Густые, темные кудри обрамляют большие карие глаза. Пухлые щечки и маленькие акулячьи зубки. Крошечные ручки обнимают шею Александра, она прижимается к нему лицом, сжимая так сильно, что больно даже смотреть на фотографию. Она его мини-копия. Очаровательна. А чистая радость, исходящая от Алекса, захватывает дух.

Мысль о том, что с ней может случиться что-то плохое, вынуждает вздрогнуть. Неудивительно, что он выбежал отсюда, сверкая пятками.

Где ее мать?

Вопросы продолжают терзать меня, когда я выхожу из комнаты и закрываю за собой дверь. Элли, похоже, не хочет сдвигаться с кровати маленькой девочки, поэтому я не пытаюсь ее подвинуть.

Я возвращаюсь в гостиную и плюхаюсь на диван. Черт возьми, как же он удобен. Я смотрю на телефон и набираю сообщение Александру, прежде чем удалить и набрать текст снова, снова и снова.

Что сказать?

Я не должна беспокоить его, пока тот ухаживает за дочерью в больнице. В конце концов, веки опускаются.

Еще пять минут, а потом я уйду.

— Она проснулась, папочка.

Мои глаза распахиваются, и я замечаю перед собой маленького человека и большую собаку — оба сидят слишком близко к лицу.

Потому что я все еще на диване Александра.

Черт!

— Смотри, она проснулась! Я же говорила!

Приглушенный голос Александра разносится по комнате.

— Я просил оставить ее в покое и дать поспать.

Девочка хмурится, когда Алекс берет ее на руки.

— Но сейчас она проснулась.

— Потому что ты ее разбудила, — он бросает взгляд на меня и виновато улыбается. — Прости. Я отгонял ее, сколько мог.

Поднявшись, я отворачиваюсь и вытираю внутренние уголки глаз.

— Мне так жаль. Я, должно быть, уснула.

На его диване.

У него дома.

Когда его ребенок здесь.

Элли прыгает мне на колени, и ее язык скользит по щеке. Я морщу нос от отвращения и отталкиваю ее.

— Фу, собака.

Дочь Александра хихикает.

— Вот так она говорит «доброе утро».

Мои волосы в беспорядке, а под глазами, без сомнения, размазалась подводка. Не так меня должен видеть кто-либо в этой комнате, и уж тем более не великолепный хоккеист, глядящий с насмешкой в глазах.

— Мне пора, — я сбрасываю одеяло с ног — не помню, чтобы накидывала его вчера — и вскакиваю с дивана.

— Подожди, мы приготовили блины, — дочь Александра протягивает ко мне руки. — Я порезала твои в форме буквы А и положила на тарелку для принцессы. А еще ты должна нарисовать¹⁴ что-нибудь на моем гипсе. Видишь? Вчера я сломала руку, прыгая на кровати у подруги. Ты спала, когда мы вернулись, поэтому я не могла показать.

Я останавливаюсь, поднимая взгляд на ярко-розовый гипс на маленьком предплечье.

— Тебе больно?

Она кивает.

— Когда упала, было очень больно. Но доктор сказал, что это небольшая трещина, так что сейчас не особо.

Он нежно целует ее в щеку и ставит на пол.

— Почему бы тебе не досервировать стол и не дать Арии немного очухаться?

Она исчезает на кухне, оставляя меня наедине с Александром.

Он переминается с ноги на ногу, проводя рукой по волосам.

— Извини. Когда кто-то спит, она теряет терпение. Стоит лишь увидеть ее рождественским утром.

— Как ее зовут?

— Джулиана.

— Красивое имя.

Он делает шаг вперед, но я отступаю.

— Ария, я должен все объяснить. Знаю, это, наверное, немного шокирует…

— Немного?

Он морщится.

— Я не хотел, чтобы ты узнала о ней таким образом.

Я скрещиваю руки на груди.

— А разве вообще хотел? Потому что ни разу не обмолвился о том, что у тебя есть дочь.

— Знаю. После того как ты сказала, что все-таки решилась на фиктивный брак, я собирался рассказать. Но потом мне позвонили, и… — он пожимает плечами. — Прости, что узнала о Джулиане вот так.

— Зачем ты ее скрывал? — я опускаю голову и понижаю голос. — Весь мир не знает, что у тебя ребенок.

