— Держись за мной! — кричит предводитель.

Впереди, уже совсем близко — золотая фигура с посохом.

— Давай на Радоша! — не помня себя, вопит Эмпирика.

Опалённый плащ падает от толчка, сбивая её с ног.

«Пламя!..»

Фух! Ещё кого-то вырубили.

— Давай подберёмся незаметно, ползком, и вдвоём нападём на него! — сбивчиво тараторит Эмпирика, пока они с предводителем не поднялись.

От непривычного сладостного волнения Эмпирику трясёт. Желание убить Радоша так велико, словно это цель всей её жизни. Словно это по-настоящему.

— Какое коварство, — предводитель издаёт злорадный смешок. — Ну давай попробуем.

«Нет. Мы точно это сделаем», — думает Эмпирика.

— Я это сделаю!

Неподдельная ярость наполняет её существо.

Никто, никто её не остановит!

До выбывания ей осталось получить последний удар — но на пути к Радошу она будет неуязвима.

Безумная вера — без сомнений.

Сомнения рождают препятствия.

Снова стрела. Предводитель закрывает её щитом.

Проклятье! Их заметили!

Они вскакивают и бегут что есть сил, уклоняясь от ударов.

Радош рядом! Вокруг него — свита янтарных плащей.

«Пламя призываю я!..»

Аши остались позади.

Они окружены.

Предводитель бросается на врагов отчаянно, едва успевая отражать удары.

«Пламя» призывает кто-то ещё.

Дэста!

Эмпирика вторит ему, целясь «огнём» в Радоша.

Мимо!

Ещё!

Мешочек на поясе почти пуст.

Воин с чёрной занавеской на плечах приходит предводителю на помощь.

Камень сияет на солнце, когда Радош трясёт посохом, произнося грозное заклинание нараспев.

Нашёл время медлить.

— Сейчас нас всех оглушит или убьёт! — раздаётся голос рат-уббианца.

Эмпирика скороговоркой призывает пламя, выпрямившись во весь рост.

Их с Дэстой смоляные шарики попадают в цель одновременно.

Очередной радошианец падает рядом с чёрной занавеской.

Предводитель продолжает сражаться из последних сил.

Радош снова начинает заклятье.

Мешочек пуст.

Всё слишком быстро.

Дэста начинает призывать пламя.

Эмпирика кидается к поверженному ашу, едва успевая ускользнуть от удара.

Хватает его меч.

Только никаких сомнений.

Увёртывается от наступающих радошианцев.

Летит к Радошу.

Его лицо так близко!

Она ясно видит разлетающуюся по золотой маске желтоватую смолу прямо в тот миг, когда что-то сбивает её с ног.

— Радоша убили! — раздаются крики.

Удивлённые. Возмущённые. Тревожные. Реже — радостные.

Янтарные плащи устремляются в сторону «крепости», и Эмпирика только теперь оглядывается вокруг.

Она лежит возле Радоша, медленно оседающего на траву, а рядом предводитель, подняв забрало, сидит, схватившись за голову и открыв рот в приступе беззвучного хохота.

Дэста растянулся поодаль, близ возмущённо бормочущих радошианцев.

— Вот уж не думал, — недоуменно изрекает Радош, снимая маску.

В голосе его слышится досада, а на губах играет растерянная усмешка.

Эмпирика узнаёт в нём улыбчивого светловолосого агранисца.

***

Теперь, у мирного костра, на неё навалились разом и тяжёлая усталость, и ноющая боль в плече, и сырость промокших ботинок.

Незатейливая весёлая песенка, витавшая в воздухе над одной из соседних палаток, казалась убаюкивающей.

Эмпирика протянула к огню озябшие ноги.

Они с Эмеградарой сидели близ большого студенческого шатра, уплетая печёные плоды крацитового дерева — рыхлые, мясистые, сладковатые — с горячим душистым отваром из его изумрудной листвы.

Согреться всё равно не удавалось.

