Чужестранец в землях загадок
Оррик-чужестранец, часть 1
Поэты называли Валнезию городом, в котором никогда не наступает ночь. Шпили, колонны и подвесные светильники с белыми, жёлтыми, синими и красными свет-камнями, наглядное свидетельство богатства правителей города и искусств его мастеров, они уподобляли звёздам, упавшим на землю. Валнезия, с высокими шпилями её стройных дворцов, многоглавыми храмами Восьми Небесных Богов, изящными акведуками, искусно сработанными фонтанами, с её монументальным арсеналом, где могли строиться разом две сотни кораблей, с её зверинцем где даже простой человек мог полюбоваться на чудовищ из сказок и страшных историй, действительно производила глубокое впечатление почти на всякого. Достаточно глубокое, чтобы люди с романтическим складом ума не обращали внимания на её грязные улицы, зловонные каналы, целые кварталы прогнивших домов, даже на таверны с гостиницами, где постояльцам порой грозило больше опасностей, чем в тёмном лесу, хотя бы им самим и приходилось жить в таких заведениях.
В одном из таких заведений, человек среднего возраста в пёстрой одежде, казавшейся дороже, чем она была, отставил в сторону кружку с разбавленным вином и снова взял в руки лютню. Встав из-за стола, он резко провёл по струнам, привлекая внимание посетителей и указывая, что готов к продолжению представления.
— О чём бы ещё мне спеть почтенной публике? Я вижу, что сегодня здесь собралось немало людей доблестных, может быть «Песнь о сынах дракона»?
Публика, набившаяся в главный зал таверны, была может и доблестной, но ещё менее почтенной, чем обычно. Толки о предстоящей большой морской экспедиции против Таракса привлекли в город немало наёмников и авантюристов. Они пополнили ряды обычных завсегдатаев таверн — бесталанных студентов-чародеев и прочих молодых оболтусов, пропойц, шлюх, шулеров, мошенников и воров.
— Эту древнюю историю? — громко выкрикнул какой-то здоровый бугай. — Спой нам об Оррике-чужестранце, Оррике, спасшем нашего царевича и утёршем нос поганым, нечестивым тараксийцам.
Посетители ответили на это предложение гулом, который был скорее одобрительным, чем неодобрительным.
— Об Оррике? Хорошо. Но, знайте, пока песнь о нём ещё не закончена, часть мне придётся рассказать не стихами, а прозой. А ещё знайте, что история его подвига, как говорят, тоже началась в таверне…
*****
За полгода до того, как об Оррике-чужестранце начали слагать песню, таверны Валнезии были заполнены не более обычного. Поэтому когда за одним из столов завязалась карточная игра на большие деньги, это привлекло внимание почти всех в главном зале — хотя, конечно, они посматривали на происходящее с уважительного расстояния, чтобы не вызвать инсинуаций о подглядывании в карты и подаче условных сигналов. Одним из игроков был студент, сейчас поставивший свой колпак, отличительный знак учеников валнезийского университета чудесных искусств, на стол рядом с собой. Судя по его одежде, он был при деньгах. А судя по тому, что вторым игроком являлся красивый, худой темноволосый человек, по одежде и повадкам напоминающий беспутного купеческого сынка, прячущегося от родителей на другом конце города, но за последний месяц ставший известным хозяину таверны и завсегдатаям как опытный игрок, студент «был при деньгах» уже в прошедшем времени.
Когда карты полетели на стол в очередной раз, студент вполне буквально схватился за голову и застонал.
— Видать сегодня не твой день. — голос игрока, сгребающего со стола ставки, был исполнен ложного сочувствия. — И подумать только, едва удача повернулась к тебе лицом, как ты скинул не ту масть.
— Погоди! У меня ещё есть чем отыграться! — воскликнул студент, ухватившись за тяжёлый золотой перстень на правой руке. Его лицо побелело, а глаза казались безумными. — Вот увидишь, удача…
— Гхм.
