Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Ориель, но…

— Через три дня, — продолжал он, не обращая на меня никакого внимания. — Через три дня или пан, или пропал. Взлет и падение. На крутящемся камне мох не нарастает.

Сколько в кувшин не лей воды…

— Ради всех дьяволов ада, Ориель! — воскликнул я и внезапно вынул из-за спины бутылку с бренди. — Вся моя карьера зависит от того, как мы сыграем сегодня вечером, ты меня слышишь?

Он уставился на меня так, словно пытался решить какую-то задачу. Я поднес ко рту бутылку и сделал большой глоток. Не существует ни одного способа удивить этого придурка.

— Да?

— Итак, я… я тебе очень благодарен за то, что ты хоть немного заинтересовался моим ближайшим будущим, и перестал тянуть время, так как… так как…

— Так как что?

Он поднял на меня большие изумленные глаза.

Я припомнил заповеди очень секретной Всеведущей Федерации. Во всяком случае, движение — это единственное оставленное тебе удовольствие.

— Так как…

Перед глазами встала очень соблазнительная картина: я разбиваю об стол бутылку и выливаю оставшееся содержимое на голову этому кретину. Я слушал, как эльф распинается на тему, что он неудачник и непременно завалит свой экзамен, которому посвятил целых три жизни. И мысленно представлял себе новую картину, как я закатываю ему здоровенную пощечину, вышвыриваю гада на улицу и предупреждаю, чтобы и ноги его больше не было в моем доме. Да, черт бы все это побрал, тысячу раз. Да, настало время преподать ему хороший урок, который он вполне заслужил. Я закрыл глаза и глубоко вздохнул.

— Ну ладно, хочешь два билета на сегодняшний матч?

Что за город?

Всего несколько часов до встречи. Потерянный друг, неудавшееся самоубийство.

Джон Мун и его веселая каждодневная рутина. Я провожу пальцем по краешку прекрасных светлых усов и беру расписанный по датам перечень последних игр, но тут же сбиваюсь со счета и отказываюсь от этого соблазна. В одном можно быть уверенным: смерти я не нужен. Очень хорошо. Она об этом еще пожалеет.

Положительный момент: умница Вауган Ориель решил навестить родные пенаты.

— Пожелай мне удачи, — попросил он меня, стоя на крыльце.

— Ты что, издеваешься?

Я захлопнул за ним дверь и вернулся в свою комнату, затем бросил взгляд на список матчей: хроника неизменных поражений. Собрал бумаги этой гнусной Федерации. Один из параграфов привлек мое внимание, и я сел, чтобы его прочитать.

«Мир такой, каким мы его и знаем: лишен всякого смысла. Наши жизни всего лишь игрушки в руках всемогущего создателя, скрывающего наше предназначение за огромным туманным экраном. Вот именно поэтому здесь всегда пасмурно, всегда туман, всегда такая плохая видимость: ниточки. Мы не можем разглядеть эти ниточки, а тем более спрятанный за всем этим механизм. Туман специально предназначен, чтобы скрывать шестеренки настоящего механизма. Наше хаотичное существование в лучшем случае походит на порочную литературную пародию. И все сделано так, чтобы мы не могли проникнуть в замысел Великого Кукловода».

Великий Кукловод? Эти слова прозвучали как литания. Они постоянно звенели у меня в ушах и проникали в мои мечты.

Я вздрогнул: стенные часы в комнате пробили четыре часа. Самое время натянуть длинное шерстяное пальто и выйти из дома. Журналист из «Утра волшебника» дожидается меня на краю Колумбийского леса, чтобы взять интервью. Я люблю это место.

Здесь живут феи. Таинственно колышутся деревья. Приятное волнение. В былые времена мы гуляли здесь с Катей.

И вот в данный момент я возвращаюсь туда, сидя на скамеечке трясущегося мелкой дрожью фиакра — взгляд потерянный, испытывающий легкую грусть, оставивший сомнения, вопросы и мысли у себя за спиной, а вода, падающая с неба, стучит по крыше экипажа словно песня.

