Париж был мечтою любого человека, это было видно по людям, и Ким написал об этом. Библиотека и книжный магазин Сильвии Бич на Двенадцатой улице Де-Одеон, с его полками, ломящимися от книг, и стенами, увешанными фотографиями известных писателей. И сама мисс Бич, с прелестными ножками, любящая пошутить и посплетничать, знавшая всех писателей в Париже и, как говорили, поддерживающая половину из них. Апартаменты на Двадцать седьмой улице Де-Флерс, где Гертруда Штейн раздавала советы и поощрения, пока мисс Токла плела кружева и подавала сливы-мирабель, а картины Миро и Пикассо, Модильяни и Матисса – меняли отношение людей к живописи. Он навестил Хедли и Эрни на улице Кардинала Лемуана и, отдыхая на огромной золоченой кровати, слушал Эрни, читавшего ему рассказ «На Мичигане», который он никак не мог продать. Он обедал вместе с Джеймсом Джойсом в «Мишодс» и был счастлив добыть чек для ирландского писателя, чьи шокирующие произведения уже вызвали скандальные комментарии со стороны тех немногих, кто их читал. Ким возобновил старые знакомства, завел несколько новых в англо-американском «Пресс-клубе», гулял в Отий, ел теплые каштаны у уличных разносчиков, пил кофе с молоком в кафе «Де Аматер», мартиникский дом в «Дю Магот», старый кагор в «Клозери де Лилла». Он написал оду в честь всех мостов, пересекающих Сену, написал о Дыре в Стенной Решетке, где торговцы наркотиками продавали опиум в холодных молочных кувшинах; о русском князе, жившем в подвале на площади Пигаль и работавшем водителем такси; о распущенных публичных домах на бульваре Монпарнас и элегантных ночных клубах на Елисейских полях; он написал рассказ об Эдит Вортон и ее знаменитом белоснежном саде. Он гордился тем, что нога его ни разу не ступала на улицу Монтань, и стыдился, что продолжал испытывать постоянное искушение сделать это. Он продолжал надеяться на случайную встречу с Николь, достаточно вероятную, поскольку она была одной из тех энергичных людей, о которых здесь много говорили. Он был уверен – и его сердце колотилось, а пульс учащался, – что налетит на нее на следующем углу, или, слегка повернувшись в кресле за стойкой в бистро, увидит ее за соседним столиком, или зайдет на какую-нибудь вечеринку, а там будет она, в дальнем углу комнаты! Он без конца представлял себе их загадочные улыбки, их взволнованные приветствия, их нетерпеливое желание поделиться друг с другом новостями. Он придумывал слова за себя и за нее, придавая им выразительность и оттеняя их чувствами. Он – уверенный, она – безмолвная; он – сильно сжимал ее в руках, она – нежно отвечающая; он – решительный, она – скромная; он – серьезный, она – улыбающаяся. Он постоянно ожидал того счастливого случая, который бы произошел, когда он был меньше всего готов к этому. Таким образом, что бы ни случилось, его вины в этом не было бы. Или он был виноват, но в меньшей степени. Но он так и не столкнулся с ней.

К своему удивлению, он обнаружил, что и его творчество было известно в Париже, по крайней мере, его журналистская деятельность. Хемингуэй похвалил его армейские истории и сказал, что никогда не пытался сделать ничего подобного тому материалу, который Ким отослал в «Торонто стар». Даже Эзра Паунд, закоренелый эстет, со своей маленькой бородкой и мучительными цитатами китайских философов, сделал ему комплимент, а мисс Штейн, которая, казалось, всегда знала все и еще больше того, высказала свое восхищение его журналистскими работами и в качестве поощрения разрешила ему прочесть ее собственные экспериментальные опусы, которые он прочел и нашел скучными до отупения, хотя, конечно, не сказал ей об этом. Польщенный и заинтересованный тем, что его статьи, начиная с 1919 года, вырезались, скреплялись и сохранялись, Ким спросил мисс Штейн, как ей удалось собрать их.

– Так же, как и все остальные, – ответила она с загадочным выражением лица. – Из сборника.

– Какого сборника?

