Литмир - Электронная Библиотека

Форму отдаю Александру. Примета. Я взял у него, и он выиграл первое место. Быть может…

Тренер расправляет лямки моего борцовского трико. Он собран, словно не мне, а ему выходить на помост. Молчит. Он уверен, что если недосказал, недоучил раньше, то за секунду до поединка ничего не изменишь.

Поднимаюсь на помост. Каплан медлит. Он, словно прима, запаздывает с выходом. Легко вспрыгивает на помост лишь после вторичного напоминания информатора. Раздаются аплодисменты. Здесь турецких болельщиков хватает. А вольную борьбу они любят больше, чем итальянские тиффози футбол. Аплодисменты напоминают артподготовку. По крайней мере, уши закладывает.

Стоим. Секунды кажутся минутами. Судья спокойно разносит протоколы боковым арбитрам. Он смакует ситуацию, ведь он тоже в центре внимания. Мне это выгодно: без костюмов мы быстро остываем, пот высыхает. И все же ожидание гнетет.

Только теперь успеваю по-настоящему разглядеть того, о ком столько слышал. Каплан в красном борцовском трико с белой скобкой полумесяца. Стоит вольно, расправив плечи. Сухой. По-мужски красив. Лицо, угловатое, в складках. Такие морщины бывают лишь у людей, потом и кровью добывающих хлеб насущный: литейщиков, шахтеров, землекопов, лесорубов. Не вижу на лице Хамида и тени колебания. Сама уверенность. Скорее отчетливая жажда поединка. Свисток. Шагаем навстречу друг другу. Его шаг внушительнее, смелее, поэтому завязка начинается на моей половине. Каплан не снисходит до разведки. Пытается обвить меня руками-рычагами. Я стараюсь освободиться от его захвата, готового сомкнуться у меня на спине. Улепетываю с ковра. Трибуны будто ожидали этого. «Каплан, Каплан, га-шаша, Каплан, Каплан!»

Ощущение такое, словно на середину ковра я продираюсь сквозь чащу криков. Там уже ждет меня Хамид. И если до начала поединка в его облике читалась жажда боя, то сейчас судья буквально удерживает его. Вновь раздается свисток. Каплан опять опережает меня. Он опять поддевает меня своими ручищами, пытаясь облапить и подломить под себя. Знакомо по первому заходу. Успеваю парировать движение противника и вцепиться в его руку. Стоим будто спаянные друг с другом. Атаковать неудобно. Единственный выход в такой ситуации для Каплана — ухватить меня за голову второй своей свободной ручищей. Ему такой поворот событий вроде бы по душе. Тем более Каплан любит «покататься» на чужой шее. Уж если оседлает ее, то зажмет так крепко, что дух захватывает. Пока соперник вызволит свою головушку, пока освободится от тисков захвата — столько сил отдаст… Что-что, а сбить темп он умеет. Хамид верен себе. Он наваливается на мою шею.

А-а-ах!

В воздухе мелькают ноги, спина турка хлестко обрушивается на синтетическую покрышку ковра. Звук сродни шлепку, который производит крупная рыбина, брошенная на дно лодки.

Трели свистка рефери нет. Он опешил от неожиданности. Свисток болтается у него на тесемке, где-то на животе. В зале тишина недоумения…

— Де-ржи, — врывается надсадный голос Сергея Андреевича.

— Дер-жи, — надрывается Медведь.

Они кричат мне, потому что бросок провел я и лопатками к ковру прижата гордость и надежда Турции. Пальцы мои омертвели от натуги, щека втиснута в грудную клетку пехлевана — головой тоже можно держать. Наверное, вот так же прижимались к земле, сливаясь с нею, бойцы под шквальным огнем.

Не то кровь пульсирует в висках, не то бухает сердце Каплана.

Свисток рвет барабанные перепонки. Но я не отпускаю Каплана. Хочу, но не могу. Свело руки судорогой. Арбитр пытается меня оттолкнуть и вместе с Капланом волочит по ковру. Наконец решаюсь отпустить…

Хамид стоит с опущенной головой. В зале раздались робкие, неуверенные хлопки, адресованные мне — новоявленному чемпиону мира в этой весовой категории.