— И я бы хотел продолжать сохранять это в тайне, — он бросает взгляд через плечо в сторону кухни. — Я не хочу, чтобы ей пришлось иметь дело с папарацци, СМИ или чем-либо еще, что связано с моей хоккейной жизнью. Знаю, что рано или поздно это случится, но я еще не готов. Я хочу защищать ее столько, сколько смогу.

— Папочка, поторопись, — Джулиана высовывает голову из дверного проема. — Блины Арии остывают.

Александр переводит взгляд на меня.

— Ты можешь уйти, если не хочешь оставаться. Я пойму, если…

— Пошли, малышка, — я прохожу мимо Александра и направляюсь к кухне. — Давай посмотрим на тарелку принцессы.

То, что я зла на ее отца, не значит, что должна расстраивать еще и Джулиану.

Ее глаза загораются, когда та тянется ко мне рукой.

— Ты будешь сидеть рядом со мной. Я всегда использую тарелку принцессы для завтрака, но ты гостья, и папочка говорит, что с гостями мы должны обращаться особенно хорошо, поэтому я позволила тебе взять мою тарелку. Кто твоя любимая принцесса Диснея?

— Ну, э-э, не знаю. В детстве я не очень любила диснеевские фильмы.

Джулиана замирает и поднимает голову, чтобы посмотреть на меня.

— Почему?

— Я не любительница принцесс. Не нравится идея того, что меня должен спасти какой-то парень.

Она склоняет голову на бок, как будто обдумывает мои слова.

— Принцессы могут спасать себя сами. Эльза и Анна спасают друг друга, и они сестры. У меня нет сестры, но я бы хотела, чтобы она была. У тебя есть сестры? У моей подруги Макайлы есть брат, и он очень милый, но пускает много слюней.

Джулиана без умолку сыплет вопросами, и я не уверена, на какой из них отвечать первым, или они риторические, но начинаю терять нить разговора.

Она взбирается на стул, хрюкая, пока маневрирует вокруг гипса. Затем хлопает по подушке стула рядом с собой.

— Вот твой стул.

Я сажусь, и она подталкивает стул ближе ко мне.

— Смотри! Это большая буква А. Папочка разрешил вырезать ее ножом для масла. Он всегда вырезает из моих блинов буквы и фигуры. Тебе нравится?

Я киваю.

— Выглядит здорово. Спасибо.

Александр входит на кухню, искоса глядя на меня, пока его дочь продолжает говорить:

— Мне нравится вот так макать блины в сироп, — она окунает край блина в маленькую чашку с сиропом. — Но папочка любит поливать их сиропом сверху, — когда она подносит блин ко рту, на столешницу и колени падает струйка липкой коричневой жидкости, но, кажется, Джулиану это мало волнует. — Папочка очень хороший повар. Он делает самые лучшие блины, но у нас есть и вафельница.

Александр поднимает кружку с кофе и кивает в сторону кофемашины.

— Как ты пьешь кофе?

— Чистым.

Он морщит нос.

— Без сахара и сливок?

— Без.

— Папочка говорит, что мне нельзя пить кофе, потому что от него я стану слишком энергичной, — говорит Джулиана, умудрившаяся теперь испачкать сиропом еще и нос.

Я киваю.

— Кажется, у тебя и так много энергии.

Она ухмыляется, показывая крошечные зубки, словно я сделала комплимент. Александр ставит передо мной кружку.

— Хочешь что-нибудь еще?

Я хватаю чашку и обхватываю ее пальцами, наслаждаясь теплом.

— Спасибо, нет.

Он разворачивается и наливает тыквенный сливочный ликер в кружку с надписью «Папочка номер один».

Я выгибаю бровь.

— Тебе нравится тыквенный ликер?

— Да, — он стукает своей кружкой о мою, прежде чем занять место по другую сторону от дочери. — В отличие от твоего тона.

Я фыркаю.

— Я просто нахожу интересным, что большому, крутому хоккеисту нравится сливочный ликер со вкусом тыквы.

Джулиана хихикает.

— А еще он устраивает со мной чаепития в костюмах.

Александр ахает, прижимая руку к груди.

— Дочь только что выставила меня в плохом свете. На чьей ты вообще стороне?

Она визжит от смеха.

— Теперь я на стороне Арии.

— Маленькая предательница, — он тянется и щекочет ее живот, заставляя Джулиану издать пронзительный визг. — Это должно было быть нашим маленьким секретом.