– Кажется, мне что-нибудь достанется. Особенно трудно с четырех до пяти утра. Холодно ночью. Глаза прикрою, бегут какие-то образы. Оказывается, спала. Да что это за сон! Мы же не отдыхаем. Все урывками. Кто дремлет, кто сидя покачивается. Некоторые уходят домой поспать пару часов, пока такие как я сторожили очередь. Когда же они ее откроют! – глядя на дверь, говорила молодая женщина. – Мой вчера ушел на работу голодный. Пустого чайку попил, и все. Будет сегодня товар, или нет?

– Тебе хорошо, у тебя муж на физической работе. Положено усиленное питание. А мы, вот, преподаватели. У нас считается работа интеллигентная, значит нам и норма уменьшенная. А есть хочется, как и всем, – вмешалась ее соседка.

– Говорят, вчера давали по два фунта в руки.

– Давали, да не всем. Кто в хвосте оказался, ничего не досталось. У меня талоны на дополнительное питание пропадают.

Все поглядывали на часы. Когда стрелки часов на руке одной из покупательниц приблизились к заветной шестерке, люди зашевелились. Отовсюду в сторону двери стала проталкиваться закоченевшая толпа.

– Я за вами занимала, – громко напоминала одна.

– Как же помню. Проходите. Но что это вас так много! Занимала одна, а пришел целый табор – возмутилась держательница очереди.

– Чем больше рук, тем больше получишь. Это все мои. Вот дочь, а вот племянник.

Неожиданно маленький хвост, как еще по старинке называли очередь, зашевелился, задвигался, перерос в бурную реку. Передние оказались далеко от входа. С трудом открылась дверь булочной. В нее устремились десятки людей. От этого уличная часть очереди почему-то не стала меньше. Народ все подходил и подходил. Скоро лавка наполнилась до краев. Суровый продавец в белом халате, опасливо поглядывая на толпу, гасил талоны и отвешивал муку, часто отрываясь, чтобы потребовать тишины.

– Мука только ржаная, – говорил он. – Белой не будет.

– Ее уже давно нет, – переговаривались в очереди. – Когда это закончится! Пишут, что в Сибири телеги смазывают сливочным маслом, его некуда девать. А до нас ничего не доходит.

– Война виновата. Заканчивать ее надо. Слыхал, что немцы мир предлагали, а наши даже ухом не повели. До победного конца! Вот он конец, совсем приблизился. Только не победный, говорил мужской мудрый голос.

– При царе, при Николашке ели пряники-барашки… – ответил заводной женский.

– А как стал новый режим, все голодные лежим, – с невеселой улыбкой закончили хором недавно появившуюся частушку.

– Теперь все хотят войну поскорее остановить. Только закончить чем? Отдать немцам все, что они завоевали: Украину, Прибалтику, Польшу и все, что еще попросят? Они свои силы с нашего фронта перебросят на Запад. Разгромят французов и англичан, а потом снова на нас накинутся. Или как? – задавала вопросы без ответов учительница.

Преподавать военные науки, кажется, не так и сложно. Это не в поле, в палатке. Но вырастить хороших офицеров, не то, что сложно, это сверхзадача. – Размышлял Василий Кириллович, преподаватель общественных дисциплин Кадетского корпуса. – Условия воспитания резко изменились в последние годы. Вроде бы, нет ничего проще. Идет война. Стране нужны хорошие специалисты, знатоки военного дела. Нужны закаленные физически и не сдающиеся в ответственных ситуациях командиры. Однако в последние дни власть становится все более партийной.

Социалисты гнут свою линию. Для них главное – не победа в войне. Они принялись за утверждение новой официальной идеологии, определявшей систему идеалов и ценностей, к которым следовало стремиться всем, в том числе и реформируемым кадетским корпусам. С этого времени основное содержание деятельности военно-учебных заведений должен был определять лозунг «Свобода, Равенство и Братство».

Вспомнилось недавнее посещение Одесского кадетского корпуса. В этот город по делам службы он был направлен. Перед выстроенными на плацу учащимися выступил, как обычно, с пламенной речью Александр Керенский, объезжавший фронт.

