За своим поздним обедом он выпил бутылку красного вина, а теперь потягивал белое. Салли заметила, что с тех пор, как «Дело чести» получило такую известность, Ким стал пить больше, чем обычно. Он начинал пить гораздо раньше в течение дня и, казалось, не хотел или не мог остановиться. Он пил за обедом и не останавливался, пока не наступало время послеобеденного сна; а когда просыпался, то начинал снова и пил до тех пор, пока не наступало время ложиться спать. Это беспокоило ее и было еще одной темой, на которую они не могли разговаривать.

– Скажи Джею, что мы не сможем быть у него на ужине, о'кей? – попросил Ким помягче. – Пожалуйста.

– Хорошо, – сказала Салли. – Ты же знаешь, Ким, тебе стараются сделать приятное.

– Я знаю, – сказал он. – Именно это и гложет меня. Я действительно расстроился из-за Скотта и Зельды. Он писатель. Я тоже писатель. Он знаменит. Я тоже. Он молод, и я молод. Он честолюбив. И я честолюбив. Когда я смотрю на него, вижу в нем себя. И это пугает меня, Салли, – сказал он. – Я чувствую себя отвратительно. Чего не могу терпеть, так это присутствовать в качестве «знаменитого писателя» у кого-то на ужине. Пожалуйста, помоги мне вырваться из этого.

– Конечно. Я позвоню и скажу, что ты вернулся, но подхватил грипп. Я слышала, что это хорошие люди. Они поймут.

Это в самом деле были хорошие люди, и они действительно поняли. Они прислали огромный букет красных роз и карточку с пожеланиями Киму скорейшего выздоровления. Их доброта заставила Кима страдать еще больше от своей мелкой лжи.

Ким не вставал с постели три дня. Все это время он лежал, обложенный подушками, читал и пил вино. Наконец Салли не вытерпела.

– Ким, давай поговорим.

– Салли, я так устал. Я измучен. Нельзя ли поговорить как-нибудь потом?

– Нет, я хочу поговорить с тобой сейчас, Ким, что с тобой?

– Ничего.

– Может, я что-то делаю не так?

– Нет.

– Тогда в чем дело?

– Салли, я хочу уйти от тебя.

– О, Господи, – сказала она. Ким молчал.

– У тебя кто-то есть? – спросила наконец Салли.

– Да.

– Я ее знаю?

Ким утвердительно кивнул:

– Николь.

– Ты ее любишь?

– Да, – сказал Ким. Потом добавил: – Дело в том, что тебя я тоже люблю.

– О Господи, – сказала Салли, повторяясь. Потом сказала: – И что же теперь будет?

– Не знаю, – признался Ким и в первый раз за многие месяцы обнял ее. Они оба плакали и пытались утешить друг друга, но у них из этого ничего не выходило.

Полет Линдберга и шестьдесят домов Бейб Рут; Эл Джолсон в первом звуковом кинофильме «Певец из джаза»; Лаурел и Харди, Чарли Чаплин и Бастер Китон; Канны, Антиб и Лидо; высочайшие ставки на фондовой бирже и самые короткие юбки; Ноэл Коуард, ставший событием театрального сезона в Лондоне – четыре его пьесы идут одновременно в различных театрах Вест-Энда; кокаин и шампанское, Кит Кэт Клаб, принц Уэльский, серебряные шейкеры для коктейлей, конференция сюрреалистов по вопросам секса, кинодворцы и встреча на ринге Демпси и Танни; набриллиантиненные волосы и обведенные карандашом глаза; устрицы и орхидеи, приколотые на корсажах; Пола Негри и Таллула Бэнкхед;

Морганы, Глория Вандербильд и леди Тельма Фурнесс; миссис Реджинальд Феллоуэсс в зеленом вечернем жакете, украшенном блестками; Оливер Мессел и Сесил Битон, а также Гертруда Лоуренс – в белых сатиновых костюмах, – одним словом, двадцатые годы неслись с грохотом, а 1927 год был назван годом миллиона приемов.

И для Кима и для Николь год стал в высшей степени удачным. Все началось в каюте владельца грузового судна «Генерал Хельбшмидт», па борту которого они отплыли из Марселя в Южную Африку.

