— Уж это я как-нибудь переживу, — отмахнулся Оррик. — Лучше объясни наконец, почему ты считаешь, будто этот Зеш оставил в своём склепе наследие, а не пару своих любимых чародейских ловушек. В прошлый раз нас прервали.

— А, — Мелам на некоторое время задумался. Посмотрел в свой опустевший кубок и на опустевший поднос между собой и Орриком. Отставил кубок, сел очень прямо, сложил пальцы обеих рук в замысловатый волшебный знак, и тихим, ровным голосом заговорил на Высоком Наречии:

Моё тело — косяки и петли, моя воля — дверь, мои слова — ключ.

Дар супруги владетеля тёмных вод, предстань передо мной.

Дар дочери облачённого в серебряную чешую, предстань передо мной.

Дар внучки владыки жизни, предстань передо мной.

Вспышек призрачной сверхъестественной энергии не было, просто воздух словно бы начал сгущаться и на подносе из ниоткуда образовалась изрядная горка горячих лепёшек, да румяных пирогов, начинённых рисом, просом и овощами. Кубки же обоих присутствующих наполнились густым пивом, которое Оррику не шибко нравилось, но всё же сильно превосходило по вкусу грязноватую воду из местного источника

Человек невежественный мог бы счесть наколдованные еду и питьё обманом, чародейской иллюзией. Или подумал бы, что странно со стороны чернокнижника, ревностно оберегающего секреты своего искусства, показывать своё заклинание другим. Оррик, однако, знался с чародеями и раньше. Так что ему было известно — слова Мелама, начиная с «Моё тело…» были хорошо если десятой частью полного заклинания, а лишь завершающими словами, произнесение которых воплощало магию в жизнь. Примерно как нажатие на рычаг арбалета, посылающее болт в цель. Но если руки слишком кривые, чтобы арбалет сперва зарядить, то сколько ни жми, а толку не будет. Исхитрись даже Оррик подслушать и основную часть заклинания, ничего не изменилось бы. Потому что она была сложным ритуалом, в котором не все необходимые элементы были внешними. Ну и конечно все заклинания, заслуживающие называться заклинаниями, требовали Второго Дыхания, но как раз в этом Оррик не так сильно отставал от Мелама.

Пока эти мысли мелькали в голове Оррика, Мелам шумно выдохнул и сел поудобнее. Даже заклинания, которые чародей, за счёт упорной практики и подъёма общего уровня своей силы, освоил в достаточной мере, чтобы заставлять их срабатывать раз за разом, не начитывая всё с начала, всё-таки вызывали некоторую физическую и умственную усталость. День за днём кормить толпу работников наколдованной едой Мелам может и мог, но не хотел. Оррик, меж тем, взялся за лепёшку и откусил хрустящий краешек.

— Вкусно?

Оррик промычал в ответ нечто утвердительное. Творения Мелама действительно были хороши, такое, пожалуй, могла испечь опытная кухарка, отобрав лучшую муку и начинку.

Чародей чуть улыбнулся:

— Я знавал одну волшебницу, пришедшую в Ваану издалека. Она считала, что магу не следует полагаться в жизни на одни лишь чары и полезно обладать навыками смертных. Когда я потратил примерно полтора десятидневья, чтобы выучить то заклинание, плодами которого ты сейчас наслаждаешься, она продолжала спорить, утверждая, что ей очень легко будет сменить рецепт пирогов, а мне для этого нужно будет учить заклинание заново, если у него вообще есть нужный вариант. Но всякий кто пробовал её стряпню, отдавал предпочтение наколдованной мною еде.

На лицо Мелама вернулось суровое выражение:

