А вот Йолль было не до того, чтобы застывать в изумлении. Она отшатнулась, пытаясь как-то прикрыться — вот только прикрывала она не свои женские прелести, а свои ранения и то, что они затягивались на глазах. Но Тремекин заметил и понял всё. Его правая рука поднялась в колдовском жесте:
— Громовая…
— Постойте! — Оррик быстро пришёл в себя и столь же быстро переместился, становясь между Тремекином и Йолль.
Полурослик не стал заканчивать заклинание, но его рука и сложенные особым образом пальцы остались нацелены в прежнем направлении — прямо Оррику в живот.
— Оррик, если ты как-то ухитрился не заметить, что она оборотень, то я заверяю тебя, что она оборотень.
— Господин Тремекин, я знал это ещё до того, как нас отравили и притащили сюда. Но она невиновна в смерти ваших полуросликов. Их убил Ялар.
— Друг мой, волков и тигров не призывают в суд за конкретных убитых овец, на них охотятся. У меня есть сильное подозрение, что ты сейчас думаешь тем местом, которое пора бы уже было, кстати, прикрыть.
Оррик услышал за спиной у себя звук, подозрительно напоминающий рык ярости и заговорил очень быстро, прежде чем Йолль успеет выкинуть что-нибудь неумное:
— Господин Тремекин, я не пророк и не мудрец, я не знаю, что делать с оборотнями вообще, я воин, я знаю, что Йолль не причинила ни вам, ни мне зла, я знаю что мы с Йолль сражались вместе, и я знаю, что если б не она, я б сейчас может уже лишился вот того, вид чего вас оскорбляет!
Тремекин презрительно фыркнул, но его выражение чуть смягчилось, когда он ответил:
— Видать мир наёмников и искателей приключений действительно не так беспощаден, как мир деловых существ. Ты благороден, Оррик, но ты болван. И поэтому рано или поздно тебе перегрызут горло. Впрочем, это уже твоя проблема. Я тоже не пророк и не мудрец, чтобы наставлять и учить жизни каждого встречного. Пойду, обойду здание ещё разок, по моему счёту пара слуг ещё где-то прячется. Постарайтесь смыть кровь и одеться к тому времени, как мы снова встретимся.
*********
Снежная буря продолжила бушевать ещё несколько дней. Избавление от трупов, и работа по поддержанию хотя бы одного крыла Снежного Приюта в жилом состоянии настолько задолбали Оррика, что он почти серьёзно подумывал стать в позу и заявить, что благородному болвану невместно заниматься такой чёрной работой. Хорошо хоть Йолль взяла на себя готовку на троих.
Да и вообще её присутствие сделало эти дни куда приятнее.
— Мне вот странно, что ты не расспрашиваешь меня про то, откуда я взялась, и в чём дело было с Яларом, — сказала Йолль как-то вечером.
Оррик пожал плечами:
— Многим не нравится, когда лезут в их прошлое. К тому же, может я и вправду болван, не раскусивший ни хозяина гостиницы, чуть не пустившего меня на мясо, ни собственного нанимателя, но уж тут-то главное угадать не сложно. Я как раз об этом говорил, прежде чем нас так грубо прервало действие яда. Думаю, Ялар хотел отрезать тебе дорогу к жизни среди людей, доказать, что ты всегда будешь пантерой в овечьей шкуре, готовой устроить бойню, если прижмёт. А притащить тебя обратно к вашим за шкирку он не мог, потому что ты была сильнее, хотя и не настолько, чтобы придушить его по-тихому, прежде чем он наворотит дел. Я прав?
— Ну, в общем да, — она отвела взгляд от Оррика, уставившись куда-то в потолок. — Ты ведь много знаешь, про нас, оборотней…
— Пришлось много узнать. Оборотни, сама понимаешь, любят вкусных, питательных странников, которых и в городе-то никто не хватится, не то что в глуши.
— Ещё как понимаю, — она помолчала, прежде чем задать следующий вопрос. — И раз так, ты знаешь, что мой покойный троюродный брат с твоим нанимателем правы. Если взглянуть на вещи широко. Раз уж ты много знаешь, то знаешь, наверное, и что оборотень может и не есть двуногих. Вообще. Но это сложно, тогда ведь потребуется достаточно обычного мяса, чтобы кормить своё второе тело. А однажды начав — остановиться невозможно. Так что я всегда буду хищником, вырывающим кому-нибудь потроха каждую луну, просто чтобы не околеть с голоду.
