— Крепость совсем седая, — замечает Леша.

— Здесь погреться на солнышке здорово, — отвечаю ему я. — Тишина. Давай закроем глаза, посидим… Слышишь, скрипят весла… Якорь плюхнулся в воду.

— Это пристают галеры, — подхватывает игру Колесник. Ты тащишь по сходням тюк шерсти, а надсмотрщик — не то грек, не то сармат — собирается стегануть тебя сыромятным кнутом. — Втягиваю воздух ноздрями. Дым. Открываю глаза. Ленька до этого сидел, прислонясь к стене, и пожевывал горьковато-соленую веточку кустарника. Сейчас у него между пальцами была зажата зажженная сигарета.

— И давно ты куришь?

— Перед Токио начал. Понял, что не попаду на Олимпиаду, расстроился. Брошу эту заразу. Здесь брошу. Хотя говорил кто-то, может, Марк Твен — не помню точно, что нет ничего легче, чем бросить курить. Другие раз по десять бросают… Так что увидим…

Утром нас будит оглушительный удар гонга. Спросонья не сразу соображаю, что бы это могло означать, но тут в коридоре раздается команда:

— Подъем!

— О-о-о!!!

— Чьи это шуточки? — ворчит Леонид. Он шарит ногами по полу, не открывая слипшихся глаз, ищет тапочки. Он так будет возиться минут пять, знаю его привычку всеми способами продлить сон.

— Давай быстрее, — тороплю его. — На зарядку опоздаем.

Зарядка до пота. Бегом взбираемся по тропинке на холмы. Дальше по их горбатым с провалом спинам бежать довольно легко. Обратно спускаемся на стадион. Перекладина, канат, имитация приемов.

После завтрака два часа теории. К полудню, когда горбатые улочки городка пустеют и многолюдно лишь на пляже да у тележек с газировкой, у нас начинается тренировка.

Не дожидаясь тренера, выходим на ковер. Я беру себе в партнеры Колесника. Стараюсь не спускать с него глаз. Когда-то на тренировках он помогал мне, сейчас настал мой черед. Только платить долг надо умеючи, поделикатнее бы получилось.

Леонид пластичен, мягок и вкрадчив в движениях — гепард. Вроде все у него есть. Непринужденно ведет себя в самых сложных ситуациях, падает — так на обе руки и ноги: устойчивость фантастическая.

Разминку прерывает появление тренера.

— Кто тут командует? А, прикомандированный. Здравствуй, Леонид! Назвался груздем — строй команду. Будешь дежурным, — уже серьезно замечает Сергей Андреевич. — А ты, — обрушивается он на меня. — Медведя игнорируешь, меня не замечаешь. Не ты ли, кстати, выдаешь себя за Поддубного?

— Не успел еще. Вчера лишь появился.

— Тогда кто из «тяжей» народу на пляже голову морочит? Сознавайтесь, — в голосе Преображенского суровость.

— Что? В чем дело? — несется со всех сторон.

— Анекдот какой-то, — отвечает тренер. — Пришли ко мне после завтрака представители с турбазы. К себе приглашают. Говорят: «Хотим, чтобы у нас перед отдыхающими чемпион чемпионов Иван Максимович Поддубный выступил». Я думаю, с чего это они меня разыгрывают? «Поддубный умер, — говорю. — Понимаете, умер». А они свое: «Не срывайте нам культурное мероприятие. На танцах он вчера был? Был! На пляже загорает уже неделю?» «На тренировках, еще скажите, присутствует?», — говорю им. «Нет, — говорят, — ему с вами делать нечего. Зачем, ему с мелюзгой соревноваться? Он готовится к профессиональному турниру, в Рио-де-Жанейро собирается».

— Я им, конечно, все объяснил. Но, спрашивается, кто из вас под Поддубного работает?

«Мухачи», подсмеиваясь, поглядывают в нашу сторону. Мы, тяжеловесы, подозрительно косимся друг на друга. На этот сбор в качестве спарринг-партнеров для нас с Александром вызвано несколько увесистых борцов. Они не блещут особо, конкуренцию составить не могут, но на занятиях помогают здорово.

Пристальнее всех рассматривает ковер львовский «тяж». Невысокий, он раздался в ширину, что в высоту. Носком борцовского ботинка пытается просверлить покрышку брезентового мата. Грудная клетка ящиком, волосатость делают это безобидное создание свирепым на вид.