— Чародейство, магия, называй как хочешь — величайшее из умений, известных смертным. Я говорю это не в упрёк адептам других Путей Второго Дыхания. Если предположить равную ступень и круг, то мастер духовных боевых искусств, такой как ты, Оррик, скорее всего, одолеет меня в прямом бою. На то боевые искусства и называются боевыми. Но разве можешь ты с их помощью что-то построить или создать, ну вот хоть ту же лепёшку, что у тебя в руке? Адепты воплощения обычно тоже попросту изменяют свои тела, чтобы сделать их смертоноснее. Магия же позволяет творить — творить насколько хватит знаний, воображения и Второго Дыхания. И среди всех ответвлений Великого Пути магии, это более всего касается благородного искусства волшебника, которым владею и я. Мы, волшебники, не надеемся на один лишь врождённый дар, не заключаем сделок с потусторонними силами и не молим их о просветлении. Мы полагаемся на силу наших умов, на постижение тайн мироздания, на использование постигнутого как рычага, способного сдвинуть землю и небо. Знаешь, что в своё время принесло Ваану славу и величие? Стремление к вот этому вот постижению, непрерывному и бесконечно углубляющемуся, не скованному никакими условностями. Лишь это, и ничего более! Посвятив себя волшебству, отбросив всё, что мешало совершенствованию в нём, люди на четыре тысячи лет вознеслись над драконами, демонами и богами и достигли величия, неслыханного с тех пор, как выпала из мира Страна Снизошедших Звёзд! Казалось, что даже таинства Ступени Вечности уже находятся в одном лишь шаге!

Оррик до этого момента слушал с благожелательным видом, но тут как видно на его лице промелькнули отголоски его настоящих мыслей, которые Мелам немедленно заметил:

— Не кривись, я прекрасно знаю, насколько прогнил мой город. Сейчас даже Стражи Башни — это сборище ничтожеств, готовых целовать козла в задницу, если это даст им хоть крупицу незаработанной силы, чтобы не напрягаясь вкусно есть, сладко спать, трахать рабов и унюхиваться пыльцой чёрного лотоса.

— Но ты намекаешь, что наставник Зеш жил в иные, лучшие времена? — Оррик поспешил отвести разговор от собственной персоны. Чернокнижник может и верил в чернокнижническую версию сказок про утерянный золотой век — а может и нет — но он не выжил бы в яме со змеями и скорпионами без проницательности, способности читать людей… и обострённой подозрительности. Кто знает, что он мог учудить, осознав истинную степень отвращения Оррика к Ваану и его чародеям.

— Да, — кивнул Мелам. — Он жил при двадцать третьей царской династии. В те времена упадок Ваану ещё лишь начинался. В те времена для того, кто по заслугам был назван магом, мудрецом и наставником, было вполне естественно сокрыть своё наследие в хитроумно спрятанной гробнице, оставив при этом подсказки для достойных завладеть им. Можно сказать, так делало большинство истинных магов, не успевших перед смертью найти подходящего преемника. Чародеи ваших западных земель на самом-то деле уже почти тысячу лет как предали своё искусство, склонившись перед Императором-Основателем, признав за ним и его святошами право делать запретным всё, что бы те ни пожелали назвать «чёрной» магией. Поэтому и чувства долга перед самой магией у них больше нет. Но то у чародеев ваших земель. Да, в Ваану тоже попадались те, кто хотел просто утащить с собой в могилу побольше народу, если уж не надеялся из могилы возродиться, тем или иным способом. Но для большинства именитых древних чувство причастности к величайшему из искусств, желание превратить свои личные достижения в ещё одну ступень на пути к его высотам были не пустыми звуками. Так что они оставляли свои знания и сокровища тем, кто обладает достаточным умом и умениями, чтобы продолжить их дело. Иначе откуда бы взялись те бесчисленные гробницы и клады, которые по сию пору не могут выбрать до дна авантюристы и гробокопатели с четырёх концов света, как ты думаешь, Оррик?

Оррик задумался на миг, смахивая крошки с усов. Чернокнижник опять рассуждал вполне логично. К тому же Оррик и раньше слышал нечто похожее, вот только чародеи западных земель утверждали, что при царях в Ваану практиковался страшный ритуал, помечавший тело и душу мага несмываемой меткой, которая делала стремление к совершенствованию магии столь же сильным как голод или жажда. Чтобы избежать такой метки четверо основателей западной традиции якобы и сбежали из Ваану в землю, где потом был построен Парг. Но всё же…

— Предположим, можно поставить, ну, скажем, пять к одному, что этот Зеш действительно хотел передать своё наследие достойному. По мне, это очень оптимистично, но предположим. Чего ради не какие-нибудь бродячие головорезы-гробокопатели, а маги Ваану, обладающие богатствами и высоким положением, готовы кинуть кость, выпадение единицы на которой принесёт смерть?