Не ограничившись отказом от обряда крещения, катары отвергли также таинство причащения: они лишь символически раздавали освященный хлеб, но не верили в то, что, вкушая хлеб, поклонялись Телу и Крови Христовой. И, наконец, последнее, что больше всего вызывало гнев священников: во время церемонии отречения, весьма отдаленно напоминавшей католическую конфирмацию, посвящаемый должен был отречься не только от Сатаны и его сотоварищей (то есть армии демонов), но и от «церкви, проституциирующей своими преследованиями»[806]. Названная едва ли не продажной девкой, церковь должна была принять вызов. Однако, прежде чем взять реванш, ей пришлось еще некоторое время закрывать глаза на деятельность секты, ибо не все верующие христиане прониклись сознанием того, что «совершенные» не были людьми доброй воли.
Откуда пришло учение катаров? Можно с полной уверенностью утверждать, что катары позаимствовали основополагающие положения своей религии у богомилов[807] из Тракии (Болгария). Вот почему катаров прозвали «булгарами», намекая на распространенный среди них гомосексуализм, ибо, по слухам, у этих людей была распространена противная природе склонность. Начало движению катаров было положено попом по имени Богомил, проповедовавшим свое учение во второй половине X века в Боснии и других районах Балкан. Он понял, что ни вероучение, ни католические институты не отвечали чаяниям широких народных масс и не соответствовали их духовным потребностям. А в чем же они состояли? Вопрос древний как мир и весьма непростой для ответа, ибо испокон веков многие прикрывали свои личные интересы ссылкой на волеизъявление народа. По-видимому, Богомил также не был лишен честолюбия, но и византийская церковь, прославившаяся пышностью церемоний, вызывала раздражение у болгар.
Однако главную роль в распространении учения богомилов[808] сыграла ненависть болгар к византийцам, чей император Василий II[809], прозванный «душителем болгар», с неслыханной жестокостью поставил на колени в 1018 году первое в истории болгарское государство. Движение богомилов стало, по существу, политическим выступлением, поскольку Византия воплощала в их глазах преходящую политическую, а также духовную власть. Появление учения богомилов совпало по времени с падением болгарского царства. Так, дьяволу выпало лишний раз сыграть политическую роль, поскольку, став врагами Византий, богомилы тут же переходили в разряд врагов папы, а значит, и Бога!
Пока солдаты гностицизма сражались в отдаленных провинциях, западная церковь особенно не тревожилась: господству духовенства ничто, по существу, не угрожало. И только византийские церковники перешли в наступление. Их действия были вполне предсказуемы: богомилов осудили, объявив пособниками Сатаны:
«Они бродят по всему Византийскому государству и средь бела дня выступают перед христианами с обманными проповедями, стремясь отлучить от Бога и вручить души обманутых своему родному отцу, дьяволу», — писал в XI веке в Константинополе во времена наибольшего распространения влияния богомилов монах Евтихий Акмонский, придумавший для богомилов презрительное прозвище «fundagiagites», то есть «нищие с сумой»[810], иначе говоря, попрошайки. И еще: «Fundagiagites — настоящие нечестивцы и находятся в тайном услужении у дьявола». Монах Евтихий призывал верующих всячески разоблачать и искоренять «мерзкую заразу ереси, распространявшую клевету и вероотступничество». Ему вторил другой византийский священник, Косма[811]: «На первый взгляд, еретиков можно принять за невинных овечек: они ведут себя тише воды и ниже травы, прикидываясь скромными и безобидными. У них бледные лица людей, якобы соблюдающих посты. Они скупы на слова и никогда не повышают голоса, не проявляют повышенного любопытства и стараются держаться в тени... Однако за их обманчивой внешностью скрывается волчья хватка и свирепое звериное нутро»[812]. Однако Косма ни слова не сказал о том, как отличить соблюдавшего посты истинного праведника от прикидывавшегося святошей лицемерного еретика.
Тем временем во всех провинциях Византийской империи росло число последователей богомилов, и император Алексей I Комнин решил положить этому конец; в 1111 году он пригласил к себе на пир главу движения монаха Василия, «первого сатрапа Сатаны». Зал, где проходило застолье, был разделен надвое занавесом. И за императорским столом Василий, отличавшийся непомерной болтливостью, не смог удержаться от проповеди своих идей. Стоило обеду закончиться, как тут же поднялся занавес, за которым восседал «весь церковный синод, военачальники и сенат в полном составе»[813]. И тут же на месте Василий был осужден за ересь и приговорен к сожжению на костре. Так, власть предержащим понадобилось зажечь по всей Европе костры якобы для искоренения ереси.
Церковники еще не успели окончательно разобраться с богомилами в Византии, как их движение перекинулось на другие балканские области — Хорватию, Далмацию, Боснию и распространилось в Восточной Европе до самого Киевского княжества. И победоносному шествию Сатаны, в который уже раз способствовали святые отцы. В самом деле, пока в этих краях богослужение велось на славянском языке, введенном Кириллом и Мефодием, то есть до XI века, здесь царило относительное затишье. Однако стоило в 923— 926 гг. папе Иоанну X попытаться претворить в жизнь заветную мечту католической церкви: перевести богослужение на латинский и греческий языки, — как тут же начались народные волнения. Однако для поддержания своего пошатнувшегося авторитета церковь была вынуждена принять на поместном соборе в Сплите, состоявшемся в 1061 году в Хорватии, не только решение о том, чтобы служба велась отныне исключительно на латинском и греческом языках, но и запретить славянам занимать церковные должности. Тут же были закрыты приходы священников славянского происхождения, что способствовало росту недовольства среди восточноевропейских народов.
Так было раздуто пламя костров инквизиции, и факелы ереси богомилов вспыхнули с новой силой. Другими словами, чем активнее священники боролись с дьяволом, тем больше сторонников он вербовал.
Между тем богомилы проникли во Францию, где их прозвали альбигойцами, по названию одного из центров их движения — городу Альби[814]. Движение богомилов приобрело интернациональный характер. В 1167 году богомилы сделали попытку созвать свой так называемый «собор» в Сен-Феликс-де-Караман под Тулузой, пригласив из Константинополя «папу» Никиту. На собор прибыли в сопровождении советников «епископ» альбигойцев Робер Сперноне, ломбардийский «епископ» Марко, альбигойский «епископ» Сискар Целарери, «епископ» из Каркассона Геральд Мерцериль, а также «епископ» из Араренса Раймонд де Казали[815].
Отделившейся в 1054 году от своей восточной ветви Римской католической церкви угрожала реальная опасность. Ибо созванный «собор» усиливал влияние богомилов в Драговисте, Мелникве, Далмации, Боснии, Герцеговине, Ломбардии, откуда их власть распространялась на Францию. Другими словами, катары действовали по схеме, отличной от той, которая разделяла мир на две церкви — Римскую и Восточную (вернее, восточные). Смешав все карты, богомилы внесли сумятицу в политические и финансовые дела Римской церкви и грозили подорвать ее авторитет[816]. С течением времени опасность возрастала и становилась все более реальной. Тень «дьявола» легла уже на земли, издавна находившиеся в сфере влияния папы. И тогда считавшая себя наследницей Великого Рима церковь перешла в наступление.