Ни студент, ни игрок не знали, как это так вышло, что не слишком громкое хмыканье заставило их отвернуться от стола и посмотреть на человека, от которого оно исходило. Может просто человек попался из тех, чьи слова и действия не решаешься оставлять без внимания, даже когда он, вроде бы, ни при чём, стоит себе у стойки, время от времени поглядывая в сторону играющих. Был он весьма высок ростом по местным меркам и сухощав, не первой уже молодости. Его загорелое и обветренное лицо было скорее мужественным, чем красивым, с несколько грубоватыми чертами — чуждайся он цирюльников, то легко мог бы показаться неотёсанным головорезом, но сейчас его чёрные волосы и длинные чёрные усы были аккуратно подстрижены, а щёки и подбородок — гладко выбриты. Большая часть его одежды видала виды — синий плащ-пелерина выгорел на солнце, штаны приобрели неопределённый серо-бурый цвет, тяжёлые сапоги со шпорами износились, а новенький зелёный камзол сидел не идеально, словно был сшит на чужое плечо. Длинная шпага в ножнах на поясе тоже носила следы долгого использования. Если бы игроку предложили угадать, что это за человек, то он бы предположил, что перед ним дворянин из захудалой семьи, решивший попытать счастья как простой кавалерист. И, судя по самоуверенному виду, скорее всего уже нашедший в гуще боя своё Второе Рождение, но пока не нашедший денег и славы. Ну а студент видел в этом незнакомце лишь случайного наёмника.
— Гхм, — снова хмыкнул незнакомец, увидев, что на него обратили внимание и двинулся к столу. — Удача, говоришь? Причём же тут удача? Я готов поставить тысячу к одному и даже поклясться перед лицом самих Небесных Богов, что удача не имеет никакого отношения к результату этой игры.
Игрок сразу сообразил, что незнакомец видно был дваждырождённым, сумевшим углядеть, что игра и вправду нечиста. Но ему уже приходилось иметь дело со свежеиспечёнными дваждырождёнными, считающими себя могучими героями и затычкой в каждой бочке лишь потому, что сподобились втянуть Второе Дыхание. Напугать его было не так-то просто. Поэтому он ответил вызывающим взглядом и вызывающими словами:
— Уж не обвиняешь ли ты меня в жульничестве, господин не-знаю-как-тебя-там? Я что, по-твоему, прятал карты в рукаве? Или, может, пометил их как-нибудь? — он поднял собранную колоду со стола и помахал ею в воздухе.
— Меня зовут Оррик, Оррик из Дейнца, — игрок и сам не успел понять, как Оррик успел выхватить колоду у него из руки, при том не рассыпав карты. К этому моменту уже абсолютно все в зале следили за происходящим, и Оррик, надо думать, понимал это, поскольку заговорил так, чтобы слышали все. А говоря, он сперва в мгновение ока пролистал колоду, а затем упёрся взглядом в игрока и начал тасовать её не глядя.
— Есть, конечно, много способов мошенничать в картах. Дорисовывать крохотные детали на рубашках, помечать карты ногтем или перстнем, даже порошком втирать очки. Но, честно говоря, всё это грубые трюки для простых смертных, — с каждым словом руки Оррика двигались всё быстрее и быстрее, карты просто летали в них со всевозрастающей скоростью, от которой у зрителей начали округляться рты.
— А у моего почтенного отца, мир его душе, было, в своё время, любимое упражнение на развитие наблюдательности и способности отслеживать чужие движения, столь необходимых для школы боевых искусств, передававшейся в нашей семье. Я должен был запоминать карты без помощи каких-либо отличительных признаков, просто по положению в колоде и отслеживать их, пока он колоду тасовал. Не с такой, конечно, скоростью, как я тасую сейчас, — Оррик вдруг резко остановился, когда колода, казалось, уже были готова задымиться от трения. По-прежнему не глядя, он снял пять верхних карт и бросил их на стол. Взглядам всех предстали пять старших карт старшей, синей, масти, выстроенные по их достоинству — воин, чародейка, патриарх, светило, дурак.
— Моя наблюдательность в целом, увы, не развилась до степени, которую он хотел бы видеть. Но, по крайней мере, теперь обыграть меня в карты может лишь другой дваждырождённый.