— Проклятье! Ладно, оставьте его, доложим позже.

Они покинули камеру Кемраса и подошли к моей.

— Готовься, вот тебе вода, умой рожу.

Один из стражей полил мне воду на руки, и я вымыл лицо. Кемрас мертв! Убил себя, да еще таким жутким способом. Я подставил руки под новую порцию воды и плеснул себе в лицо. Остается только одно:

— Мне нужны перчатки.

— Какие еще перчатки? — удивился старший караула.

— Ну, не знаю, как для верховой езды.

— Ты, что решил проскакать на эшафот, а седло тебе не принести?

Двое других заржали. Ага, смешно.

— У палача спроси, — подал голос один из стражей, — он мозоли о топор точно не натрет.

Снова ржут.

— Это мое последнее желание!

Старший глянул на меня:

— Я может чего не понимаю, но у тебя и первого не было. А последним твоим желанием будет, чтобы палач отсек голову с одного раза.

Вот же засада!

— Мы придем через пару часов.

Стражи удалились, оставив меня в темноте.

Жутко ожидать неминуемой смерти. Вдвойне жутко ждать, имея, пускай и нелепый, шанс на спасение. Шанс, с каждой минутой, превращающийся в мираж. Стражи приходили еще раз, принесли еды и убрали труп орка. Да, вот орк был действительно шансом на спасение. Он мог бы многое рассказать о Маленькорхе, но предпочел не дожидаться душевных разговоров с эльфами. А ведь, казался таким общительным.

Позже явился Глендрик:

— Я решил сам навестить тебя, чтобы ты примирился с неизбежным и вручил душу Священному Свету. Не хочу доверять это кому-то другому.

— Катись к демонам, Глендрик! Хотя нет, стой. Оставь, утешения для других, а мне дай перчатки.

— Перчатки?

— Да-да, перчатки, что такого удивительного? Смертник решил принять свою судьбу в перчатках! Это так странно? Может я всю жизнь мечтал об этом!

— О перчатках? — жрец смотрел на меня как на умалишённого.

Я вздохнул.

— Ты дашь мне перчатки?

— Ну, хорошо, если они тебе так необходимы.

Он извлек из-за пояса пару перчаток и подал мне:

— Ты очень изменился с того момента, как ушел за стену.

— Ничего, скоро это закончится.

Жрец ушел. А через полчаса явилась стража.

— Пора!

Они ничего не сказали, увидев меня в злосчастных перчатках. Прощупали их, на наличие лишних предметов и все. В этот раз не шутили и не смеялись. Когда смерть оказывается совсем рядом, становится не до шуток. Даже если смерть чужая.

Во дворе Бастиона успели сколотить эшафот — деревянный помост, примерно пять на три метра. В центре стояла тяжеленая колода, именно на ней мне предстоит распрощаться с головой. Судя по состоянию ее очень долго использовали для колки дров, не часто тут казнят предателей. Так что, можно сказать, все было по-домашнему.

Палач кстати, тоже не был инфернальным существом в красном колпаке и перчатках по локоть. Какой-то рандомный эльф, то ли ему выпала эта обязанность по жребию, то ли он лучше всех колол дрова. На меня он смотрел спокойно, без злобы, опираясь на рукоять топора. А вот топор был знатный! Его толстая рукоять доставала почти до подбородка палача. Сам топор поблескивал хищным полукругом, в котором отражалось солнце. Погода сегодня стояла чудесная.

Оказавшись на помосте, я огляделся. Четверо судей, без сомнений мои лучшие друзья, сидели на специально отведенных для этого местах. Чтоб им всем провалиться! Эфелита выглядела очень недовольной. И не удивительно, все ее попытки разделаться со мной потерпели крах. Интересно, она будет аплодировать, когда моя голова скатиться вниз?

Маленкорх старался выглядеть бесстрастным, но у него это плохо получалось. Все его лицо лучилось довольством. Настроение у мага было приподнятое. Да и то, ведь такой погожий денек!

Кто был действительно невозмутим, так это Дуэндал. Его костистое лицо замерло, красноватые глаза не выражали ничего. Он находился здесь для проформы. Просто так положено.

Глендрик с любопытством посматривал на меня. Видимо, его очень интересовало зачем мне нужны перчатки. Ох, ну если повезет скоро узнаем. Я ведь тоже не понимаю зачем они мне.

