— Так, — заулыбался Глендрик, поглядывая сверкающими глазами на Маленкорха.

Жрец явно, что-то задумал.

— Спасибо тебе, Олета Элив, — произнес жрец, и обратился к Дуэндалу и Эфелите. — Хочу обратит ваше внимание, слова Олеты согласуются со словами Гунальфа. И там и там фигурирует Пелерин.

— Но он погиб, — напомнил Дуэндал.

— Весьма прискорбно, — кивнул жрец, — но я хочу предложить одну вещь. Первое — отложить суд над Гунальфом Веспаром и провести дополнительное расследование. Допросить всех рабов и приближенных Пелерина. Если он и наш уважаемый маг замышляли предательство, кто-нибудь из рабов должен что-то знать, или видеть, или подслушать. А также, до выяснения, я хочу отстранить Хальвина Маленкорха от принятия всех решений в Бастионе. Предательство — тяжкое обвинение.

Воцарилась тишина. Я не сомневался, откладывая суд надо мной, Глендрик вовсе не желал помочь мне, в его планы входило желание отстранить мага от власти, хотя бы на время. А там, кто знает. Вдруг, Священный Свет обратит на Маленкорха свой взгляд и одна из черных жемчужин на его шее превратится в прах. Ну и доказательства вины мага, тут Глендрик будет рыть землю носом, выискивая их.

— Я могу защищаться? — слегка ехидный голос Маленкорха нарушил тишину.

— Конечно, — ответил Дуэндал, явно размышляя над предложением Глендрика.

— Скажи мне, Олета Элив из рода Рид, — на упоминание рода маг сделал особый акцент. — Как ты считаешь, чем вызвано желание Гунальфа Веспара рассказать тебе о моем…эммм….моих намерениях?

Все четверо судей уставились на Олету, ожидая ответ. Я почувствовал — вопрос неимоверно важный. Он имеет большое значение для них. И для меня. Что она ответит? Я хотел пресечь предательство, настоящие или мнимое, и тогда, возможно, предложение Глендрика примут. Я останусь жив, пока, а Маленкорх будет под подозрением. Или она скажет то же самое, что и мне, в ту ночь, возле лесного пруда?

Олета выпрямилась, высоко вскинула голову и произнесла:

— Я считаю, Гунальф сказал это из-за неприязни к моему господину, из-за чувства мести и желания очернить Хальвина Маленкорха в моих глазах! Но это все из-за того…

Договорить она не успела. Выкрик Маленкорха прервал ее:

— Вот истинные намерения этого предателя, наша вражда! Ненависть ко мне так его ослепила, что он не раздумывая пожертвовал множеством жизней наших бойцов. А ты, Глендрик, можешь запытать до смерти хоть всех рабов Пелерина, но и слова не услышишь о каком-то заговоре! Верните мне право голоса и закончим этот балаган!

Олете повелели уходить. Покидая комнату, она растерянно посмотрела на меня. Эх, Оленька, твоя правдивость вполне способна привести меня на плаху, да еще с клеймом предателя. Я не злился на нее, она такая, какая есть. Если бы только все могли так же, как Олета говорить правду. К сожалению, ложь правит здесь бал.

Дуэндал потер острый подбородок:

— Вернем право голоса Хальвину и пора закругляться.

— Я не против, — мягко отозвалась Эфелита.

Она всем видом давала понять, когда уже этого червя, меня, то есть, приговорят к смерти? Глендрик с мрачным лицом кивнул:

— Пускай с Хальвином разбираются главы Гильдий. А нам надо вынести решение по Гунальфу.

И тут меня вдруг накрыло чувством полной безнадежности. Я и до этого момента понимал риск расстаться с жизнью, но все же пытался столкнуть судей лбами, заставить спорить, и мне почти удалось отложить приговор. Но теперь, теперь моя судьба полностью в руках, нет, не суда. Судилища! Где приговор уже вынесен, осталось только найти подходящее обоснование для него.

Но нет, просто так я не сдамся! Отбросить от себя обвинения в предательстве, подставив Маленкорха не вышло. Что ж, зайдем, с другой стороны. Сам Маленкорх, возможно, знает о сговоре против него трех остальных. А вот знают ли они о том, что маг посвящен в их планы? Что если, приоткрыв завесу их тайны я смогу смягчить приговор или получить отсрочку? Говорить об этом напрямую, смысла не было. Все сделают вид, что я просто выторговываю свою жизнь. Хотя, это и так было правдой.

