Но пока не начавшаяся ещё война витала безымянным призраком вдали от безмятежной столицы, объятой праздничной суматохой, Хранителя терзали мучительные сомнения и затаённые чувства. Он стыдился их, силился вытравить из сердца — но этот чарующий взгляд, эта лукавая улыбка, этот звенящий смех… Ингрид — его названный брат, правитель Объединённого Королевства, сюзерен Рат-Уббо. Он не сможет просить руки его дочери. Да и согласится ли она? Нет, он не смеет даже думать о чём-то подобном — иначе станет предателем. А верность королю дороже собственной жизни.

Но он должен сказать ей. Иначе сойдёт с ума.

***

Просторные залы янтарного дворца, украшенные цветами, были залиты тёплым светом. Всюду сновали слуги в ярких одеждах, готовящиеся к предстоящему празднеству. В коридорах с высокими расписными потолками неспешно расхаживали вельможи в светлых нарядах, расшитых золотом, весело переговариваясь между собой. Король Ингрид в янтарном плаще вместе с приближенными воинами-феоссарами в золотых доспехах направлялся в тронный зал, на ходу отдавая последние указания.

— Волнуешься? — спросил Хранитель, по обыкновению носивший чёрное даже в праздничный день, шутливо толкая его в бок, когда они остались вдвоём, осматривая расставленные по периметру зала пиршественные столы, уставленные яствами.

— Я просто хочу, чтобы сегодня всё было идеально. Чтобы она была счастлива.

Хранитель улыбнулся, подумав, что и сам хотел бы этого больше всего на свете. Сегодня, в день рождения Эвмента́ры, старшей дочери короля, он наконец-то наберётся смелости и признается ей в своих чувствах — не требуя ответа, не надеясь на взаимность, а смиренно уповая лишь на снисходительное милосердие, с которым великодушная возлюбленная молчаливо сохранит его тайну.

— Ну, пора начинать, — вздохнул король и распорядился, чтобы слуги заводили гостей.

— Королевы Ир-Менехет не будет? — спросил Хранитель, силясь отвлечься от невыносимых мыслей о предстоящем разговоре.

— Нет, прислала подарки и извинительное письмо. Её сын заболел. Опять. Впрочем, она пишет, что это не опасно, но я прекрасно понимаю её беспокойство.

— Жаль, — лукаво ухмыльнулся Хранитель, — некому будет строить тебе глазки.

— Вот ещё! — с притворным возмущением фыркнул король. — Одно хорошо: хоть в этот раз обойдётся без её вечных намёков на возможность объединения наших семей.

— Точно. Сватовство Ир-Седека уже всем набило оскомину.

Тут можно даже не волноваться: Ингрид никогда не выдаст за рат-уббианца ни одну из своих дочерей. Особенно ту, которую Ир-Менехет с удивительной и необъяснимой настойчивостью просила ему в жёны — младшую, дочь Ив.

— А она вообще знает об этой ситуации? — поинтересовался Хранитель.

— Нет. Она же слишком юна. И в любом случае этому не бывать.

***

Когда зал был полон и приближенные короля заняли свои места на возвышенной площадке рядом с троном, Ингрид встал, чтобы произнести торжественную речь, предваряя появление именинницы. Он оглядел пёструю толпу гостей, затихших во внимании, обернулся к дочерям…

— Где Эмпирика? — шепнул Ингрид стоящему рядом Хранителю.

— Я сегодня её не видел. Наверное, в библиотеке, как всегда. Пойду схожу за ней.

Он вышел через боковую дверь и стал подниматься по лестнице, как вдруг сверху, с площадки этажа, где располагались покои старших принцесс, раздался гневный голос Эвментары.

— Ты позоришь нашу семью! Ты позоришь короля! — кричала она, и Хранитель невольно содрогнулся. Его возлюбленная была известна вспыльчивым и резким нравом, но он никогда прежде не слышал такой ненависти в её голосе. — Игнавианское отродье! Ты ведь даже не его дочь!

Хранитель на мгновение застыл в замешательстве.

Топот взбегающих по ступеням ног. Громкий хлопок двери.

Решив, что с разгневанной именинницей сейчас лучше не сталкиваться, он опрометью помчался наверх — сквозь кружащий голову медовый и пряный аромат, оставшийся от Эвментары призрачным шлейфом.

