Все, с меня хватит! Беседа окончена.

Я порывисто встала и проводила следователей к выходу. Прощаясь, они снова смехотворно серьезными голосами предупредили, чтобы я избегала всяких контактов с Элком и, если он попытается связаться со мной, немедленно поставила их в известность.

– Разумеется! Так и поступлю – позвоню вам в ту же секунду. Огромное вам спасибо, господа полицейские! И папа тоже вам безмерно благодарен, ведь вы так стараетесь отыскать мою любимую сестру и вернуть ее нам целой и невредимой.

Не дожидаясь их реакции на мой убийственный сарказм, острый, как отточенная бритва, я захлопнула дверь перед их ошеломленными лицами.

«Вечерний чай».

И все-таки однажды это произошло. В чудесный осенний день. Папа куда-то уехал по делам, у Лины был выходной, а я позвонила на почту и сказалась больной. И Элк явился в дом № 188 на Кайюга-авеню.

Только «на чай», предупредила я. Всего на час, не больше.

Столь внимателен ко мне был Элк в последние недели: оставлял короткие записки в нашем почтовом ящике, заходил в отделение на Милл-стрит и терпеливо выстаивал очередь к моему окошку, несколько раз «случайно» столкнулся со мной на улице, что я, рассмеявшись, наконец-то уступила.

Жутко неловкая ситуация! Особенно когда этот длинноволосый художник-хиппи с бакенбардами прямо в своем заляпанном краской комбинезоне явился на почту, чтобы купить (еще один) комплект марок. Мои коллеги рты поразевали от изумления. Тот тип флиртует с… Джорджиной Фулмер? Ну и ну.

Я давно для себя решила, что дураки недостойны моего внимания. И треп этих невежественных кумушек тоже проигнорировала.

Настойчивость Элка поначалу раздражала, потом смешила, но, в сущности, я чувствовала себя польщенной. Я невольно вспоминала, как парни – то один, то другой – раз за разом «случайно» сталкивались после уроков с Маргаритой на улице, когда она училась в школе. Они были без ума от моей популярной сестры, а она их или игнорировала, или смеялась над ними, или время от времени отвечала согласием: да, хорошо, она пойдет с ними гулять.

М. была непредсказуема. Возможно, всякая красота непредсказуема, и поэтому желание уничтожить ее так неукротимо.

Но впервые мужчина домогался меня. Впервые в жизни я столкнулась с мужской настойчивостью.

Элк приглашал меня на обед или на ужин в историческое кафе «Аврора инн». В моей жизни это было первое такое приглашение, от которого (увы, выбора не было!) мне пришлось – неохотно – отказаться. Ведь новость о столь вопиющем выходе в свет мгновенно достигла бы ушей отца, и он не на шутку разозлился бы на дочь за то, что она, по всей видимости, встречается с предполагаемым местным «подозреваемым».

Бесполезно было бы объяснять отцу, что Элк при всем его мужском самомнении был джентльменом и относился ко мне уважительно. Что Элк в действительности признал во мне родственную душу, а между ним и Маргаритой духовного родства не существовало. Бесполезно было объяснять отцу, что Элк, конечно же, не был опасен, не представлял угрозы. Папа был чрезвычайно бдителен и с подозрением относился ко всем в Авроре. Был убежден, что половина людей, с которыми он сталкивался, знали об исчезновении Маргариты гораздо больше, чем о том говорили.

– Джорджина, если не ужин в «Аврора инн», тогда… быть может… прогуляемся у озера? Или покатаемся вокруг озера? – упрашивал Элк. – Такая чудесная осенняя погода не будет стоять вечно. Скоро наступит зима, и только самые безрассудные отважатся выползать из своих нор.

Он говорил оживленным тоном – радостно, весело, бесшабашно, словно недавно выпил. Мне стало немного не по себе: этот странный разговор о норах имел какой-то мрачный подтекст.

Он хочет убедить меня, будто знает, где находится М. Где она похоронена – в какой-то норе…

Я нервно рассмеялась, чувствуя, как грудь сдавило от тревоги. Элк не отрывал от меня своих блестящих змеиных глаз. Это приводило в замешательство и волновало.

– Джорджина, нам с вами столько всего нужно сказать друг другу. В конце-то концов.

