Яркое сияние обретает подобие формы. Пугающие очертания огромного существа проступают сквозь яркий свет — жуткие, невообразимо противоречащие ожиданиям.

Чудовищный паук размером вдвое больше человека. Мерцающий серебром, словно сотканный из звёздного света, он бросается на врага со страшно раззявленными челюстями-хелицерами.

Обжигающий вихрь. Оглушительный треск, словно рвётся ткань самого пространства. Невыносимый свет.

Склонившись к Хранителю, Эмпирика силится укрыть его от беды бережным объятием. На его лице — чересчур близком — застыла неумолимая чуждость. Осторожная рука на израненной груди судорожно вздрагивает, ощутив её явственную неподвижность. Он не дышит.

И что-то обрывается внутри, руша опоры видимого мироздания.

Внутри с пронзительной болью разверзается парализующая волю оглушительная пустота. Точно душу разорвали напополам, и сквозь прореху разливается по скованному телу бесчувственная тьма.

— У тебя есть мой ключ?

Застыв в неподвижности, не в силах издать ни звука, Эмпирика не сразу соображает, откуда раздаётся этот мелодичный голос — серебристый напев, дрожащий на тонких струнах под вздохами ветра.

— Золотая гранка. У тебя?

Она медленно поднимает голову.

Сияющее чудовище выжидающе застыло рядом, так близко, что она запросто может дотянуться до его выпуклых глаз — непроглядно чёрных.

Рука машинально лезет в карман, хоть это и бессмысленно. Ключа там нет, да и быть не может.

Его забрал сбежавший…

Эйкундайо! Ключ должен быть у него!

На четвереньках — ноги не держат — Эмпирика ползёт к рвано-серой груде тряпья, бездвижно застывшей на земле. Вместо тела — сплошные лохмотья плаща, которые треплет ветер. Шарит руками наугад, стараясь не думать о том, что это мгновение назад было человеком. Человеком ли?

Холодная тяжесть гранки сама ложится в ладонь.

— Это было сокрыто от моего взора, — таинственно и неожиданно холодно серебрится голос паука. — Теперь понятно, кто открыл им Врата.

Так вот оно что! Это Эйкундайо впустил демонов Чиатумы через Солнечные Врата!

— Ты можешь его спасти? — Эмпирика указывает на Хранителя.

Безумная мысль. Но что остаётся в отчаянии, как не просить помощи у гигантского паука?

— Именно для этого я здесь. Хюглир приходят тогда, когда другой надежды нет. Хюглир защищают своих детей до последнего. Даже друг от друга.

Судорожно выдыхая, Эмпирика стучит зубами.

Всё уже давно не поддаётся разумному пониманию, всё вышло не только за рамки пресловутого здравого смысла, но и за пределы возможности мыслить хоть сколько-нибудь связно и последовательно. Ещё мгновение — и она окончательно соскользнёт в бурлящий водоворот фрагментарных образов-вспышек и бессловесных догадок-предчувствий, моментально сливающихся вереницей разорванных реальностей, несовместимых и несомненных.

Нужно держаться. Из последних сил цепляться за ясность осознания себя и окружающего. Пусть это дико, пусть совершенно невероятно, пусть противоречит общепринятой логике — но это незамутнённое отражение той эмпирической действительности, которая перед ней сейчас предстала. Нельзя трусливо отказываться верить своим глазам и ушам потому только, что ощущаемый мир противоречит его привычному образу.

— Как мне вернуться на Эгредеум?

Из бездны вопросов, рвущих разум на части, Эмпирика, не раздумывая, выхватывает этот.

Паучье свечение разгорается всполохами, взмывает сиреневым пламенем к самому небу — и вот перед ней возникает призрачная фигура, сотканная, подобно чудищу, из серебристых нитей.

Дивная фигура, чьи снежные пряди развеваются на ветру — прекрасная, но как грозен взор её звёздных очей!

«Гедрёза», — понимание приходит само собой, как во сне.

Она протягивает руку, и Эмпирика, не в силах сопротивляться, послушно кладёт гранку на сияющую ладонь.

— Ты никогда туда не вернёшься.

Ледяной голос бьёт в лицо порывом стылого ветра.

Ключ растекается на ладони расплавленным золотом, капли падают на землю — и, не достигнув её, оборачиваются жёлтыми листьями.

Нестерпимая небесная вспышка пронзает пространство острым лучом.

Чёрная башня за деревьями с надрывным стоном истаивает во тьме, рассыпается осколками каменного наваждения, ставшими невесомым пеплом.

— Архнэ, — обращается сияющий призрак к пауку, — зачем ты дала Ингвару ключ? Он потерян для нас, потерян давно и безвозвратно — с тех самых пор, как ринулся в бездну вслед за Гибелью мира.

Архнэ молчит.

Молчит Эмпирика.

Молчит Хранитель, объятый страшным безмолвием.

И пламенеющий паук, разгораясь пуще прежнего, разметав серебристые и сиреневые искры, водружает его тело себе на спину.

— Архнэ!

Голос Гедрёзы разносится грохотом по округе, взмётывает ветер, сгибая испуганные деревья, — но Архнэ уже над ними, взбирается по невидимой паутине к небу, к звёзднооким прорехам тьмы — и дальше, дальше, по звёздным тропам, по призрачным нитям, сплетающим миры и времена, явь и сон, быль и небыль, реальность и то, что могло бы ею быть.

***

Тихий скрип в темноте.

Под ногами — деревянные ступени, рука — на узких перилах. Мурашки по коже. Прохладно, пахнет сыростью, как в подвале, а откуда-то сверху веет теплом и запахом ели.

Не видно ни зги, только узенькая полоска света маячит впереди, и Эмпирика поднимается к ней, почти не дыша — не может вздохнуть, словно грудь окаменела. Странно, но ей не страшно. Она просто идёт, не думая о том, куда приведёт её скрипучая лестница и как она здесь оказалась. Давний полузабытый сон? Чужое воспоминание? Что-то, некогда прочитанное или увиденное, перемешавшееся в невообразимую кашу с другими обрывками впечатлений и всплывшее теперь в веренице всполохов угасающей жизни, проносящейся перед тлеющим взором?

Протяжное кряхтение ветхой двери. Еловый аромат накрывает с головой. Янтарный свет бьёт в глаза — она щурится, прикрывает лицо рукой, невольно отшатывается назад.

— Заходи-заходи, — приветливый глуховатый голос, — я давно тебя жду.

Волны тепла мягко накатывают со всех сторон, разливаются по телу, наполняя каждую частицу её существа внутренним огнём, согревая продрогшую душу.

Дрова негромко потрескивают в невидимой печи.

Она не сразу открывает глаза.

Комната небольшая, залита медовым светом — но стены её размыты, зыбки, точно сотканы из тумана; кажется, отвернёшься — и растают совсем. На окне — тяжёлая золотая гардина; не видать ни свечей, ни ламп, и янтарное сияние разливается повсюду, словно само пространство из него соткано.

— Как хорошо, что ты здесь.

Только теперь различила Эмпирика у окна кровать, а на ней — лежащую фигуру в светлой одежде. Пряди седых волос укрывают плечи, правильное лицо в глубоких морщинах лучится умиротворением, глаза закрыты. Сложенные ладони тихо покоятся на бездвижной груди.

— Не бойся, подойди поближе, — всё тот же глуховатый голос касается её слуха, хотя лежащий у окна не открывает рта.

Она оглядывается в недоумении, и, не найдя в комнате больше никого, делает неуверенный шаг.

Мягкий блеск. Из-под ладоней выглядывает золотое украшение: концентрические круги с исходящими из центра загнутыми лучами.