— На политинформациях. Я всегда их внимательно слушаю. Хочу быть политически грамотным и знать о страшных преступлениях подлых капиталистов против всего прогрессивного человечества, — пафосно выпалил Андрей.

— Перестань паясничать, Воронов, — в голосе директрисы появились стальные нотки. — Веселишься? Могу помочь прийти в чувство. Для начала вызову родителей, чтобы лично выразить им восторг от твоего остроумия. Потом поговорю с Тамарой Владимировной и Хомяковым. Пусть тебя загрузят, как следует. А то общественных дел у нас много, а комсомолец Воронов бездельничает. Побелишь забор вокруг школы, посадишь деревья, покрасишь спортивную площадку, мигом желание зубоскалить пропадет.

Андрей глянул на нахмуренное лицо Марии Алексеевны и благоразумно решил не обострять ситуацию. Сон это или нет, ещё выяснить надо, а вот неприятностей от директрисы можно схлопотать по самую макушку.

— Не надо, Мария Алексеевна, — покаянно вздохнул он. — Извините, я действительно что-то разошелся.

Взгляд директрисы смягчился.

— Вот это правильно. Теперь скажи, что на самом деле произошло?

— Упал я, — со скорбным видом заявил Максимов. — В сквере за школой. Больше ничего такого. Никто кроме меня не пострадал.

Минуту Марина Алексеевна молча разглядывала политтехнолога. Прищурилась и уточнила:

— Точно никто не пострадал?

— Точно, — заверил Андрей.

— Ладно, идите тогда. Только не сюда. Привести себя в порядок можно и в туалете на втором этаже.

— Как скажете, Мария Алексеевна, — сразу согласился Максимов.

Женщина отвернулась, сразу потеряв к ним интерес. Андрей и Цыганков быстро побежали по ступенькам наверх, стремясь побыстрее исчезнуть из поля зрения директора.

Школьный туалет Максимов узнал сразу. Из-под серой двери с табличкой «Т» пахло проточной затхлой водой и насыщенным ароматом свежих фекалий.

— Иди, почистись, умойся. Я тебя тут подожду, — предложил Цыганков, забавно сморщив смуглую рожицу.

— Не нравятся ароматы? — усмехнулся Андрей. — Да, это не «Шанель номер пять».

Серега фыркнул, но промолчал.

Максимов зашел, полюбовался на треснувшую раковину у входа. В мутном стекле над умывальником отражался высокий русый парнишка с яркими и немного наивными голубыми глазами. Немного распухший нос пуговкой, чуть приподнятый на кончике.

«Господи», — ужаснулся политтехнолог, разглядывая свое отражение. — «Дитя дитем, святая простота, плод непорочного зачатия. Легкая добыча аферистов и мошенников. С одной стороны такой фэйс притягивает бандитов и кидал, с другой — легче войти в доверие».

Максимов оттряхнул свитер и брюки, смочил платок, протер выглядывающий из шерстяного выреза воротничок небесно-голубой рубашки. Умылся, прошелся платком по лицу, вытер грязные пятна. Глянул в зеркало. Вроде, все нормально. Помятый, но относительно чистый. Только нос красный и чуть припухший.

В карманах нашлась связка ключей. Один большой и три поменьше, смятый бумажный рубль и небольшая кучка мелочи. Больше не было ничего.

«Негусто», — усмехнулся Андрей. Рассовал мелочь и ключи по карманам.

«Глянем, чего у меня там в портфеле валяется. Заодно дату узнаю», — решил Максимов.

Присел, положил «дипломат» на колено, щелкнул замками. Подхватил лежащий в боковом карманчике дневник. Стащил пластиковую обложку, вчитался в буквы на лицевой странице: «ученика 11-А класса, средней школы №37» Воронова Андрея'.

«Что и требовалось доказать. Так, с этим всё понятно». Взгляд Максимова сместился ниже.

«на 1990/1991 учебный год. Для III-Х классов».

— «Это что получается, я перед самым путчем тут оказался?» — озадачился политтехнолог. — «Какой интересный сон. Надо глянуть точное время».

Андрей лихорадочно пролистал тетрадки по алгебре, химии, физике. Последней датой во всех было 12 марта.

«Значит сейчас ориентировочно 12 марта 1991 года. До ГКЧП почти полгода», — отметил Максимов.

Уложил тетрадки и дневник на место. Рывком распахнул дверцу.

Привалившийся к стене, Серега встрепенулся, как только Андрей появился из туалета.

