– Что, до сих пор по ней сохнешь, да? – спрашивает Джон.

Краска так и бросается в лицо Брайану.

– Нечего молоть всякую хрень, – грубо отвечает он. – Она замужем.

– Но она всегда тебе нравилась. Еще со школы.

Джон знал, что Брайан подстерегал Сильвию в коридорах, так планировал день, чтобы можно было бросить на нее украдкой еще один взгляд. Ох уж это детство, переполненное тихим отчаянием, когда не знаешь, как встать и куда деть руки и ноги. Ни одному из них не везло с девушками. И до сих пор не везет.

Джон кивком указывает на дом четыре.

– Она немного смахивает на Джули Кристи[44].

– Ага, как же, Джули Кристи. Поцелуй меня в задницу.

И оба они продолжают наблюдать за домом Уолтера Бишопа. День подходит к концу, силуэты деревьев и очертания мокрых серых крыш становятся все менее отчетливыми. Уличные фонари начинают гудеть, пощелкивать, затем наливаются мутно-розовым цветом.

– Ну, и как долго ты собираешься здесь торчать? – спрашивает Джон.

– Пока не удастся выманить его наружу. Гарольд сменит меня в четыре.

– А потом? Что вы будете с ним делать, если удастся выманить?

Брайан не отвечает. Просто смотрит на дом.

– Ты что, серьезно?

– Да он урод, Джон, чертов извращенец. Ему не место на нашей улице. Все хотят, чтобы он свалил отсюда куда подальше.

Брайан приваливается к изгороди другим плечом.

– А я-то думал, ты первым обрадуешься, увидев, как он удирает отсюда сломя голову.

Джон чувствует, как сердце его тревожно забилось, толчками так и подкатывает к горлу.

– Что-то я не пойму, – бормочет он.

– Чего тут непонятного? То же самое было с твоим папашей.

Впервые за все это время Джон обрадовался, что ему есть на что опереться – колени подогнулись, ноги стали ватными.

– Не пойму, о чем ты, – бормочет он в ответ.

Брайан смотрит на него, потом переводит взгляд на дом номер одиннадцать.

– Да прекрасно ты все понял.

Да, он понял.

Он до сих пор не забыл тот разговор, торопливый и шепотком, в школьной раздевалке, после того как все уже ушли. Тогда он искал образчик для подражания, надеясь обрести уверенность. Искал человека, который объяснил бы, что происходит со всеми остальными. Ему следовало бы поступить так, как советовал отец, и держать язык за зубами.

И вот он отвечает, не глядя на Брайана:

– Ты все неправильно понял. Я просто растерялся. Это недоразумение.

Брайан не отрывает взгляда от дома Уолтера Бишопа.

– Ничего подобного, Джон.

Если считать половинки, тогда кирпичей получится шестьдесят. В минуте шестьдесят секунд, шестьдесят минут в часе. Хорошее число шестьдесят – надежное и безопасное. С таким числом трудно ошибиться.

Звук захлопнувшейся двери заставляет обоих посмотреть через улицу. По тротуару идет Гарольд в озерце оранжевого света от фонаря. Руки заложены за спину, спина прямая. Он похож на старого солдата, хотя Джону прекрасно известно, что Гарольд ни минуты не служил в армии для своей страны.

Очевидно, страна этого не захотела, он ей не пригодился. Тема крайне деликатная, так всегда говорила Дороти, стоило кому-то упомянуть об этом.

– Докладываю, прибыл на дежурство ровно в шестнадцать ноль-ноль, – сообщает Гарольд, подходя к ним. – Были какие перемещения?

Брайан отлипает от изгороди.

– Никак нет, – тоже по-военному отвечает он. – А мы с Джоном как раз только что говорили о том, как было бы здорово, если б этот извращенец убрался из нашего города, верно, Джон?

Брайан выразительно смотрит на приятеля, но Джон молчит.

Верхушку ограды сада Шейлы Дейкин венчают тринадцать черепиц.

Джон разворачивается и уходит. Прочь от всех этих взглядов и вопросов, подальше от копания в его прошлом и настоящем.

Тринадцать всегда было для него плохим числом. К крыльцу его дома ведут тринадцать ступенек. Но их может быть и двенадцать, если не считать последнюю, когда ты восходишь на крыльцо, ведь это больше походит на площадку, чем на ступеньку.

