— Так лес горит, — напомнил Михно. — Всякое может быть. Может там пылает так, что не проехать.

— Действуешь по ситуации, — отрубил капитан. — Постарайся сохранить вещественные доказательства. Головой за них отвечаешь.

— Так точно, товарищ капитан, — вытянулся старлей.

— Чего стоишь? Езжай, — буркнул капитан. — Дорога каждая секунда. Да и вот этого беленького парня возьми с собой, высадишь у больницы.

— Слушаюсь, — козырнул Михно…

Через две минуты милицейская «копейка», припаркованная у линейного отделения, выехала на дорогу. За рулем сидел Лысенко, рядом с ним старлей, с Рудиком и Максимовым на заднее сиденье посадили молоденького парня, недавно окончившего школу милиции — Ваню Бондаря.

Еще, черед пять минут «копейка» затормозила у большого белого здания больницы, выпустила Рудика, сразу помчавшегося к сестре, и снова рванула с места. Машина летела как на крыльях, воя сиреной, сверкая мигалкой, лавируя между транспортом, и заставляя испуганно отшатываться встречные автомобили, но опоздала.

На въезде в Селидово виднелся большой клуб черного дыма, в селе кричали и бегали с ведрами люди, на въезде в лес дорогу «копейке» преградила стена огня. Метрах в двадцати занялся полыхал огнем ведьмин дом, трещали и обугливались пожираемые пламенем деревья.

— Мать вашу, — недовольно буркнул старлей. — Не успели. Тормози, Юра.

Сержант нажал на педаль тормоза. Машина резко встала. Захлопали дверцы, милиционеры вылезли из машины. Андрей вышел следом. Глянул, оценивая ситуацию. Дом загорелся недавно. Между ним и пылающими деревьями имелась небольшая дорожка, дымящаяся, но ещё не захваченная огнем.

— «А что если?», — мелькнула в голове шальная мысль. — «Может получиться».

Максимов неожиданно рванулся вперед.

— Куда? — заорал старлей. — Придурок, млять! Стой! Стой, тебе говорю!

Андрей несся вперед как угорелый.

— Стой, идиот! — неслось сзади. За спиной раздавался стук каблуков, треск ломающихся сучьев. Старлей и сержант бежали следом.

Максимов, не снижая скорости, снес ударом ноги, покосившийся, дымящийся забор, залетел на территорию, инстинктивно увернулся от прилетевшей сверху обгоревшей доски чердака, сдернул куртку на шею, прикрывая голову, рванулся вперед, прямо в горящую прихожую, не снижая скорости, пробежал гостиную и залетел в комнату, где лежала кукла. Она была на прежнем месте, тлеющий ковер, уже достал волосы, превращая их в обугленные нити, часть пластика на лице почернела и дымилась. На фоне черных обугленных пятен нетронутые голубые глаза с длинными ресницами, устремленные в потолок, смотрелись гротескно, напоминая кадр из фильма ужасов.

Андрей засунул ладонь в рукав, ухватился за воротник, метнулся вперед, прикрываясь от стреляющих огненными искрами всполохов пламени, поднял дымящуюся куклу. И был грубо схвачен за шиворот, ворвавшимся следом старлеем.

— Нахрен отсюда, сопляк, — прорычал милиционер, выталкивая Максимова к гостиную. Впереди, брызгая искрами, рухнули доски перекрытия.

— Млять, — ругнулся Михно, ногой отшвыривая преграду. Андрея безжалостно отволокли к выходу и передали в руки, ожидающему на ступеньках Лысенко, напоследок от избытка чувств, наградив увесистым подсрачником.

— Уходим, — рыкнул старлей. Милиционеры подхватили под руки кашляющего Максимова и понеслись прочь, к стоящей недалеко машине.

У машины ждал переминающийся с ноги на ногу, взволнованный Бондарь. Андрея отпустили.

— Что это у тебя? — недовольно буркнул старлей, наконец, обратив внимание на куклу в руке у Максимова.

— Вещественное доказательство, — ответил Андрей.

— Давай его сюда.

Куклу отобрали, завернули в покрывало и положили на заднее сиденье.

Максимов выпрямился, обозревая огненную панораму. Неожиданно его взгляд зацепился за ещё не тронутый пожаром дальний холм. На склоне, за пеленой бушующего огня, стояла еле заметная темная фигурка.