— Домой? — уточнил, пробежавшись взглядом по фигуре товарища.

— Пошли, — согласился Максимов…

Цыганков тараторил, размахивая руками. Поведал Андрею, какая сволочь и карьерист, комсорг Хомяков, постоянно пытающийся выслужиться перед руководством и загрузить делами одноклассников. Благо, треть одиннадцатого «А» послала комсомол с Хомяковым в придачу в пешее эротическое путешествие. Посмеиваясь, рассказал, какие взгляды бросает физрук на Ингу Аус — красотку-эстонку, вместе с семьей прошлым летом поселившуюся в Пореченске. Максимов молчал, изредка поддакивая и задавая уточняющие вопросы.

Разговаривая, парни вышли из школы, почти прошли сквер. Андрей услышал шум и опустил взгляд в раскинувшую слева низину. Возбужденно гомонила толпа, сдерживаемая хмурыми милиционерами в форме, чуть дальше, пристроилась машина «Скорой» и УАЗ, сверкающий синим огнем мигалок.

— Глянем, что там случилось? — предложил Максимов, заворожено рассматривающему столпотворение Цыганкову.

— Давай, — кивнул Сергей. — Только не долго. Мне ещё в магазин сходить надо, продуктов купить, а потом на тренировку бежать.

Первым, вниз по склону двинулся Максимов, придерживая «дипломат». Следом, кочкам и ямкам, кузнечиком запрыгал Сергей. Под ногами хрустели сухие ветки, трещали камешки. Голоса стали громче.

— Бедная девочка, — сокрушалась старушка в сером пуховом платке. — Царствие ей небесное. Как же так, а? Страшную смерть приняла, бедняжка. Когда же это все закончится?

— Не голоси, Михайловна, — сурово отвечала бабулька гренадерского роста, скорбно поджав морщинистые губы. — Найдут этого нелюдя, товарищи милиционеры. Ей-богу найдут. Придет время ему за всё ответ держать. И перед людьми, и перед Высшим судией.

— Ещё одну убил, гнида, — выдохнул сзади Сережа.

— Кто? — резко обернулся Андрей.

Парень недоуменно посмотрел на товарища. Затем в карих глазах мелькнуло понимание, и Цыганков досадливо хлопнул ладошкой по лбу:

— Совсем забыл, у тебя же с памятью проблемы. Маньяк у нас в городе объявился. Девок насилует и убивает. В основном малявок. Но может и на взрослых кинуться. Пятерых завалил. Одна совсем маленькая, недавно девять исполнилось. Неделю назад спецы из Москвы приехали, чтобы его словить.

— И как результат? — поинтересовался Максимов.

— Как видишь, — кивнул на толпу Сергей. — Пока никого не поймали, продолжает убивать.

Толпа расступилась. Двое мрачных санитаров понесли накрытые простыней носилки в машину. Под полотном угадывались очертания детского тельца. Санитар споткнулся о кочку, носилки дернулись, покрывало чуть съехало. Детская ручка обессилено упала вниз. Посеревшие маленькие пальчики, со сломанными ногтями и в засохших кровавых разводах были полусогнуты. Будто до самого последнего момента, что-то судорожно сжимали, надеясь на лучшее.

— Подождите, — страшный крик заставил окружающих вздрогнуть и расступиться. Из толпы, шатаясь, вышла женщина с растрепанными волосами и безумными глазами. С трудом давя рыдания, оттолкнула поддерживающего милиционера. В расширенных карих зрачках плескалось безумие, лицо искажено страданием.

— Степашку заберите, — еле выдохнула она, — Наташенька, дочка его так любила, с собою всегда носила. Пусть и сейчас будет с ней.

Женщина всхлипнула, по бледной щеке побежала одинокая слеза. Пошатнулась, но всё-таки положила игрушку, рядом с тельцем.

Максимов судорожно сглотнул. На носилках лежал когда-то бывший голубым, черный от крови и высохшей грязи плюшевый заяц…

Москва. 2005 год.

— Папа, папочка приехал, — карие глазенки дочери сверкали искренним счастьем. Малышка бежала навстречу, широко расставив пухлые ручонки. Появившаяся следом жена с улыбкой наблюдала за сценой, дожидаясь пока муж разденется

— Здравствуй, солнышко, — улыбнулся Максимов, отложил в сторону чемоданы и пакеты, присел на корточки и расставил руки. — Иди сюда, моя красавица.