Эмпирика плотнее куталась в плащ и старательно прятала взгляд, избегая смотреть на товарищей сестры: сумрачного молчаливого рат-уббианца, который их сюда привёз, ясноглазых умников-агранисцев с точёными лицами, смешливую девушку-аюгави с изумрудными волосами и чёрным лютневым грифом за спиной.

К ней вернулось обычное неловкое напряжение, испытываемое при необходимости находиться в обществе. От прежнего воодушевления и необычайной лёгкости, с которой она сражалась бок о бок с незнакомцами, не осталось и следа. Сейчас она даже вообразить себе не могла, как решилась на нечто подобное. Словно это был кто-то другой.

Отчего-то на душе расползалась странная тяжесть. Ей было стыдно — но не ясно самой, за что именно.

Какое счастье, что внимание компании было приковано к зеленовласой шутнице, которая тоже оказалась здесь новенькой. Она назвалась Дарой и вскользь упомянула, что то ли учится на младших курсах, то ли только собирается поступать. Впрочем, никто не потрудился уточнять, ибо все были увлечены её задорной болтовнёй — «болотными байками из склепа», по её собственному не вполне понятному, но оттого ничуть не менее забавному выражению.

— …нет, как удачно, а! Фестиваль в Альгиров день! Сегодня же пятое солнце, красный Альгир, затмив хладный Тау-Дрецей, восходит на Эгредеумском небе. В здешних широтах, то есть. До этого его видно только из-за Сумеречных Рубежей. Ну и с Чиатумского континента на Тёмной стороне, разумеется — было бы там кому смотреть.

В Альгиров день открываются ворота Дома Хюглир, и мертвецы выходят из гробниц. А-ха-ха, да вы бы видели свои лица, вот умора! Да, чёрные льды Чиатумы хранят древние кости. И болота хранят. И пески. И духи выходят петь и плясать под ясным небом. Такого, я погляжу, в университетах не сказывают. Ну-ну, слушайте Дару, слушайте больше. А то я вам ещё и спою!

«Она безумна, — думала Эмпирика, — совершенно и непоправимо безумна. Нет, ну что за несправедливость: и меня ещё считают сумасшедшей, хотя я тихо сижу и никого не трогаю, а эту дурочку-балаболку слушают с упоением».

По правде сказать, в словах Дары не было ничего забавного, но её озорная весёлость и звонкий хохот заражали окружающих — те внимали эдакому бреду, поддакивая и охотно вторя ей одобрительным смехом, точно зачарованные. И нет, смеялись они не над ней — вместе с ней, уж это-то Эмпирика хорошо научилась различать. И едкая, горькая досада заклубилась в её душе.

— Да, страсть как хочется петь! Давно молчит моя лютня, непорядок! И песенка вот сама собой сочинилась. Кто сочинил? Не Дара, нет, Дара не сочинитель. Дара только рассказчик. Это послание. Я-то, стало быть, для этого только и пришла. Ох, ну какие же вы все презабавные, жаль расставаться!

— Дара, а ты на каком будешь курсе?

— На курсе Незрячих Странников, хе-хе. Да, глаза в песке, глаза в воде. Дара — наблюдатель. Дара — посланница Дома Хюглир. Нет, как же хорошо, ребята, а! Как хорошо-то дышится! Я точно спою, клянусь всеми болотами мира!

«Пресвятые паучьи лапки, когда ж эта ненормальная заткнётся?!»

— Да, а аши-то, аши! Каковы, а? Проснулись, видали? Знаете, что Агранис тоже они построили. Ну, потомки их, стало быть. Что, враки? Нет, мне в Доме Хюглир поведали. В Доме Хюглир всё без обмана. Радош мечтал о таком городе, мечтал да и намечтал…

Эй, где моя лютня? Да вот же она, всегда за спиной, родная! Ну, слушайте же теперь, невмоготу терпеть!

Тонкие пальцы коснулись застывших в напряжённом предвкушении струн, и те отозвались с неожиданной и такой неуместной сейчас скорбью.

И голос аюгави, помрачневший и заледеневший вмиг, словно небо за Сумеречными Рубежами, довершил колдовской обряд, начатый обманчиво-бессвязными присказками.