– Кадеты, вы живете в счастливое время. Вы готовитесь стать гражданами свободной России. В новой свободной России должны быть забыты личные интересы. На первом месте – долг. И в настоящее время долг этот повелительно требует отдать Родине все. Вы должны сделать это не ради карьеры, а ради стремления к идее; эта идея – свобода, равенство и братство.

Хороший лозунг. Разве можно сказать что-то против. Но это очень общие слова, – размышлял преподаватель. – Потому эта речь не сильно тронула студентов. Много дежурного, штампованного. Да и кто такой этот Керенский? Все знали, что к армии он не имел никакого отношения. Присяжный поверенный.

Им хотелось другого. Все помнили «Инструкцию для кадет кадетского корпуса», с которой они знакомились при поступлении в это учебное заведение. Написана она была так, что трогала души студентов. В ней были слова: «Кадет воспитывается для того, чтобы из него вышел прямой, твердый и честный слуга, преданный своему Государю и Отечеству». Конечно, теперь государя нет. Его заменило туманное Временное правительство. Текст измененной Инструкции доведен до сведения воспитанников, но что-то выхолощено из нее.

А не спросить ли совета у жены Веры. В трудную минуту обратиться к ней бывает очень полезно. Бог дал ей светлую голову.

– Вера, – позвал он ее. – Мне нужно сказать несколько слов воспитанникам. Завтра на линейке. А слов хороших не нахожу. Может, ты подскажешь?

Вера отложила тарелки на кухне и подошла к труженику пера.

– Вася, я всегда говорю, скажи то, что сказал бы своему сыну, будь он рядом. Напомни им о высоком призвании военного в трудный для страны час.

– Спасибо. Я думал в том же плане. Есть слова прекрасные из сочинения одного из наших воспитанников. Вот послушай: «В каждый миг, и офицер, и солдат должны быть готовы отдать жизнь за других, за Родину. Постоянная, чуждая всяких колебаний готовность к самопожертвованию придает военному сословию возвышенный, героический характер. И этот героизм налагает неизгладимый отпечаток на всю наружность военного».

– Хорошие слова. Ничего лишнего. Все нужное. Вот их и зачитай, – сказала Вера, возвращаясь к своим обычным занятиям на кухне. – Бегут воспитанники? Знаю, бегут. Но не от трудностей учебы. На фронт.

Василий Кириллович согласно кивнул головой. Вера знает, что уже трое воспитанников его Кадетского корпуса бежали на фронт. Так бывало во все трудные для страны моменты. Да и их сын, которым он так гордится, тоже сейчас на фронте.

Подходящие слова найдены. Можно отдохнуть. В душе боролись два противоположных чувства: презрение к оставляющим фронт, бегущим при виде врага дезертирам, и гордость за тех, кто тайком уходил из семей и училищ на фронт.

Теперь в Таврическом дворце не так многолюдно, как в первые дни революции, но все равно зал наполнен до отказа. Алексей протиснулся мимо стоящих в проходе депутатов, чтобы пробраться к сцене. Заседание еще не открылось. Он поздоровался со знакомыми депутатами – переговаривавшимися между собою.

– Привет, Алекс! Ты здесь редкий депутат, кто в гражданской одежде!

– Я всегда в гражданской. Ты о чем?

– Посмотри в зал. Сплошь наряды защитного цвета. Ни о чем не говорит?

– Да я уже привык. Петроградский гарнизон. Что же в этом?

– Мы здесь как раз об этом говорили. Где же демократия? Ощущение, что город состоит из военнослужащих. Но ведь это не так. Не скажешь, как выборы в Советы проходят? Как выдаются мандаты?

– Известно, как. По делегату от каждой роты, а у рабочих по одному – от каждой тысячи.

– Вот и получилось. В роте от сорока пяти до трехсот шестидесяти человек. Можно округлить до сотни. Значит, военных делегатов будет в десять раз больше гражданских. Полная диспропорция. Где же демократия? Или рабочий в десять раз хуже новобранца? Кроме того, большинство военнослужащих гарнизона совсем не из Питера.