Он закрывает за собой калитку, потом шагает по тропинке через сад.

Тогда он был в смятении. И это было просто недоразумение. Мама так всегда говорила.

31 июля 1976 года

Было уже около десяти, но толпа перед Иисусом не рассеивалась.

Мистер и миссис Форбс сидели за раскладным карточным столиком, который мистер Форбс приволок из гаража, и учили Шейлу Дейкин и Эрика Лэмба играть в канасту.

– Нет, одиннадцать карт, Шейла. Теперь колода закрыта, ясно тебе?

Полчища муравьев кишели в миске из-под овсянки, которая валялась на траве у ног миссис Форбс, над головой у Эрика Лэмба кружила назойливая оса.

– Но я не понимаю, почему нельзя взять еще одну карту. Ты же только что взял себе.

Миссис Мортон стояла прямо перед Иисусом со стаканом апельсинового сока и газетой «Дейли телеграф», зажатой под мышкой.

– А лично я вот чего не понимаю, – сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь. – Почему мы сразу не заметили Его?

Эрик Лэмб устало откинулся на спинку стула, та ответила недовольным скрипом.

– Мы ведь не всегда видим и замечаем окружающее, верно? – рассудительно проговорил он. – Каждый день проходим мимо одних и тех же сцен и вещей и даже не удосуживаемся как следует рассмотреть их.

– Ну, наверное, так, – согласилась миссис Мортон. Отошла на несколько шагов влево, снова взглянула на Иисуса и отпила еще глоток апельсинового сока. – Но ведь Он же так очевиден и заметен, разве нет?

Стул под Эриком Лэмбом снова недовольно скрипнул.

– Чаще всего мы упускаем из вида именно самое очевидное.

– Плюс к тому, – вставил мистер Форбс, – учтите воздействие жары.

Миссис Мортон развернулась к нему, щебенка захрустела под ее ногами.

– Жары?

– Жара могла проявить Его, – сказал мистер Форбс. – Во время жары, знаете ли, происходят самые странные вещи.

Шейла Дейкин поправила на себе футболку, миссис Мортон осторожно обошла выпавшую из-за пояса фартука миссис Форбс пыльную тряпку, которую та не удосужилась подобрать.

– Да уж, тут не поспоришь, – согласилась она.

– Это ведь жара выгнала тебя из дома, да, мам? – спросил Тощий Брайан.

– Разве? – Мэй Рупер задрала голову к небу и улыбнулась. – А я как-то даже и не заметила.

Середина утра. Миссис Мортон решила вздремнуть, Эрик Лэмб еще выше закатал штанины, а миссис Форбс отправилась за печеньем, чтобы люди, как она выразилась, могли подкрепиться. Отец сидел и смотрел в газету, мама сидела и смотрела на отца, а миссис Дейкин велела сыну держаться на безопасном расстоянии. Я слышала, как Кейти лупит по мячу, метит в одну из дальних стен гаражей, как потом, через несколько минут, бросается искать закатившийся в самую гущу сорняков мяч.

Появилась Тилли с коробкой для завтрака и в чистеньком кардигане – на тот случай, если вдруг появятся репортеры и газетчики. И мы с ней уселись прямо на траву и стали читать старый выпуск журнала «Джеки», который я нашла дома под диваном. Тилли читала гораздо медленнее меня, время от времени я останавливалась и просто пялилась на очередную страницу, пережевывая сандвич, и ждала, когда она меня догонит. Время от времени я притворялась, что не догоняю, и заставляла Тилли ждать, чтобы та ничего не заподозрила.

И вот как раз в такой момент я услышала чьи-то шаги.

– Ну, ни за что бы не догадался, – сказал вновь прибывший. – Значит, вот где вы все.

Это был мистер Капур. Он подошел к дренажной трубе, нагнулся и начал всматриваться.

– Так, что же у нас здесь такое?

Мистер Форбс поднялся со стула и подошел к нему.

– Это Иисус, – громко сказал он и указал пальцем. – Из Библии.

Тилли подняла голову.

– Разве мистер Капур глухой? – спросила она.

Я нахмурилась.

– Да нет, не думаю.

Отец тоже встал и подошел к трубе, и все трое мужчин принялись ее разглядывать.