Он произнес это с шутливым упреком, словно я отрицала нечто абсолютно очевидное.

Не спорю, нам с Элком на удивление легко было вместе, мы общались непринужденно. Началось это еще в мастерской М. в колледже – с нашей первой встречи. Конечно, у нас была общая тема для разговора – М., но не только. В сущности, М. послужила отправной точкой для наших отношений.

Велик был соблазн прокатиться вместе с Элком вокруг озера, но нас могли увидеть и доложить об этом отцу. И даже любопытным следователям! Поэтому я, поддавшись порыву, пригласила Элка на чай к нам домой всего на час.

– Папы и домработницы нет дома. Мы будем одни.

– Одни! Отлично.

Элк просиял от радости.

Мое лицо опалил жар. Я совсем не собиралась говорить то, что сказала. «Одни» – не то слово, что я подразумевала.

– Первый «вечерний чай» в моей жизни. – Элк подмигнул мне.

И вот благоуханным октябрьским днем ровно в половине пятого вечера Элк постучался в дверь нашего дома. Я в волнении ждала его где-то с трех часов.

Боялась, что Элк не придет, и боялась, что Элк придет.

Первый сюрприз: Элк явился не в своем обычном замызганном комбинезоне, а в джинсах и куртке, которые довольно плотно облегали его бочкообразную фигуру. С шеи свисала на кожаном ремешке резная деревянная фигурка совы, по-видимому индейской работы. Держался он с небрежной развязностью, его седоватые волнистые волосы до плеч и бакенбарды отливали искусственным блеском.

Нервничая, я смущенно поприветствовала его. Элк ступил в холл и заморгал, оглядываясь вокруг: явно был поражен размерами дома, а возможно, и мрачным величием его интерьера в тюдоровском стиле. Но, будучи художником, бунтарем, мачо до мозга костей и стойким противником всего буржуазного, он не мог удержаться от шутливых сардонических реплик.

– Так, так, мисс Джорджина Фулмер! Значит, вам и вашей сестре посчастливилось родиться в обеспеченной семье?

При упоминании М. я чуть поморщилась, но сумела добродушно рассмеяться и дерзко, в духе молодой девицы с характером из романтической комедии, парировала:

– Вы правы, мы родились в обеспеченной семье. Так уж получилось. А могли бы родиться и в не обеспеченной семье.

Мне казалось, что мой ответ – верх остроумия, но Элк лишь снисходительно передернул плечами.

– Не извиняйтесь, Джорджина. Я тоже родился не в бедности – в среде верхушки американского среднего класса, но, когда мне исполнилось восемнадцать, без сожаления расстался с комфортом.

Не дожидаясь приглашения, Элк бесцеремонно прошел мимо меня и, заглянув в гостиную, тихо присвистнул.

– Что это здесь у вас? Антиквариат? Резная мебель из красного дерева? Восточный ковер? Прямо как в музее.

– Ну, вообще-то, мы редко бываем в этой комнате…

– Оно и видно. Попахивает формальдегидом.

Казалось, он без конца грубит. Я стояла и смотрела ему в спину, и ощущение было такое, будто я по глупости открыла дверь и теперь не знаю, как ее закрыть. Неужели я первый раз в жизни пригласила в отчий дом друга? Мужчину?

Поздно, Джорджина. Только дурой себя выставишь.

…и впрямь опрометчивая дура.

Я не предлагала Элку посмотреть дом, пальцем не пошевелила, чтобы включить свет в сумрачных помещениях первого этажа, а он, все так же бесцеремонно, уже направился к следующей комнате, которую мама величала «салоном». С любопытством оглядел картины в рамах на стенах, толстый китайский ковер, диваны и стулья с бархатной обивкой, фортепиано «Стейнвей».

– Боже! Какой роскошный рояль. Настоящий? – Он резко поднял крышку на клавиатуре, которую не открывали много лет, нажал на одну клавишу, на другую, огласив комнату скрипучими звуками. – Расстроен.

Я прикусила губу, чтобы не пролепетать в оправдание какую-нибудь глупость. Вот скажите, в чем секрет власти нахрапистых мужланов? Наглые грубияны, они всем остальным внушают чувство незащищенности, вынуждают извиняться за то, что мы их разочаровываем. И какое мне дело до того, что пианино М. расстроено?