Русские снаряды местами сделали разрывы в рядах колючей проволоки. Там где их не было, подползавшие саперы резали проволоку ножницами. Этот короткий миг задержки перед колючкой ловили австрийские пулеметчики. Ряды убитых указывали места проволочных заграждений.

Авдеев в этот раз видел, что несмотря на потери, дело у его роты шло успешно. Удалось преодолеть ряды заграждений. Первые бойцы с ходу врывались во вражеские траншеи. Он был с ними! Видел, как выпрыгивают наверх, убегая, солдаты в австрийской военной форме. Те, кто не успели, поднимали руки, сдаваясь в плен.

К нему подбежал рядовой, кажется, его фамилия была Федотов.

– Господин прапорщик, посмотрите только, как эти немцы все обустроили! – в его голосе было непритворное изумление.

Авдеев побежал вслед за солдатом. Только теперь он огляделся по сторонам. Места пребывания солдат и офицеров были отделаны крепкими досками. Их явно доставили сюда с лесопилки. Они плотно прилегали одна к другой. Над траншеей с русской стороны была закреплена с наклоном сетка для защиты от гранат. Под ногами было твердое сухое дерево.

Зашли в блиндаж. Его стены были выполнены из железобетона, отделанного досками. Помещение оборудовано так, словно здесь управлялась опытная хозяйка. Уютная чистота. На полочке стоит недопитая бутылка немецкого шпанса и несколько рюмочек. В углу совсем домашний патефон. Но больше всего поразило то, что стены поклеены хорошими обоями, а на потолке – электрическая лампочка с плафоном. Немцы только что спешно покинули помещение.

Рассказы о подобных окопах можно было иногда услышать, но мало кто в России им верил.

– Чудесно! – сказал он. – Такого я нигде не видел.

– А что у нас, – сказал Федотов, – топкая грязь, да неухоженность. Вот у кого учиться надо. Здесь и вшей, наверное, нет. Нас они заедают.

– Век живи, век учись. Немцы, они от природы вояки, ответил Авдеев. – Нам бороться надо с тифозной вошью, – сделал он окончательный вывод, – уютом и чистотой.

И сказано это было не только окружающим, но и себе.

На проходившем в Петрограде Съезде Советов было принято решение отменить назначенную Большевиками на десятое июня демонстрацию в поддержку решений съезда. Социал-демократы из заводской партийной ячейки были крайне раздосадованы отменой демонстрации. Секретарю партячейки Уличанскому стоило немалого труда убедить своих партийцев в вынужденном характере откладывания начала шествия.

– Товарищи, – говорил он партийцам, когда те собрались обсудить эту новость, – вы должны понять, что это ультимативное требование к нашей партии Съезда Советов.

– Чем же объяснили делегаты свое требование?

– Тем, что это может привести к вооруженным столкновениям с нашими противниками. В результате погибнет дело революции.

– Мы же готовились. И морально, и технически.

– Ничего, – успокаивал Председатель. – Принято решение провести демонстрацию под лозунгами самого Съезда восемнадцатого июня в воскресенье.

Такое перемещение даты вызвало положительный отклик. Рабочие привыкли проводить время на улицах, участвовать в демонстрациях и различных акциях в этом бурном году.

– В выходной очень удобно. Не надо останавливать производство, – говорили партийцы. – Только что с лозунгами?

– Не волнуйтесь, лозунги оставим старые. Пусть вразрез с другими социалистами. Но за нами решающая сила!

С утра Невский был заполнен людьми. По призыву социалистических партий на предприятиях, во дворах казарм, а иногда в переулках и тупиках, группами собирались участники демонстраций. Они разворачивали свои, заранее принесенные активистами знамена и транспаранты, и колоннами вливались в общий поток. Крупные предприятия и партии часто шли под музыку своих духовых оркестров.