— Я требую слова! — выкрикнул я.

Все обернулись ко мне.

— Говори, — настороженно произнес Дуэндал.

— Моя судьба в ваших руках, вы можете объявит меня предателем, приговорить к смерти и вечному позору. Но также можете вынести по-настоящему справедливое решение. Я хочу подтвердить свою преданность всему Анорахаду и Дому Солнечной Короны.

Я вздохнул:

— Той ночью, когда я рассказал о замыслах Маленкорха…

— Господина Маленкорха, — снова поправил меня Дуэндал.

— Да-да, — усмехнулся я. — Так вот, когда Олета Элив ушла, я остался в роще, недалеко от Бастиона. Я бродил там, огорченный ее неверным мнением обо мне…

— Давай, короче, — поторопил меня Маленкорх.

Я посмотрел ему прямо в глаза. Не отрывая взгляда продолжил:

— Там, я обнаружил нечто странное. В логу, на гранитном островке, посреди болотистой почвы, лежали тела лоталли вперемешку с эльфами. Почти все лоталли — это наши рабы, но один из них — вольный.

Волнение прошло по комнате.

— Я узнал кое-кого из погибших эльфов.

— Довольно! — выкрикнул Глендрик.

Эфелита заерзала на месте. Они явно не хотели, чтобы Маленкорх узнал о том, что эльфы из их свит что-то делают сообща.

— Твои слова не относятся к делу! — громко произнес Дуэндал. — Умолкни! Или я прикажу заткнуть тебе рот кляпом!

Маленкорх сидел молча, погрузившись в раздумья. А я в этот момент ненавидел себя, ненавидел Охренуэля и всех эльфов вместе взятых. Пусть будет проклят мир, в котором отношение к тебе зависит от числа и цвета бусинок на шее. Пусть будет проклят Священный Свет, с непонятным алгоритмом. Будь проклят, Охренуэль, потерявший свой статус. Какое же мерзкое чувство, понимать, что ты просто ничтожество в мире, и лучшее, на что ты годен — это разменная монета в играх более статусных мудаков.

— Уведите его! — крикнул Дуэндал.

Стража схватила меня и поволокла к двери. Надеюсь, мои слова заставят их задуматься. Нельзя просто так растоптать меня. Пока меня будут давить, я постараюсь выделить столько яда, чтобы всем тут с лихвой хватило.

Лязгнул замок. Стража ушла, унося с собой единственный источник света — факел с трепещущим, весело трещащим оранжевым огнём. Факел чадил, дым щипал нос, резал глаза и першел в горле, но как же неуютно оказаться в полной тьме. Гнетущее чувство родилось в груди, сжимая сердце ледяными когтями, словно солнце зашло и уже больше никогда не появится на небосклоне.

Я ударил по решетке и сел на свою лежанку. Глаза потихоньку привыкли к темноте. Вскоре я увидел, как из пары крошечный отверстий под потолком струится слабый свет. Стали проступать очертания камеры, стены и потолок каменного мешка. Прутья решётки, черным частоколом выросли перед лицом.

Глядя на тесную камеру, я уже не считал задумку Глендрика, отложить суд, такой удачной, как мне это показалось во время суда. Находиться здесь, не понятно сколько времени, ждать, надеясь на что? На то, что Эфелита перестанет желать моей смерти? Или в Глендрике восторжествуют родственные чувства?

Я рассмеялся собственным мыслям. Родственные чувства — красивый предлог для борьбы за власть. И сказки для дураков.

— Эй, эльфеныш, чего ты смеёшься?

От неожиданности я подпрыгнул. Но тут же вспомнил, что до того, как меня увели на суд, из соседней камеры доносилось невнятное бормотание.

— Кто ты? — спросил я.

Теперь уже рассмеялся сосед:

— Все в вашей никчемной крепости знают кто я, неужели ты все проспал?

Сосед говорил медленно, тяжело, некоторые слова давались ему с трудом. Эльфийский язык давался ему с трудом.

— Ты из этих, кто за стеной, — догадался я. — Из сил Тьмы?

Он расхохотался так, что казалось сейчас рухнет потолок. Гулкий басовитый смех забился по коридору, ударяясь о стены и потолок, многократно отражаясь гулким эхом.

— А чего не Злодейский союз пожирателей эльфийского мяса? — отсмеявшись произнёс он. — Или Демонические прислужники самого отвратительного зла?