В парке Феникса моросит как никогда, на острове пеликанов под плакучими ивами большие птицы отрывисто разговаривают, делясь своими секретами, их пушистые крылья сложены на холоде.

Дождь идет и около Земляничного цирка, где уже много дней пустует детская площадка, а несколько непутевых нянек толкают перед собой внезапно ставшие слишком тяжелыми детские коляски, на мгновение они останавливаются перед качающейся и качающейся ни для кого прической леса.

Дождь потоками струится по сверкающей величием площади Греймерси, по статуе астронома, твердо стоящей в своей бронзовой меланхолии, по тяжелым Городским драконам, которые поставлены охранять древние ворота и не двигаются уже несколько веков. Он спустил свои нити на холмы, разорванные тучи плывут над возвышенностью.

Дождь поливает кладбище Верихайгейт, а затем медленно переходит на темные аллеи, предпочитая жестокие порывы ветра мшистому уюту вековых склепов.

Дождь падает на лавочки, расположенные на Башенном мосту, и на растерянных гномов, в который раз пересчитывающих полученную за неделю прибыль и размышляющих о смерти. Дождь льется на единорогов в королевском зоопарке и на открытые всем ветрам стадионы Квартека, на опустевшие верхние парки, засаженные кленами и орехами, и на нижние кварталы, и на кварталы буржуа, на переулочки и на альковы. Он ниспадает на нищих огров и астматических гоблинов, на прекрасных блуждающих эльфов и домашних драконов, на дуэлянтов и обнимающихся влюбленных, падает на беглецов, заливает колокола Ньюдона, которые терпеливо часами терпели удары бесконечного дождя.

Какой город…

— Эй!

Я с трудом сообразил, что мы уже на месте.

Извозчик повернулся ко мне.

— Приехали, мсье.

Колумбийский лес. Я вылез из фиакра, заплатил за проезд, и упряжка снова тронулась. Эхо стука копыт затихло в тумане. Оставшись в одиночестве под дождем, я подумал о Катей, представив себе свою возлюбленную: потерянный фантом идет под свисающими ветвями, и феи поспешно прячутся в подземных убежищах, пышные шевелюры развеваются у них за спиной, тысячи земляных светлячков буквально терроризируют их.

Я ощутил себя эдаким мрачным кретином.

Пока парень из «Утра волшебника» подходил ко мне, я промок, как суп, и чувствовал себя довольно странно: меня переполняла смутная, почти как лихорадка, гордость и распирала готовность разнести в пух и прах команды всех Квартеков мира.

— Андреас Тевксбури, — представился молодой человек и протянул руку, которую мне удалось не заметить.

— Пойдемте туда?

Движением подбородка я указал на пивной бар на другой стороне улицы и направился туда.

— Согласен, — он пустился за мною следом.

— Хорошее время для соревнований, да? — прокряхтел Андреас у меня за спиной.

Я пожал плечами. А что еще можно на это ответить?

Разложение, такова жизнь

Усадьба барона Мордайкена доминировала своей абсолютной чернотой над всем кладбищем Верихайгейт. Торчащие горгулии с гримасами на мордах и развернутыми крыльями, готовые вот-вот взлететь; нависающие башенки, казалось, покрытые жирной сажей.

В парке, заросшем буйной травой, расставлены несколько дьявольские на вид статуи из поросшего мхом камня, внезапно появляющиеся среди пней мертвых деревьев, где между полетами находили себе приют вороны. Предки барона! Могущественные и волевые, эти известные некроманты веками бросали вызов королевскому могуществу до тех пор, пока последний из Мордайкенов, охотно согласившись со злой судьбой, не поступил, в конце концов, на службу к дьяволу. Несмотря на решение и твердый запрет, они практиковали искусство проклятий и, в конце концов, целая армия мертвецов была определена на вечный покой, рисуя вытянутыми руками зигзаги на заплесневелых стенах ближайшего кладбища.

На заржавевшей решетке окружающей поместье Мордайкена, висела медная табличка, которая доверительно сообщала их семейный девиз:

Putrefactio Vita Est

Для барона, как и для его предков, некромантия была искусством существования.

4
{"b":"92529","o":1}