Оррик сел на кровати и посмотрел на неё с явным укором:
— Если б я считал, что убивающие себе подобных ради прокорма не заслуживают прощения, я бы ушёл в монастырь Восьми отмаливать грехи, а не работал бы, вот прямо сейчас, наёмником. Я, конечно, стараюсь убивать только тех, кто этого заслуживает, или тех, кто сам нарывается на мой клинок. Но если уж ты вообще заговорила об этом, Йолль, ты точно от меня здесь не отличаешься. Я б ещё поразмыслил, если б ты сейчас попробовала оправдываться, надавить, там, на жалость, сказать что первого человека твой богомерзкий клан тебе скормил, когда ты была ещё несмышлёной…
Он говорил вполне искренне и серьёзно, так что когда Йолль в ответ хихикнула, его реакция видимо даже отразилась на его лице.
— Ой, извини. Я смеялась не над тобой. Скорее над собой. Немного не ожидала, что для тебя всё так просто, видишь?
Она вздохнула — весьма привлекательное зрелище сейчас, когда она не была залита кровью с головы до пят — и вновь обратилась к Оррику:
— Скажи, а когда ты решил защитить меня от Тремекина, ты точно-точно думал лишь о том, как поступить справедливо?
— Это ты меня спрашиваешь как оборотень или как женщина?
— Так нечестно! Ты же сам не любишь, когда отвечают вопросом на вопрос!
На этот раз прыснули со смеху оба.
Живые, мёртвые и серебро, часть 1
В тот день Оррик ехал до полной темноты и даже чуть дольше, благо ровная дорога позволяла, надеясь добраться до заставы с постоялым двором на перевале. Поэтому Тоиспо, город серебра, он впервые увидел под почти полной блуждающей луной. И зрелище, надо сказать, было сколь же прекрасным, столь и зловещим. Призрачная дымка, то серебристо-седая, то отливающая жемчугом в лунных лучах, нависла над зданиями и стенами молодого города. Оррик, когда была такая возможность, заранее наводил справки о местах, ждавших его дальше на востоке, и знал — эта дымка в значительной мере состояла из ядовитых испарений, порождаемых процессом извлечения серебра из руды.
Говорили, что сюда по своей воле приходят либо богачи, могущие позволить себе виллы на склонах окружающих гор и зелья исцеления, либо бедняки, надеющиеся найти там богатство, но обычно находящие лишь безвременную смерть. Оррик дважды слышал от разных людей, что Тоиспо называли Городом Серебряной Смерти ещё задолго до того, как туда пришёл Каллакан, покорил всю окружающую страну гор и долин, изгнал акшанских завоевателей, которые превратили Тоиспо из захолустной деревушки в богатый город, и навёл свои порядки. Естественно, правление явившегося неизвестно откуда дваждырождённого тирана, к тому же самого настоящего некроманта, репутации города не улучшило.
Однако, жить здесь Оррик не собирался, а рассказчики, как бы ни ругали Каллакана, сходились на том, что горные разбойники, из числа тех, кому правитель-некромант пришёлся не по душе, были куда большей угрозой для проезжих, чем сам правитель-некромант. В конце концов, последнему было не с руки распугивать купцов. Оррик, высокий, сухощавый, усатый, загорелый, обветренный и вооружённый до зубов, не был похож на купца. Но дорогое оружие, добротная одежда и прекрасная лошадь однозначно указывали, что он не подозрительный чужеземный бродяга-головорез, которого и в ворота пускать не стоит, а человек состоятельный и уважаемый, к тому же, вероятно, дваждырождённый, раз уж не боится путешествовать в одиночку. В общем, человек, который имеет полное право ехать куда хочет, покуда не нарушает законов у всех на виду. Хотел же Оррик проехать через Тоиспо, чтобы потом, по единственному достоверно проезжему перевалу пересечь очередной меридиональный горный хребет, в предгорьях которого стоял город, и продолжить свой путь на восток, к Сапфирному морю. Если его картина местной географии соответствовала действительности, альтернативой пути через Тоиспо был крюк даже не на сотни, а на тысячи вёрст, с пересечением на севере губительных морей, а на юге стран, о которых рассказывали ещё более страшные вещи. Пока что его решение Оррика пересечь владения некроманта оправдывалось — на первый взгляд, что сама страна, что пропустившие его через пограничную крепость солдаты Каллакана, были самой обычной страной и солдатами. Ну, разве что пошлина за проезд по недавно достроенной западной дороге, идущей вдоль судоходной реки, была высоковата, зато взимали её честно, безо всяких намёков на то, что для плавного движения и повозку подмазывают.