Комната Эмпирики была пуста, и он с недобрым предчувствием устремился ещё выше.

Дверь в библиотеку на верхнем этаже была распахнута. Внутри царил полумрак, и Хранитель едва не врезался в один из массивных стеллажей, возвышающихся до самого потолка. Он позвал Эмпирику, но ему никто не ответил.

Блуждая между громадными книжными полками, словно в лабиринте, он слышал только завывания грянувшей внезапно бури да стук дождя по стеклу затаившегося где-то неподалёку окна. Принцесса, большую часть времени проводившая в библиотеке, знала её как свои пять пальцев, и могла спрятаться, где угодно.

Он звал её снова и снова, уговаривал пойти с ним в тронный зал, грозил, что король будет недоволен, но вокруг по-прежнему было тихо. Наконец он вышел к открытому балкону, где, сгорбившись у мраморных перил и дрожа всем телом, под проливным дождём, скошенным яростными порывами ветра, стояла тёмная растрёпанная фигура.

— Эй, — Хранитель быстро подошёл к ней и осторожно взял за плечи, отстраняя подальше от края балкона, нависшего над шумящим далеко внизу океаном, — что случилось?

Принцесса лишь сильнее задрожала, закрывая руками лицо.

Бедное дитя. Сердце сжалось от жалости.

Бесшумной тенью таящаяся на верхних этажах дворца, Эмпирика нечасто попадалась Хранителю на глаза, но каждый раз, когда это происходило, странное щемящее чувство смутно тревожило его душу. Мимолётное наваждение, призрачное воспоминание о непостижимой тайне, о которой никто не решался заговорить — даже сам король, чьи ясные глаза при взгляде на младшую дочь становились неизъяснимо печальны.

Хранитель хотел обнять её, но Эмпирика отшатнулась и скорчилась, точно закрываясь от удара.

— Ну, будет, это же я, — он бережно прижал её к груди, гладя по голове и бормоча что-то успокаивающее, но она только мелко дрожала всем телом, застыв в напряжённом безмолвии, и лишь сдавленные судорожные вздохи нет-нет да вырывались из-под закрывших лицо ладоней.

Только сейчас он разглядел, что на ней надето чёрное игнавианское платье с вышитыми тонкой красной нитью непонятными символами по краям — одно из многих, оставшихся в неразобранном гардеробе её матери.

Как же радовалась принцесса, когда вещи из этой бесценной сокровищницы, упрятанной среди пыльного хлама на чердаке подсобной башни, пришлись, наконец, ей впору. Ингрид, хотя никогда и не возражал против этого, но сперва даже побледнел, когда младшая дочь, облачившись в зловещий наряд, однажды явилась в обеденный зал да ещё и с восторженной улыбкой, а этого — улыбчивости то есть — за Эмпирикой отродясь не водилось. А сёстры так вообще были в бешенстве. Особенно Эвментара.

Да, Эвментара ненавидела всё, что связано с Игнавией — и с Ив, которую она с болезненно-непоколебимой и не вполне понятной настойчивостью винила во всех бедах, обрушившихся на королевскую семью. Ненавидела люто и по обыкновению тихо — но не сегодня.

***

Конечно, в Королевстве все относились к жителям Игнавии с опаской и предубеждением.

Некоторые, самые охочие до воинственных пересудов, были недовольны независимостью соседей и видели в них потенциальную внешнеполитическую угрозу. Выдумывали, мол, что слишком уж они мрачны для мирных жителей, а стало быть, замышляют что-то недоброе — кто его знает, что.

Других пугали своеобразные, резко отличавшиеся от местных обычаев верования и традиции островитян, о которых, впрочем, тоже ничего достоверно не было известно. Кого-то просто раздражала их отгороженность от остального мира. Но почти все, даже просвещённые обитатели Агранисского университета, вынужденные, однако, скрывать свои убеждения, чтобы оставаться «настоящими Эгидиумами, оперирующими только фактами», были уверены, что игнавиане ведут своё происхождение с древней планеты, обращавшейся вокруг Альгира и уничтоженной много тысячелетий назад в ходе непонятного межзвёздного катаклизма.