Шествие открывали видные представители Съезда Советов. Шли колонны меньшевиков, эсеров. Ярко выделялись своей организованностью заводские колонны, руководимые большей частью большевиками. Особенно выделялись одетые в белые халаты женщины, медперсонал больниц и госпиталей. Задорные революционные песни летали над площадями, создавая особое, восторженное настроение. На время забывались пустые прилавки, полупустые желудки, недовольные домашней скудостью дети.

Виктор Андреевич, не причислявший себя ни к каким партиям, вышел на Невский вместе со своей женой Антониной Ивановной, чтобы посмотреть на шествие. Он часто наклонялся к жене, высказывая свои соображения.

– Я вижу сплошь транспаранты большевистской фракции Совета, – говорил он. – Вот опять: «Долой десять министров-капиталистов!», «Власть Совету рабочих и солдатских депутатов!», «Долой империалистическую войну!», и другие.

– А я вижу, что в демонстрации принимают участие и средние слои населения. Может быть, их не много, но они есть, – заметила Антонина. – Ну, а этих ребят узнаешь?

Она радостно замахала Алексею и Елене. Те, увидев родителей Алексея, запрыгали в ответ, замахали руками, заулыбались.

– Ой, привет! И вы вышли на улицу. Мы скоро придем, – донеслось до них.

Среди манифестантов, проходивших по булыжной мостовой под палящим июньским солнцем, можно было заметить людей в модных котелках и шляпах. Ораторы выкрикивали лозунги, а толпа их повторяла. Гулкое эхо носилось по проспекту. Особенно громко выкрикивал «кричалки» Уличанский Борис, бодро шагавший впереди одной из заводских колонн.

– А вот и наши знакомые, как же без них, – безрадостно сказал Виктор Андреевич.

– Ты о ком?

– О солдатах. Эти горе-вояки на каждом шествии первые. В то время, когда другие на фронте гибнут, эти по мостовым расшаркиваются.

Мимо проходили одетые в потертую военную форму солдаты Петроградского гарнизона. Шли толпой, не соблюдая строя.

– А это кто? – с удивлением воскликнула Антонина, указывая на людей, гордо идущих под черным знаменем.

– Наверняка подумала, что это пираты, – пошутил Виктор Андреевич. – Это подоспели господа анархисты. Развелось их немало. А как лихо вышагивают! Простые путешествия по проспектам не для них. Думаю, не ошибусь, если они еще какую-нибудь шутку не выкинут сегодня.

К ним приближалась колонна под черным знаменем. «Против любой власти!» было написано на баннере, который несли два молодых человека. «Власть рождает паразитов», написано на другом. От демонстрантов веяло, как показалось Виктору, религиозной одухотворенностью. Все политические силы бьются за власть, а эти – против любой власти. Необычно как-то.

– Долой суды, долой тюрьмы, долой полицию! – скандировала анархическая группа. – Смерть буржуазии!

От этих возгласов мурашки пробегали по телу непосвященных. Как же так: без суда, без полиции и прочего. Все долой?

– Хорошо, что их пропорционально мало, – сказал Виктор Андреевич грустно.

– Но их количество и влияние быстро растут, как и большевиков, – в тон ему ответила Антонина, провожая глазами немногочисленную колонну.

Часть анархистов – демонстрантов, человек семьдесят, отделилась от основной колонны и двинулась в направлении Финляндского вокзала. Толпа была возбуждена. В ней чувствовалось присутствие уголовного элемента. Эти нахлобученные фуражки, взгляды исподлобья, крепкие выражения, несдержанность.

Первые демонстранты подошли к тюрьме «Кресты». Ее название было связано с четырьмя четырехэтажными зданиями, построенными в виде двух крестов. Все здесь, в том числе высокая стена, пятикупольный храм, административные и хозяйственные постройки было сложено из красного кирпича. Качественно, как умели делать в восемнадцатом веке при Екатерине Великой. Тюрьма охотно принимала как политических заключенных, так и уголовников. Все они размещались в уютных, светлых камерах с деревянными полами. Каждая камера имела просторное зарешеченное окно. Политические из этой тюрьмы, бывало, становились даже министрами. Так что охрана с ними была осторожна.