— Что скажет нам гость? — от взгляда тренера не укрылась неуклюжая стеснительность «тяжа».

— Та, на таньцях сбрехнув дивчини, а шо… — Он поднял голову, пытаясь как можно невиннее смотреть на Преображенского. В невыгодных для себя ситуациях он всегда почему-то предпочитал переходить с русского на украинский язык.

— Будешь еще хорохориться перед курортниками и нас в глупое положение ставить — отправлю во Львов. Так и запомни. Все. Колесник, давай команду, и так задержались, — говорит Сергей Андреевич.

Эпизод обсуждался в команде еще долго. Подсмеивались, но для нас этот случай не прошел бесследно, запал в душу: крепка память народная. Надо же?! Пятикратного чемпиона мира Али Алиева так не знают, как Поддубного — талантливого борца-самородка.

Он был человеком интересной судьбы: потомственный крестьянин с Полтавщины в 28 лет от роду попал в профессиональную труппу, которая выступала в одесском цирке, стал сильнейшим среди русских профессионалов, да и за рубежом его побаивались. За мощь и непобедимость получил титул чемпиона чемпионов.

Спринтер умчался вдаль, штангисты удвоили, утроили результаты, пловцы обогнали своих предшественников, а слава о чудо-силе Ивана Максимовича жива. Многие думают, что ему и сегодня нет равных среди нас. Пришлось мне как-то беседовать с главным редактором дореволюционного журнала «К спорту» Борисом Михайловичем Чесноковым. Едва речь зашла о Поддубном, Борис Михайлович загорелся. По всему чувствую, что у него почтеннейшая любовь к гранд-чемпиону. Приоритет Поддубного действительно для него и по сию пору непоколебим. Доказываю ему:

— Понятно, что в цирковой борьбе Ивану Максимовичу не было равного. Но тогда ведь борцов группка была. А сейчас в любом городе борцовская секция.

— Нет, — стоит на своем Чесноков. — Готов отстоять свое мнение, несмотря на пенсионный возраст, не на словах, а на деле. А вы вот такой прием знаете? А вот этот? — Он показывает их на мне. — То-то! А они самого Ивана Максимовича коронные.

Странно, уверенность Чеснокова в непобедимости Поддубного лишь усиливает мои сомнения. А что через полвека смогу сделать я со своим «секретным» оружием? Допустим, свести меня в поединке — меня сегодняшнего, в лучшей спортивной форме — с теми, кто придет на смену мне.

Может, уверенность Чеснокова — это вера в несбыточное, в чудо, в мечту. Она воплощается в былинах. Взять сказку о ковре-самолете, волшебной лампе Алладина. Сказки перестают быть таковыми: мы получаем сверхзвуковые лайнеры, телефон, радио, телевизор. И сказка — уже не сказка, и чудо — не чудо, если они становятся вещью обыденной. Остаются нам разве что тоска по вечной молодости, поиски «живой» воды. И волей-неволей, жаждая обрести бессмертие, мы готовы поднять на щит имена тех, над которыми, нам кажется, не властно время. Они редки. И мы так ценим их.

На сбор в Алушту пожаловал сам Александр Григорьевич Мазур. Он в возрасте 42 лет стал чемпионом мира в тяжелом весе по классической борьбе. В молодости Мазур выступал в цирке, боролся с профессионалами. По слухам, даже с Поддубным боролся. Роста громадного, фигура колоритная, цирковая, закваска в нем сидела прочно. Даже взобравшись на метровый трамплин, он делал в воздухе такое плавное сальто, так бесшумно входил в воду, что только набухшая гладь бассейна да трепет трамплина говорили о том, что они испытывали на себе его 130 килограммов.

На сборе ему, разумеется, проходу не давали, все выспрашивали.

— Александр Григорьевич, — пристал к нему Колесник. — Ведь вы, говорят, с патриархом сражались?

Александр Григорьевич хмыкает, заводя разговор об Иване Максимовиче Поддубном.

— Было такое дело! — В его неторопливой речи явно проскальзывает южный говор. — Только Максимычу было в ту пору годков под пятьдесят. А нам что? Пацаны еще! Вот и смекай. У него имя, как жернов, добре тянуло. А мы борьбу только еще пробовали. Так что нас с ним равнять нечего. — Он хитро усмехается. Чего-то не договаривает «дед».