Под помостом стояла толпа. Наверное, несколько сотен эльфов. Многие ранены. Вели себя достаточно тихо, шумели, но не кричали, требуя немедленно предать меня страшным карам. Возле помоста стоял гонг. Меня это удивило. Меня что будут обезглавливать под монотонный набат. Хотя не знаю, какие тут традиции.

Дуэндал кивнул. На помост вкарабкался эльф, развернув бумагу он принялся громко читать. Суть, если коротко, сводилась к следующему. Из-за необдуманных действий Гунальфа Веспара Мая, то есть меня, основанных на личной ненависти к благородному Хальвину Маленкорху, враг чуть было не взял штурмом Бастион и лишь беспримерной храбростью, и многочисленными жертвами, Гарнизону удалось отстоять крепость.

Во как, оказывается меня казнят не за предательство! По-любому, Глендрик постарался. Зачем ему такое пятно на род. Вот и выкрутасы Эфелиты стали понятны, если бы я убежал, то, скорее всего — я предатель. Легче на душе от этого не стало.

— Кто назовет причину, почему мы не можем казнить этого эльфа? — громко закончил чтец.

Вот и пришло время «последней надежды». Вокруг царила тишина. Сотни недружелюбных взглядов уперлись в меня. Никто не назовет причину. Я это понимал. Медленно по толпе прошел ропот.

— Смерть! — выкрикнул кто-то.

— Смерть ему!

— Из-за него погибли все мои братья!

— Казнить его! Казнить!

Мой взгляд заметался по лицам и внезапно натолкнулся на Олету. Она тоже была здесь, стояла в первых рядах. Я сосредоточился на ее лице, не хотелось видеть искаженные ненавистью маски, и поднял руку перед собой. Затем взявшись за указательный палец другой рукой, я принялся стягивать перчатку. Когда перчатка соскользнула с руки, я бросил ее на пол и принялся стягивать другую.

Что же должно случиться? Пусть это уже произойдет! Олета внезапно поменялась в лице, раскраснелась и, нырнув в толпу, исчезла. Ну вот, своей клоунадой я отпугнул ее. Видимо, чувство испанского стыда эльфам тоже не чуждо.

Вторая перчатка упала на пол. Что бы там не задумывал Охр… ай, ладно, настоящий Гунальф Веспар, его план потерпел крах. Эльф, зачитывающий приговор и палач с недоумением смотрели на меня. Ладно, все. Балаган окончен. Пора.

И тут грохнул гонг. Гулкий звук прокатился над толпой, заставив всех замолчать. Возле гонга стояла Олета. Она на негнущихся ногах поднялась на помост. С бледного лица смотрели огромные зеленые глаза, с тем выражением, что бывает у людей, готовящихся сделать нечто, противоречащее всем их принципам.

— Я скажу!

В тишине, ее тихий голос показался оглушительным:

— Мой родственник, Хальвин Маленкорх, задумывал предательство, Гунальф лишь помешал ему!

По толпе прокатился шум. Все взгляды обернулись к Оленьке. Удивленные, неверящие, изумленные и ненавидящие, они, словно туча стрел, обрушились на Олету. Даже я застыл с раскрытым ртом. Вот только не оттого, что она сказала. Каким-то сверхъестественным образом я понимал — Олета не верит в то, что говорит. Известная всем своей правдивостью эльфийка лгала. Но зачем?

Тот, что зачитывал приговор, глашатай, или кто он там, замешкался, суетливо повернулся к судьям и вопросительно посмотрел на них. Я тоже.

Маленкорх вскочил, на бледном, искаженном лице горели ненавистью глаза. Он сжимал кулаки и казалось, неимоверными усилиями удерживает себя, чтобы не наброситься на Олету. Ну, давай, давай, не сдерживай себя! Тут я задушу тебя голыми руками!

Лицо Эфелиты скривилось от недовольства. Ух, как хочется ей кровушки. Моей. Дуэндал остался безучастным. Зато Глендрик оживился. Он медленно поднялся с кресла. Перекрикивая ропот толпы спросил:

— Откуда ты это знаешь?

— Я беседовала с Пелерином, в ту ночь, когда Гунальф рассказал мне об этом.

И это — ложь! Иначе Олета все рассказала бы на суде. У Глендрика возник тот же вопрос.