Второе путешествие в течение одного года! Для Николь это было событием! Сначала в Нью-Йорк – а теперь в Африку! Небоскребы и сафари! Ким перевернул ее жизнь с ног на голову. Между двумя путешествиями Николь работала. Наконец были пущены в производство духи «Николь». Реклама духов была опубликована в нескольких французских журналах и занимала там целые развороты. Отныне француженки могли купить флакон этих духов в любом парфюмерном магазине. По настоянию Николь реклама была опубликована в ряде немецких, английских и американских журналов, хотя духи еще и не шли на экспорт. Люди, авторитетные в парфюмерном бизнесе, утверждали, что Редон выбрасывает деньги на ветер. Разве слыханное дело – рекламировать духи там, где их никто не сможет купить? Но Николь настояла на своем. С самого начала она хотела укрепить за своими духами международную репутацию. К тому времени, когда Лео наладил их экспорт, женщины в разных концах света уже будут знать о духах «Николь», будут мечтать ими обладать.

Сама реклама привлекла огромное внимание – она была беспрецедентна! Никто никогда не видел ничего подобного! Идея пришла Николь в голову во время пребывания в Нью-Йорке. Вместо обычного, пастельного, как будто в дымке, рисунка Мэн Рей сделал фотографию в ракурсе, который делал флакон духов огромным, как небоскреб! Текст рекламы не обещал ни любви, ни романтики. Только одно слово – «Николь». Лео предупредил Николь, что лишь через полгода можно будет говорить с некоторой определенностью, как восприняли женщины новый запах новых духов в новом флаконе после принципиально новой рекламной кампании.

К ноябрю были показаны и распроданы осенние коллекции 1926 года, сети же, в которые попадутся женщины весной 1927 года, еще только плелись в студиях и ателье. Ким прислал ей телеграмму с предложением отправиться в путешествие. Она немедленно подумала об Африке, раз уж выбор маршрута зависел лишь от нее. Бой провел там медовый месяц; Пикассо рассказывал ей, как повлияла на его творчество коллекция африканских масок, хранящаяся у него дома; мадам Валери Люсьен, жена французского генерала – наместника Туниса, была постоянной клиенткой Николь и во время примерок взахлеб рассказывала ей о красоте и великолепии Африки, которую она изъездила вдоль и поперек. Киму идея понравилась, он предложил съездить на сафари. Ким был горожанином до мозга костей, он вырос в городе и любил города Но в нем жила страсть и тоска по дикой природе, сохранившиеся вместе с мальчишескими впечатлениями об охоте, на которую брал его дядя. Эта страсть жила в нем, зародившись в свое время под влиянием романтических юношеских идей о единстве человека и природы.

Ким завершил свои дела и уехал из Нью-Йорка. Их отношения с Салли так и не были разрешены окончательно, но и не висели над ним, подобно дамоклову мечу. С ложью было покончено. Ким больше не жил двойной жизнью. Прекратилась и связанная с этим депрессия, начавшаяся в апреле и достигшая крайнего предела во время посещения Фицджеральдов. Теперь путешествие сможет послужить мостиком от прежней жизни к новой.

Первым портом, куда зашел «Генерал Хельбшмидт», стал Порт-Саид. Именно там Ким и Николь впервые ступили на землю Африки. Это не было знакомством с новой страной – это было знакомство с новой планетой. Планета, кишащая людьми, пахнущая только что изготовленными пряными специями и землей, гниющим мусором и апельсинами, дымящаяся фимиамом, окрашенная в лазурный и серовато-коричневый, терракотовый и оливковый цвета, – планета обрушилась на Николь и поглотила ее целиком. В лабиринте домишек, заполненном людьми и внушающем страх, она рассталась со своим обычным консерватизмом и со своим умеренным вкусом. Она покупала и покупала нитки цветных бус, янтаря и бирюзы, обсидиана, розового кварца, аквамарина, топаза, коралла, яшмы и граната. Она надевала их не по одной, а по четыре-пять сразу, как это делают арабские женщины.

Они плыли на юг, Ким и Николь часами стояли у поручней корабля, проходящего через Суэцкий канал, и смотрели на расстилающуюся вокруг пустыню, на проплывающие мимо бесконечные песчаные просторы. Они были очарованы песчаными холмами и долинами, покрытыми рябью, которую нагнал сирокко, дующий с Атласских гор. Они даже не подозревали, что песок может быть так многоцветен: розовый и рыжевато-коричневый рано утром; розовато-лиловый и сиреневый, наконец пурпурный на закате; золотой под прямыми солнечными лучами; оливковый и черный на склоне дня, когда песчаные холмы отбрасывают тень на песчаные долины. В тот вечер солнце тихо садилось, из ниоткуда вдруг появился араб, закутанный в белое с ног до головы, верхом на верблюде. Он пустил животное в галоп, обогнал корабль и, сделав это, исчез в пустыне; он исчез в никуда, так же бесшумно, как и появился из ниоткуда.