Путешествие Кортеса в столицу государства ацтеков Теночтитлан[561], где посланца короля Испании ожидал император Монтесума, не обошлось без кровопролития, ибо в Холула чужеземцы уже успели по пустячному поводу уничтожить три тысячи индейцев. По свидетельству Кортеса, глазам испанцев открылась поистине сказочная картина, поразившая воображение европейцев: посреди большого озера Тескоко раскинулся соединенный с берегом подвесными мостами город на сваях, где одна лишь базарная площадь по размерам превосходила в два раза испанский городок Саламанка. Питьевая вода подавалась в самый центр Теночтитлана из горного источника по акведуку. В этой индейской Венеции проживали босоногие люди, прикрытые лоскутами разноцветной ткани и увешанные сверкавшими на солнце амулетами и украшениями. По словам Саагуна, все это удивительное зрелище походило на «сказочное видение».

Монтесума в сопровождении двухсот босоногих придворных в переливавшихся на Солнце разноцветных головных уборах вышел навстречу Кортесу и его бравому воинству. Кожа туземцев сияла чистотой, что было особенно заметно на фоне темных от грязи испанцев, которые, несмотря на то что воды вокруг было хоть отбавляй, не умывались и спали при оружии, не снимая кожаных доспехов, в то время как жители Теночтитлана, следуя примеру своего повелителя, приобрели привычку перед сном окатываться водой.

Эта встреча стала для индейцев прелюдией катастрофы: и цветы, и райская роскошь были принесены на алтарь чудовищу, предводителю убийц, истинному дьяволу во плоти, в котором ошиблись сами христиане, принимая за истинно верующего.

Я вспомнил об этой имевшей столь трагические последствия встрече двух миров в 1975 году, когда, начитавшись популярной литературы, решил отправиться в Ксохимилко, пригород на окраине Мехико. Мне предоставился случай по достоинству оценить недавно построенное французами метро. Поднявшись из серо-голубой станции наверх, я сел в трамвай. Мне показалась целой вечностью поездка по беднейшим кварталам, а угрюмые лица погруженных в свои невеселые мысли входивших в трамвай босоногих и оборванных пассажиров не добавляли мне хорошего настроения.

Как часто со мной бывает во время путешествий, открывшаяся передо мной картина оказалась весьма далекой от представлений, сложившихся после прочтения книг. И я задал себе вопрос: существовал ли тот земной рай, о котором нам в свое время поведал Саагун? Ибо древние мексиканские религии, облагороженные в последующие годы христианством, изначально отличались суровыми правилами. И я не ошибся, убедившись немного позже в правильности своих предположений. Добравшись наконец до Ксохимилко, названного с легкой руки туристических справочников «веселым городом-садом, где раздаются веселые аккорды mariachis», то есть свадебных оркестров, чье название напоминает о недолгом присутствии французов на земле Мексики, закончившемся трагическими злоключениями императора Максимиллиана[562], я даже не взглянул в сторону торговцев цветами, сидевших на корточках перед гирляндами аронника и других цветов, высматривая редких покупателей. В раскаленном воздухе у меня тут же пропало желание дожидаться, когда начнет играть свадебный оркестр. Недолго думая, я взял такси и вернулся в Мехико. Следует признаться: пребывал я в самом дурном расположении духа.

Должен заметить, что не помню случая, когда чувствовал себя туристом. В Мексику я прибыл по делам, а потому мне не пристало горевать из-за постигшего меня разочарования в Ксохимилко. Тем не менее настроение было испорчено, однако как раз в этот момент у меня внезапно возникло желание получше узнать Мексику. И я нашел в себе силы стоически провести ночь на постоялом дворе в Паленке[563], где не было даже воды, чтобы умыться. Вдобавок ко всем огорчениям, я заночевал голодным, так как приехал уже после закрытия ресторанов и мне пришлось довольствоваться горсткой орехов. Меня мучил вопрос: почему у мексиканцев, которых я видел в селениях и на улицах городов, где полным-полно туристов, был столь удрученный вид? Словно они были в похоронном настроении, как говорят у нас во Франции.

На первый взгляд, Западу уже давно известны цивилизации индейцев, которые сформировались в Центральной и Южной Америке не только до открытия Колумбом, но и после и названные евроцентристами «римско-католическими», а историками и этнологами — «южноамериканскими» (надеюсь, мне простят, что я соотношу столь разные по смыслу определения), то есть появившиеся на землях, которые простираются от южных границ Калифорнии, Аризоны, Новой Мексики и Техаса до Огненной Земли. Благодаря средствам массовой информации, туристическим поездкам и выставкам, мы познакомились с искусством майя, ацтеков, инков. Самые искушенные любители древностей восхищаются особой утонченностью, строгостью и законченностью линий и форм произведений искусства этих народов; однако, на мой взгляд, их больше всего привлекает экзотика. Европейцы оценивают искусство индейцев так же, как французы «золотого» века воспринимали произведения искусства в восточном стиле, а в следующем столетии изделия китайских ремесленников, вошедших затем в моду у англичан, которые создали в Бригтоне любопытный стиль «летучая мышь» под китайскую старину: и все только потому, что он был «необычным» и «экзотичным». Вероятно, китайские поделки, выставленные в Бушере или Бригтоне, имели такое же отношение к Китаю, как наши придорожные «гостиницы» к средневековым монастырским гостевым дворам. Мы восстановили их в первозданном виде, полагаясь на собственное воображение, а оно, к сожалению, нас обмануло. Однако мы продолжаем действовать в том же духе, ибо нас не так-то легко остановить.

В самом деле, в большинстве случаев мы не знаем почти ничего о предназначении тех или иных построек или предметов, открывающихся нашему взору. За прошедшие века мы до того поднаторели в античном мире, что без особого риска ошибиться способны отличить Гора от Анубиса, Венеру от Минервы или Гермеса от Зевса. Однако если разговор заходит о перуанском боге дождя Тлалокеили или Виракохе, нам приходится обращаться за помощью к специалистам, лучшие из которых зачастую ограничиваются предположениями по поводу загадочных персонажей. Кто же эти бородатые, но явно кастрированные божества, строящие нам гримасы со стел Оахака? В самом деле, бородатые личности нередко изображались на предметах культа ольмеков и запотеков, проживавших на американской земле задолго до прибытия Колумба. И, как мы увидим ниже, это не единственная загадка, которую оставили нам древние цивилизации Южной Америки.

Надо отметить, что с памятниками старины не так уж легко, как кажется на первый взгляд, познакомится на этой земле. И турист, добравшийся наконец до долины храмов под Мехико или совершивший утомительное головокружительное путешествие по краю пропасти на высоте пяти тысяч метров над уровнем моря, скорее почувствует недомогание перед развалинами Мачу-Пикчу, чем ощутит «восторг». Хочу признаться, что изумление проходило по мере того, как в семидесятые годы я знакомился с древним искусством: и в Мексике, и в Коста-Рике, и в Боливии — повсюду меня встречали лики уродливых гримасничающих идолов. Однако в музеях были собраны произведения искусства, носившие исключительно символический характер, а значит, имевшие особую ценность. Наибольший интерес у меня, как представителя западной цивилизации, вызвали удивительно тонко выписанные портреты детей и взрослых, а также предметы быта, гончарные изделия, фигурки животных, короче говоря, все, в чем нашел отражение талант наблюдателя или сказалась артистическая натура отдельной личности, не предоставившая, однако, при этом возможности судить о культуре общества в целом. Порой приходится брать себя в руки, чтобы не идти на поводу пагубного пристрастия к экзотике и проявлять больше терпимости к слишком далекому от европейца миру.