Так закончился этот поединок. Но он проходил совсем не так, как обо всем этом говорилось выше. Подобным образом мог построить рассказ болельщик, массажист, врач, обслуживающий соревнования, полицейский, стоявший у входа, — любой посторонний наблюдатель. Мне же необходимо внести определенные коррективы.

…Каплан смелый и решительный борец, с бойцовским характером. Он не жалеет в схватке себя, а уж противника и тем более. Но у него была ахиллесова пята — слабая техническая вооруженность. Он компенсировал ее решительностью, с первых же секунд начинал теснить своих соперников. Шел на них как бы в психическую атаку. Более слабых буквально на руках выносил с ковра. Что это ему давало? На его стороне была активность, которая в прежние годы приносила технические баллы. В таком сумбуре хлипкого борца он просто подламывал под себя и клал на лопатки. Атлетов опытных, не отличавшихся особой выносливостью, он такой тактикой «загонял». Соперники скисали от бурного натиска, и тогда он, по-крестьянски облапив их, подламывал — и вся недолга. Проделывал он эти штуки только в прямой открытой стойке, считая сближение выигрышным для себя. Вот тут-то и крылась его слабинка.

Реальных шансов положить его у меня не было. Каплан ведь видел, как я боролся, если не все поединки, то хоть что-то… И должен был заметить схожесть стилей. Я тоже предпочитал бороться в прямой стойке и любил идти на сближение.

В общем, мы боролись в сходной манере. Разница, однако, была в мою пользу. Я хорошо бросал из обоюдного захвата, тогда как Каплан просто-напросто выпихивал соперника с ковра.

Теперь давайте вернемся к поединку. Свисток. Завязка наступила на моей половине. Помните, он не снизошел до разведки, обхватил было меня… Вот тут-то между зрительским восприятием и тем, что на самом деле происходило на ковре, и кроется разница.

Когда турецкий спортсмен попытался свои руки свести в замок за моей спиной, он, сам того не ведая, попал в западню. О лучшем положении для своего коронного броска, который я держал до последнего момента в секрете и ни разу не провел еще на чемпионате мира, я и мечтать не мог. Он бы у меня получился на все сто процентов, но за ковром. Мы ведь в этот момент находились почти на обкладной дорожке. Я только бы напугал соперника и раскрыл тем самым свои карты. И уж тогда Хамид во второй раз ни за что бы не пошел на сближение. Чего-чего, а опыта у него хватало. Поэтому единственно правильным решением в подобной ситуации было показать всем своим видом, действиями, что я себя в таком захвате чувствую крайне неуютно. А еще лучше — симулировать страх. Пожалуй, именно это мне и удалось как нельзя лучше. Получилось, что я перепугался и в панике бежал с ковра. А раз так… Арбитр приглашает нас на середину ковра, и Каплан повторяет свой излюбленный тактический прием, пришедшийся мне не по вкусу. Но на сей раз мы сошлись в центре ковра, и, катапультированный, он рухнул лопатками на ковер. А я, веря и не веря случившемуся, по-бульдожьи вцепился в него. С начала схватки до этого момента прошло всего сорок секунд. А ведь чтобы прочитать об этом эпизоде, потребовалось гораздо больше времени.

Арбитр поднял мою руку вверх. Подержал ее в таком положении дольше обычного, видимо, он еще не свыкся с необычностью случившегося. Каплан повернулся ко мне спиной. Я сделал было движение, чтобы остановить его — по ритуалу полагалось обменяться рукопожатием, — спохватился и судья, но с опозданием: сутуля плечи, Хамид уходил.

На международных соревнованиях он больше не выступал в тяжелом весе, этот мой поединок был и первой, и последней очной ставкой с Капланом. Мы, правда, встречались на турнирах и после. Он держался отчужденно. Если мы случайно сталкивались в раздевалке, на параде или при построении участников, он едва кивал головой. Этот жест мог означать что угодно. Его при очень большом желании можно было посчитать приветствием. Но до сих пор я не уверен, то ли он действительно не узнавал меня, то ли нарочно не замечал. Он перешел в категорию полутяжеловесов. Надо было сгонять вес. И оттого скулы на его лице стали еще резче, еще глубже залегли морщины. Выглядел он усталым. И было в его фигуре что-то безысходное. Тем более что в «полутяже» уже вовсю властвовал Александр Медведь. А тот спуску не давал никому.

20
{"b":"923010","o":1}