Она достала с книжной полки толстый том и протянула его Киму. Он назывался «Париж на пути к миру», и когда Ким открыл книгу, он увидел подборку своих статей, написанных для «Сан». Том вышел в Париже в издательстве «Сайклопс пресс», адрес издателя – Третья улица Дю-Драгон. Ким никогда не слышал о «Сайклопс пресс» и впервые узнал, что его статьи были перепечатаны. Перепечатаны, черт возьми! На самом деле они были украдены. Кто-то протолкнул их без разрешения Кима, и он был в бешенстве. Кто-то задолжал ему не только деньги, по и извинения!

Он позаимствовал вышедшее издание у мисс Штейн и поехал на такси по указанному в книге адресу на Левый Берег рядом с Сен-Жермен-де-Пре. Первый этаж дома был занят нотариальной конторой; «Сайклопс пресс» располагался на втором, Ким поднялся по крутым ступенькам, освещенным лишь старинными газовыми лампами, открыл дверь с надписью «Сайклопс пресс», и очень молоденькая и хорошенькая служащая, оторвавшись от рукописи, которую она резала и склеивала, стала заинтересованно рассматривать его. Этот молодой человек был привлекательным, и явно не француз он. Датчанин? Американец? Немец?

– Мне нужно видеть босса. Американец.

– Это там, – сказала она и заметила, что симпатичный американец вошел в кабинет мистера Леггетта без стука. Обменявшись с ним парой слов, она поняла две вещи: он был рассержен, а значит, был писателем. Эти два условия шли рука об руку. Она еще не видела довольного писателя. Да и существовал ли такой странный тип вообще.

– Ким! Очень рад тебя видеть! – воскликнул Гюс– Как поживаешь, черт побери? Не видел тебя с той знаменитой пятисотдолларовой пирушки!

– К черту пирушку! Что ты на это скажешь? – Ким протянул ему «Париж на пути к миру».

– Прекрасное издание, – гордо произнес Гюс. – Только взгляни: натуральный кожаный переплет, ручная работа. Настоящая находка для коллекционера.

– Ты совсем стыд потерял? Ты заплатил мне за «Западный фронт», а не за сборник статей из газеты «Сан»!

– Успокойся, Ким! Успокойся! И сядь же, наконец, – Ким по-прежнему стоял, опершись о стол Гюса.

– Тебе нужен контракт, и у меня он есть, прямо здесь ждет тебя. Просто мы немного заработались и не успеваем их рассылать, – Гюс открыл ящик стола, пошарил в нем и вытащил страничку с печатным текстом, Вместе с ручкой он протянул ее через стол Киму.

– Господи, Гюс, ну и проходимец же ты! Прежде всего необходимо получить согласие автора!

– Просто немножко забежали вперед, старичок, – сказал Гюс безо всякого смущения. – Посмотри и подпиши его, и мы в деле.

Ким взглянул на контракт. Бланк был пустой.

– А я-то думал, что все гангстеры во главе с Аль-Капоне занялись торговлей дрянным самогоном, – сказал Ким. – Я не подписываю пустые контракты. Ты что, за дурака меня принимаешь?

– Ну, так я заполню его, – беззаботно проговорил Гюс. – Софи!

Девушка, худенькая, как все француженки, живущие на кофе с молоком и на сигаретах «Галуаз», появилась в маленьком кабинете. Гюс принялся диктовать ей имя Кима, по буквам, на французском, и его адрес.

– Гюс!

– Да? – Гюс перестал диктовать.

– Деньги, – сказал Ким. Гюс непонимающе посмотрел на него. – Д-Е-Н-Ь-Г-И, – Ким написал слово по буквам. – Я напишу и по-французски, если ты не понимаешь меня. Мне нужно двести пятьдесят долларов. Столько же, сколько ты заплатил мне за «Западный фронт».

Гюс Леггетт выглядел так, словно его ударили ножом.

– Я не шучу, Гюс.

Гюс снова приобрел обескураженный вид за рекордно короткое время. Ким не мог не восхититься этим плутом. Быстро же он оправился.

– Боже мой, Ким, неужели ты мог подумать, что я не заплачу тебе? – Гюс был мастером изображать рассерженную невинность. Ким подумал, не передается ли эта характерная черта генетически у банкиров и издателей.

– Я не уйду из этого кабинета, пока ты этого не сделаешь. – Он подумал о Максвелле Перкинсе – они разнились, как день и ночь, как белое и черное.

Гюс вытащил чековую книжку, начеркал что-то восемнадцатикратным золотым пером, оторвал чек и протянул его Киму.