась бы от сна на двое суток.

— Я боюсь, — пропищала, выглянув вниз.

— Не бойся, я сейчас спущусь на пару ступенек и буду тебя страховать.

Ага, страховать, оставил меня тут одну. Я даже подумала грешным делом, не было ли это его коварным планом: забрать фонарь и смотаться. Тогда бессонная ночь, о которой я так мечтала минуту назад, точно стала бы моей явью, только кошмарной.

— Жень, спускайся, — произнес он снизу через короткий промежуток времени. — Повернись спиной и спусти одну ногу. — Видя, что я медлю, успокаивающе произнес: — Не бойся, давай, я тут тебя жду. Ничего в этом страшного нет.

Следуя его инструкции и стараясь не думать о том, насколько далеким расстояние может быть там внизу, я осторожно высунула с чердака одну ногу и на ощупь попыталась найти ступеньку. Ладно, Женька, ты и не такие шалости совершала, что ж теперь, сдаться на милость чердаку и остаться тут на веки вечные?

Ощутив ступеньку, выдохнула и медленно, рассчитывая каждый миллиметр, стараясь не терять баланс, спустила вторую ногу. Готово.

— Ну вот, — подбодрил откуда-то снизу Элик. — Теперь спускаемся. Не спеши. Держись крепче. Я тебя, если что, здесь поймаю.

Ага, поймает он! Хоть бы шею не сломал. Думает, я триста граммов вешу?

Однако ловить меня не пришлось, и мы оба уже через полминуты благополучно добрались до земли.

— Всё хорошо? — улыбнулся Элик, убирая с моего лица прядь волос и натягивая мне на голову капюшон.

— Какой ты заботливый, — прокомментировала с иронией.

Он скорчил рожицу.

— А где моя награда за смелость? — спросила тут же. Чего теряться?

Элик всё понял без лишних слов и, заключив меня в объятия, поцеловал, долго не выпуская из рук.

— Мне теперь можно так сколько угодно делать? — спросил, проводя кончиком своего носа по моему.

— Конечно, нет. Это только сегодня, потому что меня опьянил деревенский воздух, — сказала, первой направляясь в сторону дома и незаметно для него улыбаясь. Пусть думает, что хочет. Завтра будет новый день, и будет видно, как оно сложится.

Бабушка, кажется, и не заметила произошедшей между нами перемены. Мы не держались за руки, хотя и переглядывались чаще обычного.