— Маньяк, — выдохнул Андрей.

— Где? — схватился за кобуру старший лейтенант. Проследил за его взглядом и вздохнул.

— Слишком далеко, не попаду. Да и не факт, что это маньяк. Может случайный человек.

— Это маньяк, — спокойно ответил Максимов. — Вокруг пожар, а он наблюдает за ведьминым домом. Контролирует, чтобы догорел. Если вы его не поймаете, некоторое время это животное затаится, залижет раны, переждёт, а потом Пореченск и окрестности кровью умоются.

Будто услышав слова Андрея, неподвижно стоящая фигурка развернулась и исчезла в лесной чаще.

На обратной дороге, возле леса Максимов увидел красные машины, пожарников с брандспойтов, поливающих струями воды горящие деревья, цепочку людей, передающих друг другу ведра, тентованные военные грузовики, солдат и служащих внутренних войск, разворачивающихся цепью вдоль лесополосы.

Чуть дальше стояли три волги: две «милицейских» и одна сверкающая черным лаком. Александр Владимирович находился недалеко и беседовал с седым мужчиной в синем прокурорском кителе и полным дядькой лет пятидесяти в сером форменном пальто с майорскими погонами.

В линейном отделении, как только он зашел в кабинет к ребятам, через минуту ворвались Максим Олегович, его зам Климович, Дима, Веткин и другие опера. Вадика, Саню, Серегу и Максимова развели по разным кабинетам для дачи показаний.

Андрея допрашивали Дима и сам начальник ОУР. Сначала Максимову пришлось выслушать «немало ласковых слов», вытерпеть легкий, но обидный подзатыльник от рассерженного Громова-старшего. Он не оправдывался, понимая обоснованность претензий милиционеров, удрученно молчал, иногда кивал и поддакивал, всем видом изображая раскаяние и полное осознание вины. После воспитательной порки Дима немного оттаял и неохотно выразил благодарность за спасение улики — куклы в желтом платье. Как оказалась, она принадлежала одной из первых жертв маньяка — семилетней Алине Резцовой. Девочка жила в частном секторе и обидевшись на мать, после очередной взбучки за плохие оценки, поздним вечером выскользнула во двор с сумочкой, в которой находилась любимая кукла, другие игрушки и пара пирожков, открыла калитку и удрала. Истерзанное тело и сумку нашли спустя два дня в лесу, примыкающем к частному сектору. Куклы с ней не было…

Максимова и парней два часа мурыжили в кабинетах — снимали показания. Отправили обратно на милицейских машинах, которых нагнали большое количество со всего района и области. Леру вместе с Рудиком, по просьбе Димы, привезли на «Скорой».

Родителей Андрея Дима тоже известил, и дома Максимова ждал скандал. Мать рыдала, ругалась, обзывала «эгоистом» и «дураком», требовала дать слово больше так не делать. Красный от злости отец хватался за ремень. Сорок минут Максимов терпеливо пережидал бурю, сокрушенно кивая, поддакивая, обещая так больше не поступать. Наконец уставшие от нравоучений родители отправили его «подумать над своим поведением» в комнату.

На следующий день Андрей после школы созвонился с друзьями. Договорились собраться в большой квартире Вернеров.

На пороге его встретил хмурый Рудик.

— Как дела? — поинтересовался Максимов. — Предки не сильно лютовали?

— Сильно, — буркнул Вернер. — Особенно Лерке досталось. Батя её даже ремнем хлестанул несколько раз, чтобы головой думала. В ближайшие дни её на улицу одну не выпустят. Только со мной. Мы слово дали.

— Понятно, — вздохнул Андрей. — Остальные уже пришли?

— На кухне сидят.

Саня и Серега выглядели как обычно. Вадик с посеревшим от переживаний лицом, напоминал матроса с затонувшего корабля, выброшенного штормом на берег необитаемого острова и осознавшего размер катастрофы. Лера стояла спиной, хлопотала у плиты, делала бутерброды с сыром и маслом. В середине стола расположилась полная сахарница, заварник, блюдце с печеньем и пиала с конфетами.

Здорово, парни, — Максимов обменялся рукопожатиями с друзьями и присел на свободное место у окна. — Привет Лера.

— Привет, — откликнулась девушка, продолжая нарезать бутерброды. — Чаю будешь?