Монотеистические интерпретации столь странной реформы основаны на том факте, что Эхнатон возвел солнечный диск в ранг «божества, поглотившего всех других богов». Это была лишь видимость монотеизма, отличительной чертой которого было упразднение всей символики египетского пантеона, исповедовавшего изначально культ трансцендентного единого божества в разных ипостасях; теперь же эта символика заметно обеднела; помимо досадного возврата к давно ушедшей эпохе, Эхнатон утверждал, что не божество принимало форму Солнца, а само Солнце как таковое было божественным. Земное светило управляло всем и вся, в том числе небожителями, которые раньше почитались на земле; от него зависели рождение и смерть, духовная и сексуальная жизнь, рост растений, небо, звезды, Луна. Другими словами, Эхнатон противопоставил традиционной религии одну из редукционистких форм язычества.

Проведенная им реформа не имела смысла, так как кажущийся политеизм египетской религии укреплял власть фараона: полиморфная реальность мира для египтян была ни чем иным, как материальным воплощением единственной истины, которая гласила, что власть фараона распространялась на все сферы жизни, в том числе и духовную. После реформы Эхнатона фараон уже не почитался выше божественного Солнца, что, в свою очередь, не позволяло отождествлять его с проявлением божественной сущности в чудесах и повседневной жизни. И это главное следствие реформы, ибо многие египетские боги были, по сути, выразителями непознанного, неосязаемого, вездесущего и окутанного тайной божественного начала. Так, например, «миф об Осирисе, — как пишет Тронекер[438], — повествует о боге умирающей и воскресающей природы благодаря помощи Исиды[439] и Нефтисы[440], объясняя тем самым циклические явления, будь то рост растений, паводки на Ниле или даже саму жизнь и смерть».

Можно ли говорить о поверхностном характере египетского политеизма, если Эхнатон грубо и без всякой пользы для себя обнажил то, что скрывалось под мифологической и литургической масками? Конечно, нет. Столь неоправданный упрощенческий подход не мог не покоробить просвещенную часть египетского общества. Как утверждает все тот же Тронекер: «Многие явления могут порождаться одной и той же силой»[441]. Поставленному перед необходимостью воздавать почести божеству, чью сущность во всей ее полноте он никак не мог постичь умом, египтянину только и оставалось, как поклоняться тем проявлениям божественного начала, которые он одновременно понимал и боялся. Так, египтяне верили в бога Луны Хенсу, называя «тем, кто ходит туда-сюда», в бога путников Упуаут в образе шакала, в богинь Пакхет и Секхмет с головами львиц, в творца всего сущего Атума, в высшее божество Амона, в бога неба и солнца Гора, в бога мудрости и письма Тота, придумавшего иероглифы...

Египет, говоря словами древних, есть не что иное, как принадлежащий Африке «дар Нила». Религия Египта, как и вся его цивилизация, могли появиться только на африканской почве. Египтянин, как и любой другой житель «черного» континента, суеверен с детства. Он верит в сверхъестественное всю свою жизнь, которая, в свою очередь, представляется ему настоящим чудом. Слово neter переводится с арабского языка как «бог» и «возобновление»[442]. Любому, кто хотел бы постичь духовную жизнь Древнего Египта, необходимо знать: под божественной сущностью понималось то, что бесконечно возобновлялось.

Возможно, потому, что в прошлом египтологи придерживались мнения, что нет других достойных внимания вероисповеданий, кроме религии Откровения, они долго не могли решить, кому вначале поклонялись египтяне: тотемам[443], фетишам[444] или же божествам? Споры утихли только тогда, когда ученые согласились с Моренцем[445], заявившим, что божественная сущность (которую еще предстоит определить) проявляется после того, как человек осознает себя как личность, подобно малышу, начинающему различать окружающие предметы; мне кажется, что за всеми спорами ученые забыли о значении письменности: слова, закрепленные за определенными понятиями, приобретают со временем дополнительную смысловую нагрузку. Египтяне владели искусством письма, и нет сомнения, что именно по этой причине им удалось преобразовать тотемы или фетиши в богов, не дожидаясь, пока монотеизмы превратят некоторых из них в демонов, а затем и в дьявола. Религия в Египте возникла приблизительно в 3150 году до н.э. Именно тогда местные жители начали поклоняться первобытным божествам с головой сокола, походившим на Гора, или с головой коровы, предварявшим появление богини Хатор в образе священной небесной коровы, а также небожителям с головой слона, впоследствии исчезнувшим из египетского пантеона. Все это свидетельствовало, по словам Леви-Строса, о «переходе от природы к культуре».

Изображаемые с головами зверей и птиц на человеческом теле боги не утратили характерные черты животных, с которыми они ассоциировались, и, принимая попеременно мужское и женское обличье, они расширили поле своей деятельности. «Например, Амон выступал попеременно в роли отца и матери, а создательница мира богиня Нейт походила на мужчину, подходившего к решению вопросов с позиции женщины, и на женщину, поступавшую по-мужски»[446]. Изображавшийся с головой крокодила бог воды Себек мог отвечать, как бог Ра, за движение Солнца.

В некотором смысле политеизм принижал роль личности в истории и подтверждал неспособность индивидуума познать сущность божественного начала. Таким образом, реформа Эхнатона носила регрессивный характер, хотя в своей гордыне фараон претендовал на то, что раскрыл тайну мироздания. Следует признать, что он не только пытался вознестись над другими людьми как духовный лидер, но и, вместе с тем, преследовал как династические, так и собственные корыстные интересы, когда отождествлял себя с божественным Солнцем.

Можно предположить, что Эхнатон намеревался таким образом совместить, как подчеркивал Элиад, две отцовские линии фараонов: согласно солнечной теологии, он считался сыном Ра и в то же время был богом умиравшей и возрождавшейся природы по имени Гор, так как вступил на престол после скончавшегося государя, называвшегося после смерти Осирисом и распространившего свою власть на подземное царство. Однако самому Эхнатону не могла прийти идея отождествить себя с Солнцем, ибо, с одной стороны, на смену культу Солнца, господствовавшему во времена Древнего и Среднего царства, пришло поклонение Осирису, а с другой, фараон считался сыном Ра, но никогда даже не пытался называться богом Солнца по неизвестной нам причине. Кто же навел Эхнатона на столь «еретическую» мысль? По утверждению Вернюса и Иойота[447], он, похоже, попал под влияние жрецов из Гелиополя, считавших «истинным Создателем обладавший божественной силой солнечный диск». Что же касается утверждения, что Моисей позаимствовал понятие монотеизма у египтян, то это уже из области фантазий[448]. В распоряжении евреев были другие источники, например из Месопотамии, где они позаимствовали десять заповедей, или из Ирана, в маздеизме которого они почерпнули, правда значительно позже, идею дьявола.

Итак, было бы неправильно продолжать рассматривать Эхнатона как создателя монотеизма или, по крайней мере, предтечу иудейского единобожия, давшего жизнь двум другим великим монотеизмам. Как пишут Вернюс и Иойот[449]: «Некоторые историки стремились сделать из него некоего реформатора, боровшегося с идолопоклонническим мракобесием, миротворца, преследовавшего экуменические цели[450], антиклерикала популистской ориентации, выступавшего против гнета Амона и его жрецов, что не находит подтверждения в дошедших до нас источниках или является явным анахронизмом»[451]. Раз Эхнатон не придумал «Бога», значит, он никак не мог изобрести дьявола.